Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке "нет"!)

– Так.

– Ну, не хочется сейчас тратить время, копаться в бумагах, уточняя числа и подробности, так что пробежимся по хронологии событий вольно. Главное, уяснить дело в принципе. – Согласен?

– Согласен.

– Так вот… – Собираясь с мыслями, полковник опять прокашлялся. – Состав банды и ее действия оказались настолько нетипичными, что дело сразу взяла под контроль Москва. Передвигаясь на угнанной технике, бандиты грабили магазины и продуктовые базы. При этом они пользовались нелетальным оружием и, по показаниям потерпевших и свидетелей, переговаривались на незнакомом языке. По крайней мере, трое из них, предположительно руководство.

– На незнакомом языке, – повторил за полковником майор и прикрыл глаза, словно вспомнил что-то приятное.

Полковник посмотрел на него настороженно, выждал несколько секунд, но ничего более не услышав, продолжил:

– При этом команды подчиненным руководители давали на русском языке, разговаривая на нем довольно бегло, с незначительным акцентом… – Полковник остановился. – Слушай, а чего они вообще своими действиями добивались?

– Чего добивались? – переспросил, не поняв, майор.

– Ну да. – Хоть и не хотел полковник ковыряться в бумагах, но пришлось. Он со вздохом извлек из ящика стола толстенную папку толщиной в кирпич и весом не менее пары килограммов, и принялся перелистывать ее мятые страницы. – Ага, вот… «Своими неожиданными вопросами бандиты вгоняли потерпевших в настоящий столбняк. Они интересовались, где местком или сельсовет, есть ли в селах партийные работники, требовали от сельчан представить списки коммунистов и сочувствующих советской власти, а также выдать комсомольцев и учителей. Отбирали у сельчан деньги и продукты, в случае сопротивления грозили им расстрелом, отбирали наиболее крепких физически и, завязывая им глаза, увозили в лес на земляные работы. По показаниям потерпевших, бандиты заставляли их рыть подземные бункеры и ругать советскую власть. По окончании работ им опять завязывали глаза, отвозили в ближайший населенный пункт, сгоняли на центральную площадь всех способных самостоятельно передвигаться сельчан и, навесив на грудь потерпевших таблички: «Активист», «Сочувствующий советской власти», «Комсомолец», расстреливали потерпевших резиновыми пулями»… Так?

– Ну, так, – подтвердил майор.

– Интересное кино, – сказал полковник, глядя на друга многозначительно. – Кстати, по показаниям потерпевших, некоторые из них именно так и думали сначала. Ну, что снимается кино. Думали до той поры, пока не получали твердыми резинками в лоб... Между прочим, не все так безобидно. Многие получили сотрясение мозга, у кого-то сломаны ребра, а один даже… Ну, ты знаешь, что одного пострадавшего еле вытащили лучшие областные хирурги. – Майор промолчал и полковник, прокашлявшись в очередной раз, продолжил: – Ладно, идем дальше... Я послал тебя, как лучшего сыскаря управления, поездить по району, поговорить с местным населением, опросить потерпевших, чтобы потом подробно проанализировать происходящее. Ты вернулся через неделю, заросший щетиной и… – полковник поколебался, – каким-то одухотворенным, что ли… Ну, так мне тогда показалось, – неуверенно добавил он. – Потом ты исчез еще на неделю, уже самовольно, никого об этом не предупредив, и вернулся еще более заросшим и… уже счастливым. Да, именно так бы я твое тогдашнее состояние и охарактеризовал, – опять поколебавшись, сказал полковник. – Мне объяснил, что просто загулял на свадьбе дальних родственников, попросил прикрыть, выписать задним числом командировку… И тут же попросился в отпуск за свой счет. А когда я тебе отказал, устроил настоящую истерику… И это ты, когда-то лучший оперативник области, имеющий боевые награды за задержания и две дырки в шкуре от бандитских пуль! Взял и закатил истерику, словно болезненно переживающая женские дни дамочка! – Тяжело дыша, полковник схватил графин и, не рассчитав движения, половину воды пролил мимо стакана. – Я тебе все равно отказал, тогда ты в один прекрасный день просто взял и не вышел на работу. Отсутствовал где-то целый месяц, а теперь выясняется, что тебя взяли вместе с этими, причем заросшего шерстью до самой жопы, подобно орангутангу. Вон, борода чуть не до колена уже, моджахед хренов... Нет, просто не укладывается в голове… Ну говори, говори, Спиридоныч! Хватит молчать, ты все же не уголовник на допросе!

– Да просто не пойму, что ты хочешь услышать, – безразлично проговорил майор.

