Блаженство по Августину

Гораздо того, пришлые агонистики никоим модусом не могут похвастаться укрывательским пособничеством и продовольственным содействием здешних донатистов. Меж тем робкие и суеверные пейзане-язычники, из опасения страшных колдовских проклятий именем Христовым тоже подчас подкармливающие разбойных еретиков, перестали их пугаться, если весьма авторитетные христиане торжественно объявляют грозное ведовство, ворожбу, волшбу дважды крещеных мятежников смехотворными, недействительными и несущественными потугами. Анафему зазря колдующим недоверкам по-гречески провозглашают церковно да кафедрально.

К тому же о лютом изуверстве и страшнейших пыточных издевательствах, надругательствах мятежных киркумкеллионов над безоружными беспомощными жертвами, в окрестных гиппонских землях только малость слыхали кое-чего. Отдаленным зверским слухам люди в сущности не очень-то склонны доверять, когда у них в ближней округе все по-человечески тихо, мирно. Говоря немудренными латинскими словами — культурно, гуманно.

Тройка-другая оголодавших нелюдей-разбойников, схваченных с поличным, с кровавым оружием в преступных руках, не повод особо беспокоиться, без толку тревожиться. Когда ж так на земле было, чтоб тебе без дикого голодного разбоя и варварского алчного грабежа? Разве что в баснословном самодостаточном золотом веке Сатурна? Но в эту сумасбродную языческую басню трудно поверить, если говорят, пишут, мол, даже земной христианский рай с незапамятных времен испокон веков недреманно охраняет, неусыпно сторожит непобедимый ангельский демон-воитель с огненным мечом.

Со всем тем к смертельной угрозе покушения на его жизнь преподобнейший епископ Аврелий относился как к недостоверной людской молве, которая совсем не предстает демоническим божеством язычников, а скорее она сродни апокрифическим россказням, каковыми век от века полнится, обрастает как плесенью христианское вероучение. Различные досужие кривотолки, пересуды, слухи, сплетни он небрежно принимал во внимание, частично к сведению, выслушивал их, но нисколько к ним не прислушивался и по большому счету им не верил.

— Недосуг и ни к чему это нам, правоверные братья и друзья мои…

Хотя насколько опасно пренебрегать огульно, как правило, смутными человеческими свидетельствами и апокрифами, где именно тебе, дорогой, насчет тебя басня сказывается, рассказывается, ему довелось удостовериться, убедиться непосредственно в мартовские иды теплой африканской весной во время поездки в дальние края к югу от Константины.

Такое вот пастырское деловое и душеспасительное путешествие намечалось давно, о нем было многим известно не только в провинциальном Гиппо Регии, но и в теперешнем метрополисе римской Африки, то есть в Картаге. Готовился к нему святой отец Августин заблаговременно, наперед предвкушал огромное удовольствие от посещения прекрасно ему знакомых мест.

Дело в том, что помимо богословских дебатов и синодальных словопрений в стародавней нумидийской столице, а именно в Константине, ему предстоит посетить далекую лимитрофную Ламбессу, откуда великоримский империум военной десницей Третьего легиона кесаря Октавиана Августа некогда метропольно правил завоеванной гетульской страной. Притом на полпути между Ламбессой и Константиной обустроено высокодоходное масличное имение, когда-то безраздельно принадлежавшее его покойному отцу — тагастийскому куриалу Патрику Августину.

А впервые по этим землям Аврелий с усладительным интересом путешествовал, паломничал вместе с чадолюбивым родителем в отдаленном детстве по дороге на дикий южный лимис. Очень, знаете ли, полезно освежить в памяти кое-какие полузабытые впечатления, учитывая, что «Исповедь» он теперь предполагает композиционно начать с повествования о младенческих годах дома, в семье.

Сейчас в бывшем имении тагастийских Августинов размещается католический монастырь, обустроенный не без помощи и участия гиппонского архипастыря, подобно нескольким другим иноческим обителям, разбросанным тут и там в Нумидии. Да будет так, пусть и не вовеки веков Господних, то по мельчайшей человеческой мерке присно и памятно потомкам!

Помнится, наследственные отцовские земли, рабочий скот, рабов, зависимых колонов Аврелий передал, продал по сходной цене некоему Авлу Протагену, ударившемуся на старости лет в безмятежное книжное чтение. Тогда как на службе в Картаге, в Лептисе, Константине, премудрые свитки и кодексы тот кесарский мытарь среднего ранга собирал, копил не читая; разворачивал и раскрывал их редко — только, чтобы просушить, проветрить папирус и пергамент. Небрежная или аккуратная рука стороннего переписчика его библиотечных сокровищ вовсе не касалась.

Особое предпочтение упорный собиратель письменной премудрости Авл уделял сочинениям африканских компатриотов. Далеко не в последнюю очередь довольно почетное место в его обширном либрариуме занимают философские и теологические труды епископа Августина Гиппонского как ныне здравствующего и прославляющего Африку — достославное отечество многомудрых мужей прошлого. А среди прочего по сей час благополучно наличествуют в прочных книжных ларях отставного сборщика податей полнейшее и ценнейшее собрание произведений нескольких поколений старых философов-киренаиков, почти все опусы приснопамятного ересиарха Квинта Тертуллиана и без малого двести фолиумов — православно-католических и порой откровенно еретических — Оригена Александрийского, предположительно также уроженца близкой Ливии. Имеется там и богатое натурфилософское наследие Апулея из Мадавры и кое-что Минукия Феликса из ближайшей Константины.

Незадолго до смерти достоимущий и бездетный собиратель-библиофил Авл Протаген обрел святое крещение, затем завещал лично образованнейшему архиерею Аврелию Августину все движимое и недвижимое имущество на неизбывный помин души до Второго пришествия Христова. Благочестивый посмертный дар христианский священнослужитель-понтифекс Аврелий честь по чести пaтримoниaльнo принял, учредив на былой отеческой земле Протагенову монастырскую обитель, для чего из Гиппона отослал с нужными полномочиями для обустройства и сохранения нового библиотечного прибежища полдюжины братьев, праведно сведущих как в письменных книжных трудах, так и в сельских хозяйственных работах.

Спустя пару-другую лет после основания этого южного монашеского учреждения, доднесь пребывающего под личным покровительством гиппонского предстоятеля, ему вот удастся его посетить. Помолясь, с Богом в путь.

В дальнюю дорогу на юг святой отец Аврелий отправляется не одиночку, но, как водится, под охраной диакона Турдетана, а ему в поддержку по обыкновению конный полудесяток контуберналов центуриона Ихтиса из рядов надежных умелых воинов портовой и береговой стражи. На сей раз Аврелию сопутствуют избранные друзья. Сам Горс Торкват выступает во всеоружии, и снаряжается в поход лекарь Эллидий Милькар, сноровистый в обращении с остро отточенными режущими и колющими орудиями — неважно будь то хирургия или военное искусство.

Ихтису очень захотелось побывать у давних соратников в постоянном каструме у порубежной Ламбессы. Зато Эллидию позарез как понадобился сбор весенних лекарственных трав, с пользой для целительства произрастающих лишь на южных склонах Атласа.

Незваными, но избранными непонятно зачем страстно возжелали стать пресвитеры Эводий и Алипий, но епископ Августин наотрез отказался их брать с собой. И без них у него свита едва ли меньше, чем у высокородных комитов кесаря.

— Здесь вам не там. Скромнее надо быть, скромнее, братья и дети мои.