Бледный преступник
Шрифт:
– Послушайте, здесь может помочь любая мелочь. Сейчас просто не за что зацепиться.
Ивона пожала плечами и раздавила в пепельнице сигарету.
– Какого черта!
– сказала она.
– Я сама когда-то была школьницей. Четыре девушки, вы говорите?
– Может быть, даже пять. Все в возрасте пятнадцати - шестнадцати лет. Из хороших семей, девушки с будущим. И вот этот маньяк похищает их, насилует, перерезает горло и бросает обнаженными, словно мусор.
Лицо Ивоны приняло задумчивое выражение.
– Было тут кое-что, - сказала она осторожно.
– Вы, конечно, понимаете: вряд ли мужчина, посещающий такие заведения, как мое, будет молиться на девушек.
Я кивнул, хотя подумал о Кюртене и о том, что его случай противоречил ее словам. Но решил не настаивать.
– Я же говорю: вероятность очень мала.
Ивона встала и, извинившись, ненадолго вышла. Она вернулась в сопровождении девушки с удлиненной спиной, которой меня только что призывали восхищаться. Теперь на ней был халат, и в одежде она казалась куда менее спокойной, чем без нее.
– Это Хелен, - сказала Ивона, возвращаясь на свое место.
– Хелен, садись и расскажи комиссару о человеке, который пытался тебя убить.
Девушка села в кресло, где до этого сидел Беккер. Ее красивое лицо выглядело несколько изможденным, как будто она не высыпается или принимает наркотики. Не решаясь взглянуть мне в глаза, она покусывала губу и теребила себя за кончики длинных рыжих прядей.
– Ну, говори, - подбодрила ее Ивона.
– Он тебя не съест. У него уже была такая возможность.
– Мужчине, которого мы ищем, нравится связывать девушек, - сказал я, наклонясь поближе, чтобы немного ободрить ее.
– Затем он душит их или перерезает им горло.
– Извините, - выговорила она наконец спустя минуту, - это очень тяжело. Я хотела забыть обо всем, но Ивона говорит, что убили нескольких школьниц. Я хочу помочь, правда хочу, но это так тяжело!
Я зажег сигарету и протянул ей пачку. Она отказалась.
– Не будем спешить, Хелен, - сказал я.
– Это был клиент? Он приходил на массаж?
– Мне ведь не придется выступать в суде? Я не скажу ничего, если мне придется стоять перед судьей и говорить, что я девушка для развлечения.
– Единственный человек, которому ты все расскажешь, это - я.
Девушка шмыгнула носом без особого энтузиазма.
– Ну ладно, вы вроде ничего.
– Она бросила взгляд на мою сигарету. Можно я все-таки возьму одну?
– Конечно, - ответил я и протянул ей пачку.
Первая затяжка, похоже, оживила ее. Ей было неприятно рассказывать свою историю, она смущалась и, возможно, немного боялась.
– Однажды вечером около месяца назад у меня был клиент. Я сделала ему массаж, и, когда поинтересовалась, что будем делать дальше, он спросил, нельзя ли меня связать и что я думаю о французской любви. Я сказала, что это ему обойдется на двадцатку дороже. Он согласился. Ну и вот, лежу я, связанная по рукам и ногам, как цыпленок для жарки. Он кончил, я попросила его развязать меня. Он как-то чудно посмотрел на меня и обозвал грязной шлюхой или чем-то в этом роде. Конечно, привыкаешь к тому, что мужчины становятся грубыми, когда сделали свое дело, будто им стыдно за себя, но я видела: в этот раз что-то не то, поэтому старалась держаться поспокойней. Он вытащил нож и приставил его плашмя к моей шее, будто хотел напугать меня. А я правда перепугалась, чуть было не закричала, но только побоялась, что с испугу он меня тут же зарежет, и еще я подумала, что смогу его как-нибудь уговорить.
– Она снова затянулась, держа сигарету дрожащей рукой.
– Но для него это был как сигнал - он начал меня душить. Я хочу сказать, он подумал, что я сейчас закричу. Схватил меня за горло и стал сжимать.
– Что было, когда другая девушка вошла?
– Не могу точно сказать. Мне было не до того. Я еле отдышалась. Где уж тут смотреть, удалось ли ему поймать такси, сами понимаете. Насколько я знаю, он просто схватил свою одежду и смылся.
– Как он выглядел?
– Он был в форменной одежде.
– В какой форме? Ты могла бы сказать поточнее?
Она пожала плечами.
– Что я, Герман Геринг? Черт побери, я не знаю, что это была за форма.
– Ну какого цвета она была - зеленого, черного, коричневого? Давай, девочка, думай. Это важно.
Она сделала глубокую затяжку и нетерпеливо замотала головой.
– Старая форма. Какую раньше носили.
– Ты хочешь сказать, как у ветеранов войны?
– Да, что-то в этом роде, но только в нем было что-то прусское. Ну, знаете - напомаженные усы, кавалерийские сапоги. Да, чуть не забыла, на нем были шпоры.
– Шпоры?
– Да. Которые надевают, когда ездят верхом.
– Что-нибудь еще помнишь?
– На шнурке через плечо у него был бурдюк, похожий на охотничий рог. Он говорил, что в нем шнапс.
Я удовлетворенно кивнул, откинулся на диване и подумал: а как бы это было, если в я ее все-таки поимел? Я впервые заметил желтизну ее кожи на руках - отнюдь не из-за курения, желтухи или ее темперамента, а оттого, что она работала на фабрике боеприпасов. По такому признаку я идентифицировал когда-то тело, выловленное из Ландвера. Это то, чему я научился у Ганса Ильмана.
– Эй, послушайте, - сказала Хелен, - если поймаете этого подонка, окажите ему настоящее гестаповское гостеприимство, а? Тиски для сдавливания больших пальцев и резиновые дубинки, хорошо?
– Барышня, - сказал я, поднимаясь, - можете на это рассчитывать. И спасибо за помощь.
Хелен встала, сложила руки и пожала плечами.
– Ведь я тоже когда-то была школьницей, вы понимаете?
Я взглянул на Ивону и улыбнулся - понимаю, конечно. Потом кивнул в сторону спален, идущих вдоль коридора.
– Когда этот донжуан закончит свое следствие, скажите ему, что я поехал в "Пельцер" допрашивать старшего официанта.
Потом, подумал я, может быть, потолкую с управляющим "Зимнего сада" и посмотрю, что можно из него вытрясти. После этого, наверное, вернусь в Алекс и почищу пистолет. Впрочем, кто знает, может быть, по пути мне придется немного поработать полицейским.
Глава 9
Пятница, 16 сентября
– Откуда вы родом, Готфрид?
Человек гордо улыбнулся.
– Из Эгера, в Судетах. Еще несколько недель, и можно будет сказать - в Германии.
– Можно сказать и по-другому, - заметил я.
– Еще несколько недель - и ваша партия судетских немцев втянет нас всех в войну. В большинстве районов, контролируемых СДП, уже объявлено военное положение.
– Мужчины должны быть готовы умереть за то, во что они верят.
– Он откинулся на спинку стула и прочертил шпорой по полу Я встал, расстегнул воротник рубашки и перешел на другое место, потому что на меня падала полоса яркого солнечного света, пробивавшегося в окно. День был очень жарким, и в комнате для допросов стояла духота. В такой день чувствуешь себя неважно даже в пиджаке, не говоря уж о старой форме прусского кавалерийского офицера. Но Готфрид Бауц, арестованный сегодня утром, казалось, совсем не замечал жары, хотя его напомаженные усы начали потихоньку обвисать.