Бледный всадник, Черный Валет

Охотникам пришлось повкалывать вместо того, чтобы развлекаться, гоняясь за миролюбивыми даунами. Всего через час наглухо заколоченные вагоны уже пылали, обложенные дровами. Обоих слишком впечатлительных парнишек Заблуда все-таки пристрелил — на всякий случай (это была одобренная медициной мера предосторожности — ничего личного). Все равно толку от них ровным счетом никакого. Что называется, убил двух зайцев: теперь некому было сеять панику.

В итоге день выдался паршивый, но заканчивал его Начальник с чувством честно выполненного долга. Он как следует позаботился о вверенных ему баранах. И знал, что не дождется благодарности.

36. «ТОГДА ОТДЫХАЙ!»

— Потом, потом, — сказал священник, у которого отлегло от сердца, когда шприц начал отодвигаться, а механические руки — втягиваться в металлические «плечи». Он мог попытаться убежать, но трупа на приемном конвейере уже не было! Мертвый игрок бесследно исчез в электрических дебрях. — Я хотел бы закончить то, зачем пришел.

— Успеете, священник. — Теперь она заговорила по-другому, а он живо представил себе старую, развратную, стервозную бабенку (не ведьму, нет. Гораздо хуже). — Сначала повеселите даму. Поработай языком, святоша; я это дело обожаю. Не теряйся, малыш, у тебя получится. Напряги фантазию. Как вспоминаю твои пальчики — так вся аж дрожу!..

— Мне Полина говорила… — робко вставил поп, но Большая Мама взвыла:

— Пусть она идет на хер, твоя Полина! Тоже мне эксперт, якорь ей в задницу!.. Извини, дорогуша, срываюсь. Нервы ни к черту. Сгораю от ревности, мой цыпленочек!.. Еще раз вспомнишь при мне про эту шлюху — кастрирую… Слушай, экспромт наваляешь, а? В девичий альбом. На долгую светлую память.

— Но у меня нет времени! — Чем дальше, тем с большим трудом священнику удавалось находить отговорки.

— У нас МАССА времени, дурачок! Часы остановить пока что я сумею… — (Последняя фраза прозвучала зловеще. Он без колебаний поверил в то, что она и впрямь это сделает, и на одно ужасное, леденящее душу мгновение почувствовал себя погребенным заживо — но не в земле, а в прозрачной клетке секунд, растянувшихся на столько, сколько длится вечность.) — Это у тебя в мозгах тикает, котик! Вопрос восприятия, и я его давно решила… Расслабьтесь, священник, дышите глубже. «Свистят они, как пули у виска…» Вся процедура займет не более восьми часов. Светило скоро зайдет. Проявляю искреннюю заботу о вашей драгоценной жизни. «Остерегайтесь выходить на болото в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно». Аминь.

Священник бросал по сторонам испуганные взгляды. Что еще ожидало его в этом сумасшедшем доме с единственным обитателем? Или уже с двумя?

— Как насчет картишек? — спросила Большая Мама после паузы. — Пошлепаем?

— Я… не играю, — промямлил он. Прозвучало это не слишком убедительно.

— Бросьте, священник. Признайтесь, был грешок? Неужто ни разу не играли? Не верю. Быть того не может. А в семинарии? В перерывах между онанизмом?

— Ну знаешь ли!.. — взвился священник. — С меня хватит!

— Что, без перерыва?! Вот это да! Вот это мужик! «Знаете, каким он парнем был?..» Учту на будущее. Вы, священник, простите за выражение, потомственный интеллигент. В «очко» я вам не предлагаю. Значит, распишем пульку. С болваном. Аминь.

— А кто болван? — подозрительно спросил священник.

Большая Мама издала смешок Фантомаса, от которого у попа забегали по спине мурашки.

— Для разнообразия — не ты. Болвана сейчас сделаем.

