Блефовать, так с музыкой

Если мой отказ в плодотворном сотрудничестве и опечалил вездесущего Самуила Аркадьевича, вида он не показал, больше того, сохранил умильное выражение лица:

– Галина Антоновна, по-моему, вы не совсем правильно меня поняли, я ничего не вынюхиваю, я…

Жирная точка в этом порядком затянувшемся бессмысленном разговоре просто сама собой напрашивалась, и я ее наконец поставила:

– Сожалею, но у меня нет времени на приятные беседы. Видите – у меня уборка, которую я никак не могу закончить по вашей милости, а еще есть планы на вечер, которые я не собираюсь менять. Буду откровенна, исчезновение Парамонова, или его похищение, как вам больше нравится, меня совершенно не волнует, и я преспокойно отправлюсь в гости к подруге. Мы поболтаем, выпьем немного вина, посмотрим телевизор, посплетничаем, ну знаете эти женские посиделки…

Судя по тому, с какой покорностью Самуил отклеился от кресла, ему крайне невыгодно было портить со мной отношения.

– Понимаю, понимаю, не смею вас задерживать… Но вы не торопитесь мне отказывать, лучше подумайте на досуге, а я оставлю вам карточку со своим телефоном, и когда вы примете решение…

Надо же, сколько волнения – можно подумать, он предлагал мне руку и сердце.

– Конечно-конечно… – Я бросила карточку на журнальный столик, не потрудившись на нее взглянуть.

В прихожей Самуил Аркадьевич так долго прихорашивался, повязывая кашне и разглаживая морщинки на модном плаще, что у меня возникло острое и труднопреодолимое желание дать ему пинка под зад, дабы ускорить этот процесс. И когда он наконец выкатился, я была просто счастлива.

Захлопнув за ним дверь, я бросилась к телефону и набрала номер Алки.

– Шлушаю, – прошамкала она после второго гудка, видно, что-то жевала.

– Ал, это Галка. Что ты делаешь? – тоскливо спросила я.

– Да нишего, телик шмотрю, а што?

– Можно, я к тебе приеду? – потерянно заскулила я в трубку.

– А што шлушилось? – Алка продолжала жевать.

– Да ничего! – Я так сжала трубку, что пальцы побелели. – Всего лишь хочу знать, могу я к тебе приехать или нет?

– Приезжай, конешно, – растерянно протянула Алка.

Глава 4 ДОНЖУАН ПАРАМОНОВ

Строго говоря, Алка никогда не была моей закадычной подружкой, скорее – хорошей приятельницей. Алка работала в том же ДК, что и я, только я вела театральную студию, а она хоровую. Ходили к ней одни пенсионеры, точнее, пенсионерки, с которыми Алка никак не могла найти общий язык, потому что они хотели петь частушки и романсы, а она подсовывала им молодежный репертуар. Пенсионерки то и дело жаловались на, Алку заведующей Зинаиде Терентьевне и просили, чтобы она назначила им новую руководительницу. Может, та и пошла бы им навстречу, только кого поставить на Алкино место? Не потому что она такая незаменимая, а потому что сколько-нибудь квалифицированные хормейстеры не пойдут на ту мизерную зарплату, которой довольствуется Алка. Хотя и ругается при этом, как последний сапожник.

Алка встретила меня в розовом шелковом халате, в каких щеголяют героини бразильских сериалов. На этот халат Алка ухлопала кучу денег, даже в долги залезла, а зачем? Кто его увидит? Ведь у нее на сегодняшний день даже любовника нет. Зато есть запросы. Как говорится, много амбиции и мало амуниции.

– Проходи скорее, – Алка зябко повела своим шелковым плечом, – сквозняк.

Я послушно нырнула в сумрачную прихожую и, прислонившись к дверному косяку, стала сосредоточенно разматывать шарф.

– Продрогла? Пошли пить чай, а то еще заболеешь. – Алка сразу поволокла меня на кухню. – А хочешь коньяку?

– С чего это ты шикуешь? – удивилась я.

– Один раз живем, – отозвалось это ходячее легкомыслие.

Наверняка на недавний аванс гуляет, а до зарплаты еще две недели. Что она себе думает, интересно?

Пока Алка накрывала на стол, я лицемерно восхищалась новшествами в кухонном интерьере, в которых она не знала удержу, с маниакальным упрямством украшая свой одинокий быт разнообразными причиндалами, не всегда сочетающимися по стилю. Вот и сегодня в глазах у меня зарябило от обилия керамических урыльничков, плетеных кашпо и лоскутных прихваток. А вот и нечто новенькое: с тех пор как я была у нее в последний раз, неугомонная Алка успела пополнить свою коллекцию художественных несуразностей связками репчатого лука, развешанными по стенам.

