Бледное солнце Сиверии
Шрифт:
Лезу вверх, даже дыхание задержал, чтоб не как в прошлый раз… Тогда водяник резко открыл глаза, я аж испугался от неожиданности. Он удивлённо посмотрел в моё лицо, но так и не успел понять, что его голова уже держится лишь на костях хребта…
Я взбираюсь… практически не дышу… В этой хижине трое… У входа расположился толстый водяник. Чуть поодаль ещё один… а в крайней части хижины кто-то поменьше…
Раз! Нож воткнулся пониже затылка. Водяник и проснуться не успел… легкая смерть… и быстрая… слегка лишь дёрнулся…
Подхожу ко второму…
Так и делаю… успешно делаю… В нос ударяет противный «рыбий» запах…
Третий… маленькое тельце… небольшое… Только задумался. Как его убить, как водяник приоткрыл сонные глаза… такой спокойный у него взгляд… как у ребёнка…
Фух! Готово!
Начал поджигать хижину. И тут на плечо легла холодная шершавая ладонь. Я аж присел от неожиданности.
Убитые водяники уставились на меня своими мутными мёртвыми глазищами. Из перерезанного горла густыми точками вырывалась тёмная кровь…
— Держите его, мать вашу! — кричат сзади.
Кто-то навалился на плечи.
— Сколько он сегодня выпил? — слышу знакомы голос.
Что-то отвечают. Не могу понять что именно… ощущение, будто бубнят под нос… как водяники…
Фу! Противно… руки какие-то грязные… пальцы липкие…
Я резал их, кромсал на куски, чтобы не встали… не поднялись на ноги…
Раз… ещё раз… мышцы лопались от напряжения…
Я сдержал позыв рвоты и пошёл к следующей хижине. Огонь лижет деревянные брусья, и они потрескивают… в воздухе начинает вонять горящей плотью…
Перебью водяников… всех перебью…
Разум охватывает такая злоба, а перед глазами Слим, со всей силы ударяющий маленькое детское тельце о камни…
За это я… за это я… вырежу весь посёлок. Всех водяников, от мала до велика! Пусть почувствуют, каково это, быть бессловесной тварью, с которой можно делать всё, что угодно.
Я иду к вам… и сделаю, что обещал… обязательно сделаю…
Жалеть? Кто сказал? — оглядываюсь — никого…
Они лезут ко мне. Изрезанные, обугленные… Глаза навыкате…
Да Нихаз вас дери! Сдохните же твари!..
Перед глазами пляшут какие-то тёмные тени. Мне всё время казалось, что из-за бочек, корзин и прочих мест пытаются вылезти водяники. Эти гадёныши подстерегали меня за каждым углом, даже прятались под кроватью.
…Найду всех! Всех до одного!..
— Где мои мечи? — орал я, пытаясь освободиться от верёвок. — Ах, вы ж суки мохноногие! А ну выпустите меня!
— Он сейчас освободиться! — кричит кто-то из гибберлингов истошным голосом.
Водяники видят, что я связан… Радуются, хватаются за свои пики, вылезают со всех мест… бегут ко мне…
Давай! Давай!.. А руки-то связаны!
— Вы что же делаете? — кричу гибберлингам. — Не видите, что рыбоголовые лезут?
Рвался, брыкался… Меня окатили холодной водой, и, кажется, дали лёгкую пощёчину.
—
Оставь его, — бросил кто-то у изголовья.Я узнал голос. Это говорил дед Глазастик.
— Не видишь разве, что он не в себе? — продолжал гибберлинг.
— Нам приказано…
— Идите прочь! Я сам с ним останусь.
— Да он вообще невменяем!
— Прочь! — зло гаркнул дед. — Сами вы… Не видите, грехи его мучают… грехи…
— Какие грехи?
— Наши… Идите все прочь.
Кажется, мои мучители ушли.
— Дед? А, дед? — позвал я. — Развяжи, прошу. Идут они…
Водяники замерли, всё ещё опасаясь подойти ближе… Сколько же их тут! Эй, сколько вас?..
Деревня пылает ярким пламенем. Сполохи рвутся к темному небу.
О, Тенсес! Дай мне сил… Святой Арг, услышь слова мои.
— А-а-а! Сдохните вы! — рвусь, но путы мои крепки.
А водяников тьма… И за ними колдуны.
Голову стянул ледяной обруч.
Вот и всё! Вот и конец!..
На лоб опустилась тёплая ладонь.
— Эх, сынок, сынок…
В значении последнего слова я был не уверен. За всё время пребывания в Гравстейне я немного поднаторел в их языке, нахватался слов. Кажется, дед меня назвал именно «сынком». Он использовал уменьшительно ласкательный оборот, который применяют в общении с детьми.
— Дед, водяники идут. Будут мстить! Развяжи, а? Ты слышишь? — крикнул я, дёргаясь в попытке освободиться. — Все погибнут… Спать нельзя!
— Тише, тише, родной… Эй, мамки! Несите мне мою настойку. Знал бы я тогда… старый дуралей!
Через минуту в рот потекло что-то холодное. Оно словно заморозило нёбо, а с ним холод передался горлу. Потом ниже… Вскоре застыло всё моё тело, даже разум и тот оцепенел.
Горит посёлок… весело потрескивает дерево…
— Стой! Стой! — закричал кто-то сзади. — Это уже зверство!
— Отойди отсюда, — прорычал я.
Оглядываюсь: один из пленных людей… лицо расцарапано, взгляд испуганный… глаз вытек…
— Лучше поищи лодки, — говорю ему. — А они пусть знают: люди — не домашний скот! С нами так нельзя!..
— Спи, сынок, — услышал я голос деда. — Демонам тоже надо отдыхать…
— Каким демонам? — выдавил я из себя вопрос.
— Твоим, мой родной. Твоим…
2
Руки трусились так, словно я только что из проруби вылез. Всё тело ломило… Сейчас бы полежать…
Плохо мне что-то. Ой, как плохо… муторно…
Напротив меня стояла высокая черноволосая эльфийка. Её голубые эфирные крылья медленно колыхались из стороны в сторону.
— Н-да! — произнесла она явно недовольно. — Это теперь называется так?
— Как? — не поняли гибберлинги из «ростка» Угрюмых.
— Я просила привести его в порядок. А вы гляньте на это… это…
Дальше эльфийка замолчала, не находя подходящих слов.
— Какой уж есть, — донеслось ей в ответ.
— Да его трусит, как законченного пьяницу!