Блистательная Виктория

– Было бы хорошо, – сказала Аделаида Уильяму, – чтобы, когда мы принимаем гостей, мы могли бы это делать и в Лондоне, и в Буши.

– Апартаменты в Сент-Джеймсском дворце вряд ли достаточно велики для этого. Нам нужен более просторный дом. Действительно нелепо, что у нас нет места в Лондоне, кроме этих жалких комнат. Я выберу момент, чтобы поговорить об этом с Георгом. Он постоянно расширяет Карлтон-хаус и «Павильон», а сейчас у него появились идеи относительно Букингемского дворца. На днях он мне рассказывал о них. Не вижу причин, чтобы мы не имели своего дома.

– Либо дом, либо надо переделать эти комнаты в Сент-Джеймсском дворце, – сказала Аделаида. – Но у нас всегда есть Буши. Ида с детьми, конечно, остановится там. Но было бы удобно время от времени наезжать в Лондон.

– Предоставь это мне, – сказал Уильям.

* * *

Было очень радостно видеть Иду довольную собой и ужасно красивую.

– Ты поправилась, – сказала Аделаида.

– В этом нет ничего удивительного, – быстро ответила Ида. – Ведь нас будет двое.

– Ты… опять.

– О, у меня ведь всего двое. Получится приятное число.

– Ида… когда?

– В октябре.

– Я так рада, что наши дети родятся вместе.

– Именно об этом я подумала и именно поэтому я приехала. Я должна ухаживать за тобой внимательнейшим образом. Старайся не перенапрягать свои силы. У меня приказ от матушки.

– О, как прекрасно опять быть вместе.

– Дети того же мнения. Знаешь, Лулу обожает тебя.

– Так же, как я ее.

– Когда она услышала, что мы едем к тебе, она засияла от счастья. Бедняжка. Боюсь, что ее ждет невеселая жизнь.

Иногда, когда она видит, как бегают другие дети, она выглядит такой печальной.

– Мы должны попытаться сделать ее счастливой.

– Ты ее делаешь счастливой. Всегда. Ты умеешь обращаться с детьми. Кажется, что они все тебя любят.

Аделаида вздохнула, и Ида пожалела, что сказала это, так как напомнила сестре о ее потерях. Но на сей раз все будет по-другому.

* * *

Увы, по-другому не получилось.

Все шло по знакомой схеме. За несколько недель до срока Аделаида почувствовала предупредительные боли, и никакое внимание королевских врачей и уход ее сестры Иды не смогли спасти ее от неизбежного выкидыша.

С каждым новым выкидышем она испытывала все большее и большее отчаяние. Ей казалось, что она не в состоянии выносить жизнеспособного ребенка. Депрессия усугублялась тем фактом, что десять здоровых Фицкларенсов служили доказательством того, что вина лежит не на Уильяме.

– Наш брак лишен смысла, – сказала она Иде, – так как его единственная цель состояла в том, чтобы родить ребенка.

– Возможно, так и было, – горячо возразила Ида, – но теперь все по-другому. Уильям полагается на тебя. Он ужасно расстроился, когда ты болела. Независимо от первоначальной цели брака, теперь он основан на искренней привязанности. Он полагается на тебя. Ты ему нужна. В этом должно быть твое утешение.

Эта мысль действительно служила некоторым утешением.

В октябре Ида родила сына – здорового мальчика, названного Эдуардом, и Аделаида нашла большое утешение в заботе о нем.

* * *

Уильям поехал на встречу с королем в «Павильон», куда тот переехал после очень успешного турне по Европе, совершенного вслед за поездкой в Ирландию.

Король чувствовал себя неважно, и Уильяма потряс его вид. Коронация и последующие официальные визиты дали ему стимул, который привел к временному возрождению его энергии. Но теперь он вернулся в Англию, и его народ дал ясно понять, что он освободился от волнения, вызванного коронацией. После нее люди любили своего короля ничуть не больше, чем до нее. Поток пасквилей рос, и они становились все более и более неприятными.

«Боже, как он изменился!» – подумал Уильям и вспомнил, как неловко он всегда себя чувствовал в присутствии блестящего Георга. Король сохранил свое прежнее обаяние, и когда он пускал его в ход, присутствующие забывали о его неуклюжем теле. Но он чувствовал, что без жесткого корсета не может появляться на людях, а находиться в нем становилось настоящим мучением.

Георг, увидев Уильяма, сразу же выразил сочувствие в связи с потерей ребенка.

– Как бы я радовался, если бы все прошло хорошо! Не только за дорогую Аделаиду и тебя, но и потому, что это положило бы конец тщеславию той глупой женщины в Кенсингтонском дворце. Я слышал, что тот ребенок чувствует себя прекрасно.

– Так мне рассказывает Аделаида. Она ее очень любит. Сейчас она вышивает для нее платье.

– Аделаида святая.

– Я знаю.

Казалось, что король собирается заговорить о своих собственных матримониальных неудачах, освобождение от которых пришло слишком поздно. Поэтому Уильям сказал:

– Аделаида считает, что нам надо иметь дом в Лондоне. Апартаменты в Сент-Джеймсском дворце обветшали и неудобны.

– Так позаботься об этом, – ответил король. – Почему ты не обзаведешься домом в Лондоне?

– В силу обычных причин, – сказал Уильям. – Деньги.

– Мой дорогой брат, я уверен, что все можно решить. После того, как этот вопрос был решен, король мог поговорить о своих неприятностях.

Он чувствовал себя совсем больным, когда вернулся из поездок, и ему пришлось пускать кровь даже больше, чем обычно.

– И эти проклятые писаки! Черт возьми, если это не клевета, то я не знаю что. Ты представляешь, Уильям, что они пишут? Будто моя болезнь носила загадочный характер. Что меня следует изолировать от моих подданных. И все потому, что я страдаю той же болезнью, что и наш отец.

– Что за чушь!

– Вот так, Уильям. Никогда не забудут, что наш отец был безумцем. Они собираются очень внимательно следить за нами, и если у нас возникнут хоть малейшие признаки эксцентричности, появятся люди, распускающие про нас слухи.

– Это чудовищно.

– Я тоже так думаю, Уильям, вот почему я хочу подать в суд за клевету. Но ты знаешь, что произошло, когда Пил поднял этот вопрос. Генеральный прокурор высказался против этого. Мог получиться один из тех бесконечных процессов, и в результате, сказали мне, каким бы ни был приговор, слухи остались бы. Видишь, что я вынужден терпеть, Уильям.