Блестящие разводы

В марте стало несколько получше. Боб Кеннеди также объявил о своем выдвижении, и это было хорошей новостью. Если кто-то и мог обойти Хитренького Дика, то только Боб Кеннеди. Хью был настолько рад этому, что в течение пяти дней сидел в кресле по нескольку минут в день.

В апреле убили доктора Кинга. Все испытали чувство тяжкой утраты, и самым страшным были волнения, вызванные его убийством.

Апрель также стал тем месяцем, когда на пороге появился Хьюби, великолепно выглядевший в своей голубой форме морского пехотинца. Он улыбался и был красив, как никогда! На какой-то момент время как бы вернулось вспять на двадцать пять лет, — сходство сына с Хьюбертом Хартискором всколыхнуло прежнюю боль.

Ее сердце сильнее забилось от гордости, и она подумала, что сейчас расплачется, но когда узнала, что Хьюби был в самоволке, ужасно разозлилась! Он уже не маленький мальчик, который творит разные проказы, а мужчина почти двадцати трех лет, на которого могут полагаться друзья во время сражения, и он должен вести себя соответственно.

Хьюби, как всегда, мило оправдывался:

— Я боялся, что они нас отправят и я не смогу попрощаться с вами. Я не столько волнуюсь о тебе, мама, как об отце. Знаю, что тебя увижу снова, но могу ли быть уверенным, что вновь увижу его? Я должен был это сделать…

И тут, конечно, Нора заплакала. Потом он пошел к Хью, чтобы посидеть у его постели. Хьюби держал его за хрупкую руку и целовал в морщинистую щеку, и все они плакали — Нора, Хьюби и Хью. Потом Нора потребовала, чтобы Хьюби тут же вернулся на базу. Нора еще поплакала, она вспомнила стихи: «Апрель — самый жестокий месяц…»

Но только в мае уплыл Хьюби. А в июне был убит еще один боец из клана Кеннеди — Роберт.

В июле Соединенные Штаты, СССР и пятьдесят девять других государств подписали Договор о нераспространении ядерного оружия. Это стало признаком надежды, что все наконец нормализуется в их сумасшедшем, перевернутом с ног на голову мире.

В июле же Хью заявил, что ему следует привести в порядок его дела, и он просил, чтобы послали за его старым и верным другом — адвокатом Уордом Проути.

— Зачем тебе понадобился адвокат? — спросила Нора. Она почувствовала, что Хью знает о близости своей смерти. — У тебя же есть целых четыре своих адвоката. Они посещают тебя каждый день. — Она попыталась пошутить, но ей это плохо удалось.

— Они приходят не для того, чтобы навестить меня, они приходят, чтобы увидеть тебя.

Нора засмеялась:

— Меня? Они что, внезапно влюбились в меня, после всего, что было?

— Не думаю. Они приходят, чтобы выведать, что еще ты задумала. Чтобы увидеть, как ты стараешься подтолкнуть умирающего старика, чтобы он завещал тебе все свои деньги…

— Нет, нет, Хью, — запротестовала Нора. Она не знала, почему протестует: потому ли, что не хочет думать о такой возможности и о том, что он умирает, или ужасается мысли, что его сыновья приходят сюда не из любви к отцу. Потом она спросила, заранее зная ответ:

— Почему ты пригласил Уорда?

— Чтобы завещать тебе все деньги, ведь они боятся именно этого! Я хочу отменить наш брачный контракт и оставить тебе все! Тогда ты сможешь отдать парням то, что захочешь, то, что посчитаешь нужным.

— Нет, Хью. Когда мы женились, я подписала контракт, ты сам настоял на этом и учил меня, как следует торговаться. Все твои сыновья, включая Хьюби и меня, имеют равные доли наследства. Мне кажется, что так будет законно и честно. Твои сыновья были с тобой большую часть твоей жизни, и я…

— Ты сделала мою жизнь праздником и счастьем, — закончил Хью за нее.

Нора взяла и поцеловала его руку, кожа на ней стала тонкой и шелковистой.

— Если это так, пусть все и останется праздником любви, тем праздником, который не будет нарушен ни злобой, ни жадностью.

Было очень трудно не думать о прошлом и еще труднее думать о будущем.

Август был месяцем, когда Нора и Хью следили по телевидению за тем, как демократы выдвинули Хьюберта Хэмфри, но затем пришлось выключить телевизор, потому что погромы на улицах Чикаго слишком расстраивали Хью. В августе же она ходила по всему дому с переносным радиоприемником, чтобы не пропустить новостей о войне во Вьетнаме. Она слышала в это время много песен. «Битлз» пели «Хей, Джуд», Доорс — «Хеллоу, я люблю тебя». Но ее самой любимой стала «Солнечный свет твоей любви!».

Весь сентябрь она ждала, когда же принесут письмо от Хьюби, и обмирала от страха, что вместо письма может прийти страшная телеграмма о его смерти. Все смешалось с бесконечными «марафонами», когда она, не отрываясь, читала Хью, сидя у его постели. У нее появилось суеверие, что если она не перестанет читать, то смерть не придет и не заберет у нее никого из любимых. Только вдруг ей недостанет книг для чтения?! Но этого бояться не следовало, и поэтому все должно было сложиться в ее пользу.

В сентябре она стала жалеть, что побоялась отвезти Хью на Кейп-Код на лето, потому что хотя он и стал хуже видеть, но смог бы еще раз насладиться тем, как встает солнце над Антлантикой. Поэтому в сентябре Нора отвезла его туда. У него все еще оставалось время, чтобы в последний раз полюбоваться поднимающимся солнцем, вместо того чтобы просто лежать и ждать смерти!

Когда они приехали на Кейп, Хью вспомнил о том Дне благодарения, когда Хьюби выпалил, как он счастлив, что Хью его отец. Эти воспоминания заставили его заплакать.

— Это прекрасные воспоминания. Пожалуйста, Хью, не надо плакать.

— Но я подвел его… Нора, и тебя тоже.

— О, Хью, как ты можешь так говорить! Это неправда. Ты был прекрасным отцом для Хьюби.

— Но ты ждала, что я смогу обеспечить его будущее — найти ему работу. Когда он вернется, меня уже не будет, чтобы сделать это для него.

Она не стала оскорблять его фальшивыми заверениями.

— Ты дал ему любовь и чувство принадлежности, и больше этого никто не смог бы сделать для сына. Хотя я не всегда это понимала, но люди могут иметь только то будущее, которое они сами уготовили для себя.

Она планировала отвезти Хью в Палм-Бич в конце октября, когда начнет краснеть и желтеть листва, — самое прекрасное время, чтобы избежать серых дней вашингтонского ноября, но Хью сказал, что он хочет вернуться в Вашингтон.

— Это наш городской дом и наш родной город, где мы жили вместе. Мы с тобой перевернули этот город вверх дном на некоторое время, правда, моя дорогая?

Вот что они делали в октябре: они вернулись домой.

В ноябре, когда она с ума сходила, так и не получив ничего от Хьюби, она не услышала вестей от него, но услышала о нем! В ту же секунду, когда она услышала новости, она ринулась в комнату Хью, которая теперь больше напоминала больничную палату, а не спальню. Хотя сиделка сказала ей, что только что дала мистеру Кантингтону успокоительное, Нора воскликнула: