Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе
Шрифт:
— Я подготовил некоторые практические предложения для обсуждения с Андреем Александровичем. Хотел бы предварительно посоветоваться с вами.
Он придвинул к себе толстую тетрадь, полистал ее и стал неторопливо пересказывать то, что было записано там:
— Во-первых, надо немедленно усилить шестнадцатый укрепленный район. Он слишком вытянут по фронту — от Усть-Тосно до Шлиссельбурга. Эта тонкая нить наиболее уязвима в случае штурма. Во-вторых, надо добавить войск ВОГу. Чем, в сущности, он располагает сейчас? Двумя стрелковыми бригадами и несколькими очень ослабленными артиллерийско-пулеметными батальонами. При той разветвленности инженерных сооружений, которую
— Где же взять дополнительные? — спросил Васнецов.
Говоров перевернул страничку своей тетради и, глядя на нее, продолжал:
— Нам надо иметь наготове двадцать четыре батальона с кораблей, двадцать два стрелковых батальона из пожарников и военизированной охраны предприятий. Наконец, двенадцать батальонов должна выставить милиция. Кроме того, придется, очевидно, снять с кораблей сто семьдесят пять стволов малокалиберной артиллерии. Затем ВОГ должен располагать не менее чем четырнадцатью дивизионами зенитной артиллерии, которая при необходимости будет вести огонь и по наземным целям. Следует также упорядочить патрулирование воздушного пространства над городом. Практически оно должно вестись круглосуточно.
Говоров заглянул на следующую страничку и закрыл свою тетрадь.
— Это все? — непроизвольно вырвалось у Васнецова.
— Нет, не все. Нам надо в ближайшие недели построить еще не менее полутора тысяч дотов в дополнение к той тысяче, которая уже построена в течение мая — июня. Мы обязаны иметь примерно три тысячи надежных укрытий для орудий — от семидесятишестимиллиметрового калибра до двухсоттрехмиллиметровых.
«Люди, люди! — терзался мысленно Васнецов. — Нужны новые тысячи строителей…»
— Вот с этими предложениями и хочу пойти к товарищу Жданову, — спокойно закончил Говоров и отодвинул тетрадь в сторону.
— Думаю, что одобрит, — твердо сказал Васнецов, — хотя все это потребует нового неимоверного напряжения сил.
— Иного выхода нет, — как бы подвел итог Говоров. — То, что надо сделать сегодня, должно быть сделано сегодня.
Последнюю фразу он произнес каким-то несвойственным ему тоном. И во взгляде его, брошенном на Васнецова, промелькнула вроде бы настороженность.
«Наверное, мне почудилось это», — решил Васнецов, собираясь встать и распрощаться. Но Говоров сделал неожиданное движение, будто пытался удержать его, и подтвердил свой жест словами:
— Я могу… попросить вас, товарищ Васнецов… уделить еще несколько минут мне лично?
Васнецова словно громом поразило. Да Говоров ли это? Мог ли он произнести эти слова и таким тоном?
Васнецов посмотрел ему в глаза. И удивился еще более: они, эти серые немигающие глаза, вдруг почему-то утратили всегдашний свой холодок.
— У вас… что-нибудь случилось? — встревожился Васнецов.
— Нет. Ничего. Но я бы хотел…
Не закончив фразы, Говоров открыл ящик письменного стола, вынул оттуда большой лист бумаги и медленно протянул его Васнецову.
Тот еще издали увидел, что на листе было написано от руки всего несколько строчек.
Взяв бумагу из руки Говорова, Васнецов поднес ее ближе к настольной лампе и прочел:
«В партийную организацию штаба Ленинградского фронта.
Прошу принять меня в ряды Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков), вне которой не мыслю себя в решающие дни жестокой опасности для моей Родины.
15
Какую бы новую операцию ни готовил Гитлер и какова бы ни была конкретная цель этой операции,
он никогда не забывал о Ленинграде.Внимание Гитлера могло быть приковано к битве под Москвой, как это случилось в октябре — декабре 1941 года, или к сражению на юге Советской страны, которое развернулось там летом 1942 года, но при всем том маниакальный его взгляд постоянно обращался к Ленинграду.
Этот город неотступно маячил перед Гитлером. Для него Ленинград был не только важнейшим стратегическим объектом — ключом к Балтийскому морю, крупным промышленным центром. Он стал для него проклятием, злым роком, символом крушения генерального плана войны, носившего имя Фридриха Барбароссы. Ведь по этому плану группа армий «Север», устремленная на Ленинград, первой должна была достигнуть конечной своей стратегической цели…
Гитлер уверил сам себя и как бы ощущал теперь каждой клеткой своего организма, что падение Ленинграда принесет ему духовное исцеление. Для него Ленинград стал своеобразным Карфагеном, который непременно должен быть разрушен.
Торопя этот желанный миг, он распорядился судьбой генерала Манштейна и его 11-й армии. 23 июня 1942 года Гитлером была подписана «Директива № 45». В ней говорилось:
«Группе армий „Север“ к началу сентября подготовить захват Петербурга. Операция получает кодовое название „Фойерцаубер“. Для ее осуществления передать группе армий пять дивизий 11-й армии наряду с тяжелой артиллерией и артиллерией особой мощности, а также другие части резерва главного командования…»
«Фойерцаубер» в переводе на русский означает — «Огненное волшебство». Гитлер все еще верил в свою способность повелевать стихиями.
Меньше двух месяцев, по его замыслу, отделяли Ленинград от гибели в «волшебном огне», который предстояло разжечь Манштейну. Для Гитлера — палача и мистика — это являлось вожделенной мечтой. Однако в качестве верховного повелителя всех вооруженных сил рейха он понимал, что ход и во многом исход войны теперь решают боевые действия на юге.
Ни на одну из операций после злосчастного «Тайфуна» Гитлер не возлагал столько надежд, сколько на это свое «второе молниеносное наступление» на юге, начавшееся 1 июля 1942 года под кодовым названием «Блау».
Он покинул наконец свое «Волчье логово», где почти безвыездно находился с первого дня войны, и обосновался под Винницей…
В первоначальном варианте немецкого наступления предусматривалось одновременное нанесение двух ударов: один — в обход Москвы, другой — на юге. Таким образом, предположения Сталина, что летом немцы попытаются возобновить наступление на столицу, не были лишены оснований. Но Гальдер и Йодль внесли существенную поправку в замысел фюрера. Они-то отдавали себе отчет в том, что вести «генеральное» сражение одновременно на двух направлениях немецкая армия уже не в силах.
Лишь для видимости все оставалось неизменным. Повторилось нечто похожее на трюк, предпринятый в Берлине незадолго до нападения на СССР.
Тогда, в ранний час майского рассвета, отряд штурмовиков вдруг окружил здание редакции центрального органа нацистской партии «Фелькишер беобахтер», а другие такие же отряды рассыпались по берлинским улицам, пугая редких еще прохожих треском своих мотоциклов. Из обращения изымался весь тираж газеты, часть которого была уже отправлена в киоски.
Днем по Берлину поползли слухи, немедленно подхваченные корреспондентами иностранных газет: очередной номер «Фелькишер беобахтер» конфискован потому, что в нем была статья, недружественная Советскому Союзу.