Блеск и нищета куртизанок

Начальник, ознакомив его с тюрьмой, тюремными дворами, мастерскими, темницами и прочим, указал на одну камеру.

«Я не поведу туда вашу милость, – сказал он с отвращением, – там сидят тетки». « Ао!– произнес лорд Дэрхем. – А что же это такое?» «Средний пол, милорд».

– Теодора вот-вот скосят(гильотинируют)! – сказал Чистюлька. – А мальчишка фартовый! Что за граблюха(рука)! Какая утрата для хевры!

– Да, Теодор Кальви хрястаетсвой последний кусок, – сказал Паучиха. – О! его марухи будут порядком моргать глазами(плакать), ведь его любили, этого бездельника!

– Вот и ты, старина! – сказал Чистюлька Жаку Коллену.

И вместе со своими приспешниками, держа их под руку, он преградил дорогу новоприбывшему.

– Ого, даб, ты, значит, сделался кабаном? – прибавил Чистюлька.

– Говорят, ты проюрдонил наше рыжевье(растратил наше золото)? – продолжал Паучиха с угрожающей миной.

– Воротишь ли ты нам наши рыжики(деньги)? – спросил Шелковинка.

Эти три вопроса раздались, как три пистолетных выстрела.

– Не подшучивайте над бедным священником, попавшим сюда по ошибке, – отвечал машинально Жак Коллен, сразу же узнав своих трех товарищей.

– Ну, коли рожа не его, так его бубенчик, – сказал Чистюлька, опустив руку на плечо Жака Коллена.

Ухватки и облик трех товарищей быстро вывели дабаиз его апатии и вернули к ощущению действительности, ибо всю эту роковую ночь он блуждал в бесконечных просторах идеальных чувств, ища там нового пути.

– Не засыпьте даба, чужие зеньки заухлят(чужие глаза заметят) – тихо сказал Жак Коллен низким и угрожающим голосом, напомившим глухое львиное рычание. – Лягавые бзырят(шныряют); поводим их за нос. Я ломаю комедию ради дружка в тонкой хеврени(в крайней опасности).

Это было сказано елейным тоном священника, увещевающего несчастных; потом окинув взглядом дворик, Жак Коллен увидел под аркадами надсмотрщиков и насмешливо указал на них на них своим трем спутникам.

– Вот они, шестиглазые(тюремные смотрители). Запалите-ка зеньки и ухляйте(будьте бдительны)! Вкручивайте баки комарщикам(дурачьте сторожей), не выдавайте кабана, а не то я вас порешу, ваших марухи ваше рыжевье.

– Неужто, по-твоему, осучилисьнашенские (оказались предателями)? – сказал Шелковинка. – Ты пришел выудить свою тетку(спасти своего друга)?

– Мадлена обряжен под ольховую перекладину(готов для Гревской площади), – сказал Чистюлька.

– Теодор! – вымолвил Жак Коллен, подавив крик и чуть не бросившись вперед.

То было последним ударом в пытке, сразившей колосса.

– Его пришьют, – повторил Чистюлька. – Уже два месяца, как он связан для лузки(приговорен к смерти).

Жак Коллен почувствовал внезапную слабость, ноги у него подкосились, и он упал бы, если бы товарищи его не поддержали, но у него нашлось достаточно присутствия духа, чтобы сложить руки с сокрушенным видом. Чистюлька и Паучиха почтительно поддерживали святотатца Обмани-Смерть, покамест Шелковинка бегал к надзирателю, дежурившему у двери решетки, ведущей в приемную.

– Почтенный священник желает присесть, дайте для него стул.

Итак, удар, приготовленный Биби-Люпеном, миновал Обмани-Смерть. Жак Коллен, как и Наполеон, опознанный своими солдатами, добился подчинения и уважения трех каторжников. Двух слов было достаточно. Эти два слова были: ваши марухии ваше рыжевье; ваши женщины и ваши деньги – вот краткий итог истинных пристрастий мужчины. Угроза эта была для трех каторжников знаком верховной власти; дабпо-прежнему держал их сокровища в своих руках. Он был всемогущ на воле, и он не предал их, как говорили лжебратья. Притом ловкость и изобретательность их предводителя, завоевавшие ему широкую славу, подстрекали любопытство трех каторжников, ибо в тюрьме одно только любопытство оживляет эти опустошенные души. Наконец, преступников потряс смелый маскарад Жака Коллена, продолжавшийся даже за решетками Консьержери.

– Четверо суток я просидел в секретной и не знал, что Теодор так близок к обители… – сказал Жак Коллен. – Я пришел, чтобы спасти одного бедного мальчика, а он повесился тут вчера, в четыре часа… и вот другое несчастье! Нет у меня больше козырей в игре!..

– Бедняга даб! – сказал Шелковинка.

– Ах, пекарь(дьявол) отказывается от меня! – вскричал Жак Коллен, вырываясь из рук двух своих товарищей и выпрямляясь с грозным видом. – Приходит час, когда общество оказывается сильнее нашего брата! Аист(Дворец правосудия) в конце концов проглатывает нас.

Начальник Консьержери, узнав, что испанскому священнику стало дурно, явился во двор лично наблюдать за ним; он усадил его на стул лицом к солнцу и принялся изучать его физиономию во всех подробностях, с той опасной проницательностью, что возрастает со дня на день при исполнении подобных обязанностей, скрываясь под наружным безразличием.

– О боже! – сказал Жак Коллен. – Попасть на одну ступень с этими людьми, отбросами общества, преступниками, убийцами!.. Но господь не оставит своего слугу. Уважаемый господин начальник, мое пребывание здесь я отмечу делами милосердия, память о коих сохранится! Я обращу этих заблудших, они поймут, что у них есть душа, что их ожидает жизнь вечная. И пусть на земле все погибло для них, они могут заслужить царство небесное, путь к которому лежит через истинное, от всей души, раскаяние.

Сбежалось десятка два-три заключенных; свирепые взгляды трех каторжников остановили любопытных на расстоянии трех футов от себя, однако краткая речь, произнесенная с елейной евангельской кротостью была ими прослушана.

– Ну что ж! Вот такого, господин Го, – сказал страшный Чистюлька, – мы послушали бы!..

– Мне сказали, – перебил Жак Коллен, подле которого стоял г-н Го, – что в этой тюрьме есть приговоренный к смерти.

– Сейчас ему читают отказ в его кассационной жалобе, – сказал г-н Го.

– Не пойму, что это означает? – наивно спросил Жак Коллен, глядя на окружающих.

– Господи, ну и фофан! – сказал юнец, разузнавший только что у Шелковинки, на каких лужках растут лучшие бобы.

– А то самое, что не нынче-завтра его скосят! – сказал одни из заключенных.

– Скосят?– спросил Жак Коллен, вызвав своим наивным и недоумевающим видом восхищение его трех сотоварищей.