– Нравится? – самодовольно спросила она, ревниво оглядывая свою пеструю «икебану».

– Ага, – подтвердила я без энтузиазма, притом что язык у меня чесался от желания сказать: «Угомонись ты наконец. Твоя квартира похожа на склад забытых вещей, за которыми никто никогда не придет».

– У тебя что-то случилось? – осведомилась Алка, разливая коньяк в крошечные хрустальные рюмочки.

Чайник в это время миролюбиво посапывал на плите, настраивая меня на нужный лад, а именно – лирический. Ведь я всего лишь женщина, а потому время от времени испытываю острую потребность в жилетке, в которую можно было бы выплакаться с мало-мальским комфортом.

– Какой букет! – Алка сунула в рюмку с коньяком свой довольно длинный нос и шумно втянула воздух. – Ну так что там у тебя случилось? – снова пробормотала она.

– Это длинная история, – выдала я обтекаемую фразу, попутно соображая, с чего бы мне начать. Зря я так переживала, ведь Алка относится к довольно распространенному типу людей, которые спрашивают у вас «как здоровье?» только для того, чтобы немедленно обрушить на вашу голову подробный перечень собственных болезней. В Америке, например, она нипочем не прижилась бы, так и осталась бы инородным телом. Потому что там на вопрос: «Как поживаете?» – принято отвечать: «Спасибо, хорошо». Даже с намыленной веревкой на шее. Гм-м, а Парамонов, выходит, прижился?

– У меня тоже ничего хорошего, – немедленно проиллюстрировала мою мысль Алка. – Бабки заели напрочь, скоро отчетный концерт, а мы все репертуар утвердить не можем. Им бы только про валенки горланить, а у меня, между прочим, консерваторское образование. Хоть и незаконченное.

Вот именно. Очень даже немаловажное уточнение, потому что Алка, как и я, недоучка. Ушла в академический отпуск со второго курса консерватории, да так и не вернулась. Если спросить почему, Алка придумает тысячу причин, причем довольно убедительных. Прискорбно, но в этом мы с ней похожи. Однажды в припадке меланхолии мне даже пришло на ум, что смысл моей жизни только в том и состоит, чтобы искать оправдания собственным неудачам.

– А Зинка, Зинка-то какова! – Алка обрушилась с критикой на нашу заведующую Зинаиду Терентьевну. – Бабки бегут к ней жаловаться, а она, вместо того чтобы промыть им мозги, на меня собак спускает. «Вы должны прислушиваться к их мнению», – передразнила Алка. – А если они в глубоком маразме? – Итэдэ, и тэ пэ. От меня она не требовала ни слова, ни вздоха. Достаточно было одного моего присутствия.

Какое-то время я прилежно исполняла роль ее жилетки (притом что по моему первоначальному замыслу эта роль отводилась как раз таки Алке), отхлебывала из чашки горячий чай и терпеливо поджидала, когда поток Алкиных жалоб на жизнь иссякнет и я наконец поменяюсь с ней местами. Но, убедившись, что ее несчастьям несть числа, я приуныла. Ради чего, спрашивается, я тащилась через всю слякотную Москву? Выходит, только для того, чтобы выслушать Алкино нытье. И когда я это поняла, у меня начисто пропало настроение посвящать ее в перипетии нашей с Парамоновым «лав стори».

В конце концов я отключилась и ушла в себя. Не знаю, сколько я отсутствовала, зато когда «вернулась», Алка уже не плакалась, а молча помешивала остывший чай. Грустная-грустная и ужасно нелепая в своем розовом халате, предназначенном для бразильских миллионерш.

– А у тебя-то что стряслось? – вспомнила наконец она, а ведь могла и не вспомнить.

– Да так, ничего особенного, – пожала я плечами.

Желание выговориться покинуло меня навсегда. Да и что бы я рассказала Алке? Про то, как десять лет назад меня бросил любимый мужчина? Подумаешь, сенсация. Да с той же Алкой такое случается едва ли не с сезонной регулярностью. И каждый раз она обращает к небу свое зареванное лицо, исступленно повторяя: «Ну что, что я сделала не так?» Ее беда в том, что она, так же как и я, отказывается принять за данность незамысловатую истину: если тебя разлюбили, глупо спрашивать почему.