Блокада. Трилогия

Приступ закончился так же неожиданно, как и начался. Сталин зло посмотрел на адъютанта, застывшего с грязной салфеткой в руке.

— В порядке! Вы свободны, товарищ.

Адъютант испарился. Сталин заставил себя улыбнуться, отпил из бокала.

— Что же, я очень рад, геноссе. В таком случае дружба наших народов будет развиваться и крепнуть день ото дня…

За десертом обсуждали детали: поставки нефти, леса и зерна из СССР в обмен на немецкое оборудование для новых советских заводов. Договорились и о поставках новых военных судов для советского флота — фюрер, судя по всему, к ВМФ относился снисходительно, во главу угла ставил танки и авиацию, так что крейсерами был готов поделиться.

Когда доели мороженое — Гитлеру оно очень понравилось, в нарушение дипломатического протокола попросил вторую порцию — блондинка вдруг наклонилась к фюреру и что-то быстро проговорила. Очкарик эту фразу не перевел, и Сталин недовольно нахмурился — он не любил, когда в его присутствии шептались.

— Вы должны простить мою очаровательную помощницу, фрау фон Белов, — улыбнулся Гитлер, — она напомнила мне о своей просьбе, о которой я, разумеется, позабыл в ходе наших важных переговоров. Фрау фон Белов сотрудничает с одним институтом в Берлине, ее сфера интересов — история. Она просит разрешения провести научную экспедицию в районе вашего озера Рица, это, кажется, на Кавказе.

Сталин постарался не продемонстрировать своего удивления.

— С такими просьбами надо обращаться в нашу Академию Наук, — сказал он, раскуривая трубку. Гитлер едва заметно поморщился, но Сталин сделал вид, что ничего не заметил. — Но ваша помощница так юна и прелестна, что ей совершенно невозможно отказать. Я обещаю, что заявка ее института будет рассмотрена в кратчайшие сроки и одобрена президиумом Академии.

— Danke sсhoen, герр Сталин, — произнесла блондинка, пристально глядя ему в глаза. — Это чрезвычайно любезно с вашей стороны…

— А чем вас заинтересовало озеро Рица? Кроме того, что это самое красивое место в Грузии?

— Наш институт ищет прародину Ариев. Многие легенды связывают ее с Кавказом. Мы считаем, что миф о Прометее — это символическое отражение истории древних арийцев, их войн с более многочисленными низшими расами…

— Стоп-стоп-стоп! — фюрер поднял ладони вверх. — Мария, я приказываю вам замолчать из соображений гуманизма! Пожалейте нашего любезного хозяина! Давайте поговорим о чем-нибудь легком, например, об искусстве, об архитектуре! Камрад Иосиф, я восхищен гением зодчих Советского Союза. Мне показывали проект Дворца Советов — это грандиозно! Когда-нибудь я перестрою Берлин в подобном духе. Мы должны вернуть Европе титанический дух архитектуры Древней Греции и Рима. Наши страны обречены на исторический союз, в нас живет божественный дух древних героев…

Вернувшись в Москву из Львова, Сталин приказал — разумеется, негласно — ввести жесткую цензуру на все упоминания о «немецкой угрозе». Особистам в войсках предписывалось строго пресекать разговоры о возможной войне с Германией, об антинемецких настроениях среди личного состава — немедленно докладывать руководству; некоторых злостных германофобов из числа командиров РККА арестовали и судили как английских шпионов. В разговорах со своими — в том числе и с Берией — Сталин мог ругаться на немецкую военщину, в том числе, на генералов-пруссаков — но о Гитлере ничего дурного не говорил и не хотел слышать.

Генштаб, конечно же, продолжал рассматривать сценарии войны с «вероятным противником» — слово «Германия» больше не употреблялось — и командование РККА наращивало группировки войск у западных границ СССР. К лету 1941 г. силы Красной Армии, сосредоточенные в Белоруссии, Прибалтике и на Украине, превосходили вермахт по количеству танков и самолетов, а Балтийский и Черноморский флоты были сильнее немецких ВМС. Все это превосходство было потеряно за несколько утренних часов 22 июня: люфтваффе уничтожило тысячи стоявших на аэродромах самолетов, танковые армады Гудериана взламывали оборону РККА на протяжении трех тысяч километров и рвались вглубь советской территории. Директива, которую Жуков и Тимошенко, наконец, вымолилиу Сталина, предписывала обеспечить защиту границ Советского Союза, но военные действия на территорию Рейха не переносить — Хозяин все еще надеялся, что Гитлер сдержит свое слово…

3

Лаврентий Павлович Берия не даром ел свой хлеб.

