Блицфриз
Шрифт:
Потом этот гнусный штабс-фельдфебель Грен, скотина, устроил мне такую выволочку, что я готов был признать себя единственным психом во всей немецкой армии. После этого у меня не было ни малейшего желания сидеть в этом их паршивом кафе, глядя, как торгуются все эти мародеры и мерзавцы! Порази меня Бог, я в жизни не видел столько жадных сволочей, сколько увидел там за пять минут!
Серия взрывов мин заставляет его умолкнуть.
Профессора в четвертый раз выбрасывает к проволочному заграждению. На сей раз с его ноги срывает сапог. Когда мы подходим к нему, Профессор вопит
— Выше нос, приятель. Было б хуже, если б ты потерял голову, — бодро кричит Малыш. — На войне не нужно видеть. Стреляй на звук! Бой идет там, где грохот!
Наш заместитель командира роты, лейтенант Янсен, стонет, лежа на дне траншеи. Мы укрываем его двумя снятыми с убитых шинелями, но он дрожит и температурит. Постоянно стонет от мучительной боли в почках. Он моложе большинства своих подчиненных, хоть и заместитель Мозера. Прибыл к нам прямо из офицерского училища. Все, что знает, получил от нас.
Лейтенант смотрит с детским страхом. На фронте он достаточно долго, дабы понимать, что представляет собой для нас. Обузу! Было б неудивительно, если б мы желали ему смерти. Пока мы торчим здесь, это не имеет особого значения, но как только придется наступать или отступать, он превратится в бремя. Он знает, что рано или поздно мы закутаем его в шинель, оставим ему пачку сигарет и бросим тихо замерзать до смерти.
— Все! — выкрикивает Порта. — Он умрет через три дня!
Мы видим, что Янсен наблюдает за нами, и нам становится стыдно. Отворачиваемся и возимся с автоматами.
Старик садится возле лейтенанта, кладет в рот жевательный табак и выплевывает его в зайца-беляка, который сидит на краю траншеи и смотрит на нас, поводя ушами.
— Как дела? — спрашивает он, подсовывая противогазную сумку под затылок юному офицеру.
— Скверно! — устало отвечает Янсен, утирая пот со лба. — Вы уже меня списали?
— Да ну, с какой стати?
— Порта сказал — три дня!
— Какое-то пари на бутылку водки, — смеется Старик и бросает в Порту снежок.
— Пари на то, сколько я протяну. Порта дал мне три дня, — упрямо бормочет лейтенант.
— Герр лейтенант, возьмите себя в руки. Не забывайте, вы замкомандира роты. Вы должны показывать пример.
— Я покончу с собой, — твердо говорит лейтенант. — Я раненый. Я обуза!
— Бросьте, бросьте, — утешает его Старик. — Дело не так уже плохо. Кем вы были в гражданской жизни?
— Работал в банке, — устало отвечает лейтенант. — Я не гожусь в офицеры. Вам нужно было стать офицером, фельдфебель.
Старик громко смеется. Этого он не может даже представить. Даже не понимает, как стал фельдфебелем, хотя руководитель он прирожденный.
— Что замышляет Иван? — спрашивает Янсен.
— Прошлой ночью я был в третьей роте, слышал, как допрашивали пленных, — уныло отвечает Старик. — Противник собирает все силы. Новые войска с наилучшим зимним обмундированием и снаряжением. Бесчисленные батальоны сибиряков. Это первоклассные бойцы, которым обещано все, что угодно, если они разобьют фашистов. Наготове сотни Т-34. Если то, что говорят пленные, правда, нам нужно
побыстрее отходить.Старик снова кладет в рот жевательный табак, вынимает рожок автомата и критически осматривает его.
— Из полка по-прежнему никаких приказов?
— Пока никаких, — отвечает Янсен, содрогаясь от нового приступа лихорадки. — Какой-то должен прийти. Нас не могут так просто списать и бросить здесь.
— Могут, — отвечает Старик, — и, думаю, бросят. Что такое какая-то паршивая рота по сравнению с безопасностью полка? Партия говорит, что благо большинства выше блага отдельного человека.
— К черту партию, фюрера и всю эту проклятую войну, — шепчет лейтенант Янсен сквозь клацающие зубы.
Разговор обрывает яростный артогонь. Все окутывает клубящаяся туча дыма. Взрывами солдат выбрасывает из воронок и расшвыривает по снегу. Некоторые поднимаются и бегут, пока новый взрыв не подбрасывает их выше горящих вершин деревьев. В мгновение ока смерзшиеся снег и земля превращаются раскаленным металлом в кипящий бульон.
Мы поспешно отступаем сквозь густые, теплые испарения. Русские не могут преследовать нас сквозь море пламени. Мы бросаем назад гранаты, стреляем в огонь.
У дерева сидит какой-то оберcт, зубы его оскалены в отвратительной смертной усмешке. Обе руки у него оторваны. Мимо скачут казаки с блестящими шашками и скрываются в дыму.
Мимо проносится немецкая пушка со всей скоростью, на какую способны лошади. Раздается протяжный, громоподобный взрыв, и она исчезает. Лошади с пронзительным ржанием падают с неба и разбиваются о землю в кровавую кашу.
Земля разверзается перед нами, словно жерло ревущего вулкана. Камни, комья, снег разлетаются далеко во взбаламученном воздухе. В земле появляется громадный кратер, способный вместить четырехэтажный дом. По воздуху летит горящий грузовик. Водитель все еще за рулем, словно управляет им. Машина с треском падает в кратер и превращается в груду искореженного металла.
К нам бежит какой-то солдат. Кишки тянутся за ним, будто какие-то отвратительные змеи. Рот его представляет собой большое, кричащее отверстие. Он наступает на собственные внутренности, падает, встает и бежит, пока не исчезает в пламени взрыва.
Двухэтажный дом словно бы повис в воздухе над ротой. Он падает и превращается вместе с солдатами в неузнаваемое месиво. Высокие деревья с частями тел между ветвями взлетают в воздух с громадной силой и вонзаются в землю, словно гигантские дротики. Артиллерийский залп превращает их в дрова.
Порта и я волочим тяжелый пулемет. Малыш несет лейтенанта Янсена на плече, словно мешок.
Мы занимаем позицию за разрушенной деревней. Туча штурмовиков уничтожает на поле боя отставших от своих частей.
КАПИТАН-АЗИАТ
Судам больше нет необходимости принимать решения. Достаточно приказа фюрера, чтобы казнить виновных в преступлениях против государства или в паразитизме.