По необъяснимой причине священнику стало нестерпимо страшно. Что-то зашевелилось и зачавкало в полумраке — словно механический дьявол пробуждался от многолетней спячки.

— Кого оживлять будем? — осведомился реаниматор загробным голосом.

— В смысле?

— Тебе что, каталог показать?! — возмутилась Большая Мама. — Не возникайте, священник. Проще надо быть… «На тридцать восемь комнаток — всего одна уборная…» Иосиф Виссарионович вас устроит?

— Не знаю я никакого Иосифа Висса…

— О черт! Ну и зануда попался! «В жизни, как обычно, нет гармонии…» Может, тогда Горби? Или Лизка Тейлор? Синдюшка? Без ничего, а? У нас тут все нудисты. Не стесняйтесь, священник. Мне без разницы, кого лепить, — хоть бритого Чебурашку. Аминь.

— Мне тоже все равно, — мрачно проворчал священник, которому и впрямь стало почти все равно. Он ощущал чудовищную умственную усталость и был на грани срыва. — Сама выбирай.

— Принято. Вот и чудненько. Пусть будет Элвисик. Красивый мальчик, вы уж не обижайтесь на меня, священник. Элвис-пелвис. «Лав ми тендер, лав ми свит…» Старая стала. Сентиментальная…

— Понимаю, — поддакнул поп, теряя опору в реальности.

— Играть будем на внутренние органы, — объявила Большая Мама.

— На чьи органы? — спросил уже совершенно обалдевший священник, хотя ответ был очевиден.

— На ваши, уважаемый белковый организм! Лично я проигрывать не собираюсь… Печень — сто вистов; желудок — пятьдесят; сердце — двести; серое вещество, извините, двадцать пять. Запишите, чтобы потом не было претензий…

— Да пошла ты! — рявкнул поп. Оказалось, что даже его терпение имеет границы. Лучше быть заколотым и разделанным, как последняя свинья, чем терпеть подобные издевательства…

— Ого! Какой горячий мужчина! Я так и думала. Насчет этого я никогда не ошибаюсь, можешь поверить… Я жду, животное. Жду, когда ты меня приласкаешь… «Зачем тебя я, милый мой, узнала, зачем ты мне ответил на любовь?..»

Священник застонал сквозь крепко сжатые зубы и невольно посмотрел вверх, словно ждал помощи ОТТУДА. Его взгляд наткнулся на мутный стеклянный глаз камеры. Совершенно безжизненный. И все же…

— Поняла вас, священник, — сказала Большая Мама, проявляя неожиданную покладистость. — Хотите перейти прямо к делу? Действительно — к чему эти игры! Мы же с вами не дети. «Я за ночь с тобой отдам все на свете!..» Вы читали роман «Сто лет воздержания»? Это про меня и про вас. Так обрадуй меня поскорее, мой страстный! Приступим к главному. Изюминка вечера. Белый танец. Танцуют все! Аминь.

Один из металлических щитов с ржавым визгом пополз в сторону. То, что священник увидел в открывшейся глубокой нише, напоминало витрину старинного магазина, заставленную манекенами. Но только в ПЕРВУЮ секунду. Во вторую становилось не по себе. В третью хотелось плюнуть на все и бежать без оглядки.

Манекен, стоявший слева, двинулся навстречу священнику деревянной походкой…

Девушка, судя по форме груди и впадине между ног. Абсолютно голая.

Лысая голова и плечи присыпаны пылью. Кожа покрыта трупными пятнами.

Одноцветные декоративные стекла вместо глаз. Между губами игриво подрагивал кончик почерневшего распухшего языка.

Из спины мертвой девушки торчали шланги, соединявшие ее с некоей системой, вмонтированной в стену лаборатории. Радиус действия у ходячего трупа оказался небольшим — около двадцати метров, но священник как-то не воспринимал этих нюансов. У него отвисла челюсть. И дрожала.

— Может быть, священник предпочитает черненьких? Аминь, — произнес голос.

У Большой Мамы были и черненькие.