Близнецы-соперники
Шрифт:
– Боже мой! – изумился Фонтин. – Да вы же были тогда совсем девочка! Что же с вами случилось?
Она рассказала ему свою историю. Ее забрали бойцы французского Сопротивления в лагерь для перемещенных лиц к юго-западу от Монбельяра. Там в течение нескольких месяцев она прожила в сплошных муках, которые, по ее словам, не поддаются описанию, – у нее началась «ломка». Много раз она пыталась покончить с собой, но у французов были иные планы относительно нее. Они полагали, что, когда действие наркотиков пройдет, ее ожившие воспоминания подвигнут ее к согласию стать их тайным агентом.
– Конечно, они были правы, – сказала женщина за
– Вы пережили войну, – сказал Фонтин, пропуская ее намек мимо ушей.
– С пригоршней французских наград: Военный крест, орден Почетного легиона, орден «Легион Сопротивления».
– И стали кинозвездой, а я, дурак, вас не узнал, – продолжил Фонтин с улыбкой.
– Увы, нет. Хотя у меня было немало возможностей сблизиться со многими влиятельными людьми в кинематографе.
– Боюсь, я не совсем понимаю.
– Я стала – и признаюсь, рискуя показаться нескромной, – до сих пор остаюсь самой преуспевающей «мадам» Южной Франции. Один только Каннский кинофестиваль обеспечивает мне достаточный доход для очень безбедного существования. – Теперь настала ее очередь улыбнуться.
«Хорошая улыбка, – подумал Фонтин. – Искренняя, живая».
– Ну что ж, рад за вас. Я в достаточной мере итальянец, чтобы считать вашу профессию вполне почтенной.
– Не сомневаюсь. Я здесь охочусь за новыми талантами. Мне доставило бы огромное удовольствие выполнить любое ваше пожелание. Здесь поблизости мои девочки.
– Нет, благодарю вас. Вы очень любезны, но я уже не тот, каким был когда-то.
– Я считаю, что вы великолепны, – просто сказала она. – И всегда так считала. – Она улыбнулась. – Ну, мне пора. Я вас узнала, и мне просто захотелось с вами поболтать. Вот и все. – Она поднялась из-за стола и протянула руку. – Не надо вставать.
Ее рукопожатие было твердым.
– Мне было приятно – и утешительно – снова вас увидеть, – сказал он.
Она посмотрела ему прямо в глаза и тихо произнесла:
– Я была в Цюрихе несколько месяцев назад. Меня нашли через человека по имени Любок. Он чех. Педик-«королевка», как мне сказали. Он тогда тоже был в том самолете, верно?
– Да. Исключительного мужества человек, я бы сказал. По моим оценкам – король. – Виктор был настолько ошарашен, что ответил почти машинально, не подумав. Он не вспоминал о Любоке уже много лет.
– Да, я помню. Он всех нас тогда спас. Но его раскололи.
– Раскололи? Боже, если он жив, то ему столько же лет, сколько и мне, а то и больше. Семьдесят или за семьдесят. Кому нужны такие старики? О чем вы?
– Их интересовал человек по имени Витторио Фонтини-Кристи, сын Савароне.
– Вы говорите ерунду. Но эту ерунду я еще могу понять, хотя и не понимаю, какое это может иметь отношение к вам. Или к Любоку.
– Я и сама знаю не больше. И не хочу знать. Ко мне в гостиницу в Цюрихе пришел человек и стал задавать вопросы о вас. Естественно, я не могла на них ответить. Вы были только сотрудником разведки союзников, спасшим жизнь шлюхе. Но ему был также известен и Антон Любок.
– Кто был этот человек?
– Священник. Это все, что я о нем знаю. Прощайте, капитан. – Она повернулась и пошла, одаривая улыбками девушек, которые плескались в бассейне и слишком громко смеялись.
Священник. В Цюрихе.
«Он разыскивает всех, кто
когда-либо был знаком с сыном Фонтини-Кристи».Только теперь он понял смысл загадочной встречи близ бассейна под открытым небом в Лос-Анджелесе. Лишенный сана священник после тридцатилетнего тюремного заключения выпущен на свободу и возобновил охоту за константинопольскими рукописями.
«Дело Донатти продолжается» – так говорится в письме. «В настоящее время он прилагает усилия, чтобы добыть хоть малейшие крупицы сведений о поезде из Салоник, отправившемся в путь тридцать три года назад… Он уже объездил большую территорию, начал с сортировочной станции в Эдесе, побывал на Балканах… в районе Монфальконе вплоть до северных пределов Альп…
Он разыскивает всех, кто когда-либо был знаком с сыном Фонтини-Кристи».
И вот за многие тысячи миль от Цюриха, в Нью-Йорке, к нему в больницу приходит священник, отнюдь не лишенный сана, и говорит о варварском деянии, прямо связанном с этими рукописями. Утерянными три десятилетия назад и вновь разыскиваемыми…
А в Вашингтоне молодой индустриальный гений приходит к нему в контору и по неизвестным причинам начинает рассказывать о своей семье, которая служила некой церкви способами, которых он не понимает.
«Мне представилась возможность получить образование в общине доброго, хотя и малоизвестного религиозного братства…»
Ксенопский орден! Вдруг все прояснилось.
Это не просто совпадения.
Все вернулось на круги своя. Поезд из Салоник очнулся от тридцатилетнего сна и снова в пути… Необходимо его остановить – пока не столкнулись ненависть с ненавистью, пока фанатики не обратили свои поиски в священную войну, как они уже сделали это три десятилетия назад. Виктор знал, что это его долг перед отцом, матерью, родными, зверски убитыми в белом свете Кампо-ди-Фьори, перед теми, кто погиб под бомбами в Оксфордшире. Перед обманутым молодым монахом по имени Петрид, который покончил с собой на утесе в Лох-Торридоне, и перед человеком по имени Алек Тиг, и перед подпольщиком Любоком, и перед стариком Гвидо Барцини, который спас его от самого себя.
Нельзя допустить, чтобы снова пролилась кровь.
Дождь хлынул сильнее, плотную пелену воды косо сносил ветер. Фонтин уперся ладонями в металлический стул и с усилием встал, вцепившись в стальную палку.
Ветер и дождь словно омыли его душу. Он знал теперь, что ему делать, куда ехать.
В горы Варесе.
В Кампо-ди-Фьори.
Глава 20
Тяжелый лимузин подъехал к воротам Кампо-ди-Фьори. Виктор смотрел из окна. Спину вдоль позвоночника пронзила спазматическая боль: глаза наблюдали, мозг вспоминал…
Здесь, на этом самом месте, некогда в муках страданий резко переменилась его жизнь. Он старался не давать воли воспоминаниям, но подавить их был не в силах. То, что видели глаза, вытеснили картины, вставшие перед мысленным взором: черные костюмы, белые воротнички.
Машина въехала в ворота. Виктор затаил дыхание. Он тайно прилетел в Милан через Париж. В Милане снял простенький однокомнатный номер в «Альберго Милано», зарегистрировавшись как «В. Фонтин. Нью-Йорк».
Время сделало свое дело. Его уже не встречали ни удивленно поднятые брови, ни любопытные взгляды, а имя ни у кого не вызывало никаких ассоциаций. Тридцать лет назад одно упоминание Фонтина или Фонтини-Кристи в Милане послужило бы пищей для пересудов. Но не теперь.