Блаженство по Августину

Если твоя пасмурная ненавистная ленивая, тупая натура грешит супротив тебя, твоего разума, то сколько раз надо ей это прощать? Может, ни разу? Не то она тебе на шею сядет, заставив пожизненно пребывать в тунеядствующей темной глупости. Рановато нам еще думать о светлом дне седьмом заслуженного покоя и отдохновения, если Еву и Адама искусил в раю Сатана умственной леностью будто бы дарового божественного, ангельского познания всего и вся.

Поэтому противопоставить столь отвратному расположению малоразумного духа во избежание греховной праздности можно и нужно смену мыслительной деятельности или предмета беспрестанных размышлений. Таким интеллектуальным модусом Августин сочинил довольно резкое возражение «Против Фавста», когда этот его старый-престарый знакомец по манихейской молодости откликнулся на «Исповедь».

Тот манускрипт Фавст нарочито прислал с гонцом, снабдил похвальной дарственной надписью.

В учителя к юному Аврелию набивается наш литерат-элоквентор… Хорош подарочек! Но для нового доказательного опровержения манихейских бредней сгодился сполна.

Однако более всего от богословия и философии могли отвлечь повседневные хлопоты экклесиальные да церковные. Например, среди года (отнюдь не в конце его в преддверии Рождества Христова — так нам всем!) внезапно потребовать от святого отца Гонората подробного хозяйственного отчета о жизнедеятельности Гиппонской епархии.

Расходы, издержки, протори колоссальны, а прибыли и доходы — сущий мизер в минимуме. Наверное, зря это он, недальновидный предстоятель, запретил нашему экономному Гонорату покупать земли за пределами епархиального духовного ведения. В то время как запрет на вложение церковных денег в рост местным прибыльщикам вполне оправдан моральными соображениями филантропии и сохранением доброй славы гиппонского клира. Негоже одной рукой давать бедным вдовицам и сиротам, а другой обирать их посредством загребущей крабьей клешни безжалостных ростовщиков.

Но опять же, откуда церкви пекуний брать на непосредственное прокормление тех ж вдов, сирот, калек, немощных жалких стариков?

Вот наш щедрый жертвователь на церковные нужды Оксидрак насмешливо предлагает обложить ежегодной десятиной всех христиан города и окрестностей, кто имеет право прибегнуть к суду епископа. Утверждает, будто добьется благоприятного мнения декемвиров в данном вопросе. Годится ли вообще такое?

А где деньги брать на поддержку монастырей? Вразуми, Боже, если в прошлом году в Картаге запальчиво пообещал помогать монашеской братии, сестринствам, откуда бы они ни приезжали с прошениями о благотворительном вспомоществовании. Оговорился, конечно, возможностями экклесиальными.

Само собой подразумевается: по кормежке протягивай ножки. Не то тяни ручку за подаянием.

Даже доброхот Алипий, тоже озабоченный церковными расходами и доходами, говорит об устройстве епархиального хозяйственного суда для торговцев из христиан. И судебные начеты особо строго взыскивать с язычников, тягающихся с правоверными. Себя самоотверженно предлагает в беспристрастные неподкупные судьи.

Скажите на милость, не каждый же раз смиренно просить достоимущую паству об экстраординарных даяниях? Или дарованные золотые и серебряные церковные сосуды обращать в звонкую монету?

Некоторые священнослужители назойливо доказывают, как бишь необходимо взимать определенную денежную мзду с прихожан за отправление церковных обрядов в отпевании усопших, освящении брачных уз, крещении младенцев… И пресвитер Гонорат, увы, в их корыстном ряду далеко не последний.

Вот где мытари! Никак задумали Божьей благодатью в розницу торгованить? Раз так, я их, сквернавцев, не хуже Святого Петра разделаю, проучу, когда тот смертно посрамил Симона Волхва. По самые тестикулы прокляну любостяжателей!.. Больно и членовредительно…

Вновь вернувшись к незлобивости и кротости размышляющего духа, епископ принял решение впредь не отказываться от всяческих добровольных даров, какие бы лукавые неверные данайцы их ни подносили. Церковь Божия в любом раскладе сильнее всех врагов истинной веры. Xотя принятие имущественных благодеяний порой чревато неприятностями и нежданными хлопотами.

Что ж, всевозможное владение той либо другой собственностью сулит заботы, треволнения, беспокойства. Довлеет тревог мирских каждому, кому не чуждо широкое естество человеческое. Такова кара Божия за первородный грех прародителей. Но и это иго, бремя легко, коли Церковь берется за гуж во имя вящей славы Господней.

Вон насмешник Оксидрак называет авторитетнейшего гиппонского архипастыря, поднаторевшего в проповедях устных и письменных, — прости нас, Господи, за людское тщеславие квадратное, — точнее, обзывает принцепсом церковным, владетелем храмовым. Давеча придумал величать: твое святейшество дукс-понтифекс. А ведь по правде всякий клирик от мала до велика меньше, чем раб рабов Божьих в светском обиходе.

Как тут жить и трудиться не по человеку, но по Богу в апостольском подражании Сыну Божьему? Наставь и укрепи в служении праведном, Пресвятая Троица!

Вот высокородный кесарский муж, досточтимый проконсул Оксидрак Паллантиан, один из наших декемвиров гиппонских, завещание на днях составил многообещающее, публично его удостоверя. Истинно достоимущий благодетельный вклад в церковный пекуний выходит в миллионном исчислении.

Надо полагать, благодарен, коль в «Исповеди» его не задел, как он рабом-педагогом подвизался. Понимает: в моральном долгу он у меня за то, что когда-то от крестильной купели увильнул, проходимец суеверный.

Помягче бы с ним надо обходиться, и непреложно к святому крещению склонить прохиндея. Право слово, не ходить же ему, эдакому прохвосту, пролазе, проныре до могилы в катехуменах недоношенных?..

В прошлом году вон упросил крестить своего отпущенника Титуса, в диаконы поставить эту орясину. Дескать, покойного Турдетана заменит. Вряд ли, куда ему, дуролому похотливому, до покойника, славного безупречной добродетелью?..

Так оно всегда: званых, незваных пруд пруди, а действительно избранных раз-два и обчелся…

Почти каждый год в мае или в июне епископ посещал Картаг, чтобы деятельно поучаствовать в коллегиальных братских заседаниях высоких клириков Африки. Как-то раз доброжелательные коллеги, — может статься, себе на уме, не очень благоволящие к гиппонскому иерею собратья, — устроили либо подстроили ему публичный диспут с видным манихейским аскетом-бодхисатвой Феликсом, коего сектанты в неоправданном почитании именуют электором-избранником.

Господи, кого они избирают в учителя-то? Поучать желает, но сам-то учиться ни в какую не хочет. И видимо, ничему никогда не научится, невзирая на усердное умерщвление плоти.

В тот день Аврелий был особо гневен на себя, сущеглупого. Перечитывал, правил на рассвете собственные бытийные рассуждения о происхождении зла, генесисе первородного греха и ужаснулся туманной невнятности, нечленораздельному многословию плодовито записанного накануне.

В итоге сорвал гнев на горемычном Феликсе. Вовек ему счастья не видать, несмотря на имя! Быть может, этому манихею ведом кое-какой толк в аскетизме, но только не в открытых дебатах против профессора риторики Аврелия Августина. Откровенное издевательство, форменное измывательство над манихейским невежеством под злоехидный смех собравшихся продолжалось два с лишним часа.