Его умение угадать невысказанное желание Хозяина было сродни телепатии: так читал мысли знаменитый Вольф Мессинг, попросивший убежища в СССР незадолго перед войной. В НКВД Мессингом занимались тщательно: его обследовали и гражданские профессора-психиатры, и немногие выжившие после чисток тридцатых годов специалисты из отдела Бокия. Заключение у всех было одно: гражданин Мессинг действительно умеет читать мысли, ни о каком мошенничестве или фокусах речи идти не может; обладает мощным даром внушения, иначе «суггестии»; иногда способен предсказывать будущее. Берия будущее предсказывать не умел, суггестией не владел — но искусство предугадывать желания Сталина изучил в совершенстве. Когда Хозяин завел разговор о Гронском и окружавших Гитлера астрологах, он сразу понял, к чему тот клонит; быстро просчитал в уме последовательность шагов, которые следовало предпринять, и споткнулся лишь на одном — о встрече во Львове Сталин никогда больше не говорил, будто ее и не было, а следовательно, копать в данном направлении нельзя. Выходил из кабинета Верховного подавленный, даже злой, но уже на пороге Сталин его окликнул.

— Вот еще что, Лаврентий…

— Слушаю, товарищ Сталин!

— Перед войной, где-то в сороковом… немцы работали у нас на Кавказе, около Рицы. Что-то искали.

— Так точно, товарищ Сталин! Экспедицией руководил профессор Гюнцлер из Берлинского музея, к ней также была прикомандирована группа военных строителей из ведомства Тодта, по согласованию с нашим наркоматом горной промышленности прокладывавшая дорогу вдоль северного берега озера.

— Вот видишь, Лаврентий, — довольно усмехнулся Сталин, — какая у тебя память отличная… Выдающаяся, можно сказать, память! Так вот, эту экспедицию курировала личная помощница Адольфа, некая фон Белов. Я ее видел — красивая стервь, эсэсовка. Ты проверь, чем именно она Адольфу помогает, кто вообще такая… Все понял?

— Все понял, товарищ Сталин! — ответил Берия, едва сдерживая охватившее его волнение. Он все просчитал правильно! Слова «я ее видел» могли означать только одно — Хозяин давал ему санкцию на разработкувстречи во Львове. Встречи, с которой, как они оба чувствовали, началось зловещее наваждение, едва не обернувшееся гибелью страны.

Наконец-то!

Берия понимал: Хозяин не может признаться ему в том, что во время встречи с Гитлером стал объектом психологической манипуляции, это равносильно политическому самоубийству. И никакая экспедиция профессора Гюнцлера, конечно же, его не интересует — он просто хочет прощупать эту самую фон Белов, не гипнотизерша ли она, этакий Мессинг в юбке. А что, если вдруг выяснится — да, гипнотизерша? Что делать? Доложить Хозяину, что его, как простофилю в цирке, заставили поверить, будто он сидит на стуле, в то время как стул из-под него давно вынули? А не лишишься ли ты за такое головы, Лаврентий, спросил себя Берия, и сам себе ответил: нет, не лишишься, если сумеешь правильно подать информацию. Это ведь тоже своего рода искусство — не обязательно со всех ног бежать к правителю, рассказывая ему обо всем, что удалось узнать, нет, гораздо мудрее сделать так, чтобы несколько человек добыли каждый свой кусочек правды — среди них, возможно, окажется и горький кусочек, но ты за это будешь уже не в ответе…

Поэтому, выйдя от Сталина, Берия вызвал к себе своего заместителя Меркулова и поручил ему разработку двух фигурантов — личного переводчика Гитлера Пауля Шмидта и помощницы фюрера фон Белов; интересовало все — связи, степень доверия фюрера, образование, пристрастия и увлечения, компрометирующие материалы, слухи и сплетни. Второму своему заместителю, Абакумову, курировавшему контрразведку, приказал поднять материалы по кавказской экспедиции Гюнцлера и особенно по инженерным работам в районе Рицы — вдруг обнаружится что-либо интересное. Сам же занялся свидетелями львовской встречи из числа наших— охраной Хозяина, его адъютантами, проводниками спецпоезда и даже поваром. Проще всего было с охраной — офицеры НКВД в звании не ниже майора, приказ на каждого в свое время подписывал он сам, Берия. Проблема заключалась в том, что никто из них ничего не видел и не слышал — Хозяин приказал им не появляться в салоне во время переговоров, и все три часа, пока продолжалась встреча, волкодавы сидели в служебном купе, контролируя только коридор между салоном и кухней. Об этом говорилось в рапорте, который подал шефу госбезопасности старший офицер охраны сразу по возвращении спецпоезда в Москву. Но тогда Берия не интересовался деталями.

Теперь он ругал себя за это — все-таки прошло почти три года, многие важные моменты наверняка были упущены. С охранниками, несмотря на хроническую нехватку времени, беседовал сам, по-доброму, как умел это делать в случае необходимости: парни напрягались, старались вспомнить каждую мелочь. Постепенно вырисовывалась подробная картина: кто, как и сколько раз ходил по коридору мимо купе охраны. Официанты — семь раз, старший смены проводников — дважды, адъютант Сталина — три раза, один раз вернулся из салона с салфеткой, на которой расплывалось красное пятно, охранники встрепенулись — не кровь ли, но адъютант только махнул рукой — вино. Лицо у него при этом было, как выразился один из охранников, «перекошенное».