– А все хочу. Состав банды, ее цели – все. До мельчайших подробностей. Пойми, Спиридоныч, тебя еще не поздно вытащить. – В кабинете никого больше не было, но полковник рефлекторно огляделся и понизил голос. – Можно попробовать составить задним числом бумагу, будто ты оказался у них, выполняя задание. Ну, внедрение и все такое прочее, ты сам прекрасно все эти штуки знаешь. Конечно, можно здорово погореть, но может и проскочить. И еще… – Полковник отвел взгляд. – Ты это… ты хоть со следствием в случае чего сотрудничать намерен? Ну, если попросят показать, где их поземные бункеры, кого из пособников ты запомнил, ну, всякое такое. Ты мне хотя бы расскажи, без протокола.

– Да пойми, наконец, Михалыч, мне просто нечего рассказать, – сказал майор. – Банда самая что ни на есть обычная, руководят ею три латыша. Сначала их и было всего трое, потом к движению стало потихоньку присоединяться местное население. В данный момент нас уже человек девяносто, и состав постоянно пополняется.

– А говоришь, нечего сказать, – пробормотал пораженный прозвучавшей цифрой полковник, отметив про себя это майорское «нас». – Он лихорадочно водил ручкой по бумаге, стараясь успеть за наконец заговорившим товарищем. – Говори, говори, хотя это просто бред какой-то. И не думай, это не протокол, это я для себя пометки делаю, чтоб не забыть.

– Почему бред. Что тебе непонятно?

– Ну, например, за каким хреном к нам занесло этих лесных братьев. Не сельсоветы же с комсомольцами искать.

– Они не лесные братья, они национальные партизаны! А как занесло… А как их занесло когда-то в Россию делать Великую Социалистическую революцию? А во время Великой Отечественной войны? Это неугомонного сердца люди, неутомимые борцы за историческую справедливость и всеобщее равенство. Ты просто не можешь себе представить масштаб величия этих людей.

– Хорошо, хорошо… Каким образом они у нас появились, я хотел сказать. Ну, конкретно.

– А конкретно они пришли с монголами. Когда те проходили мимо нас, севернее, латыши, их союзники, отделились от основных сил и подались в наши леса.

– Но зачем, черт возьми!

– Ну, так надо. Где еще воевать партизанам, как не в лесу.

Полковник прекратил писать, посмотрел на друга, задумчиво почесал нос кончиком шариковой ручки.

– А против кого они здесь воюют?

– Ну как… За свою независимость.

Полковник прекратил чесать нос.

– За свою независимость?

– Ну да.

– У нас, в России?

– Ну, понимаешь… – Майор внезапно заволновался, как волнуются некоторые виды психических больных, когда им начинают перечить или не принимают сразу на веру то, что они говорят. – Понимаешь, они мне объясняли, просто я не все понял. Но объясняли очень убедительно, иначе, думаешь, с чего бы я присоединился к их освободительному движению добровольно? И отчего к их движению так же добровольно присоединилось еще порядка сотни имеющих гражданскую совесть человек? Отчего сюда тайно понаехали украинцы и прочие сочувствующие… – Он, кажется, начинал волноваться все больше и больше, и достаточно опытный психолог, как и большинство достаточно проработавших в милиции людей, полковник сразу понял, что нужно делать.

– Ты их не понял, потому что они говорили на своем языке? – осторожно ввернул он, вспомнив, как расслабляюще воздействует на его сошедшего с ума друга упоминание о латышском языке.

– О, это особенный язык! – Тот, как и надеялся полковник, мгновенно перешел к состоянию бурного восторга. – Можно не понимать слов, но при этом понимать, о чем они говорят. Ты просто представить себе не можешь, что это за язык!

– Ну так объясни, – все так же осторожно попросил полковник.

– Это язык птиц, – серьезно сказал майор. И заметив взгляд старого друга, поторопился пояснить: – Нет-нет, не думай, я вполне здоров и отдаю отчет своим словам! Это же в переносном смысле. Понимаешь, их язык настолько музыкален и певуч, что когда-то один из их поэтов сказал, что это не просто язык, это язык, на котором разговаривают птицы. И это воистину так, ты просто не слышал, как они говорят между собой. Их можно слушать часами и это никогда не надоест! Мы так и делали. Рассаживались вокруг них, и слушали, слушали, слушали…

– И ты понимал, о чем они… ну, щебетали? – боясь спугнуть собеседника неудачным словом или излишне резким движением, поинтересовался полковник. Опытный оперативник, он уже прикидывал про себя, какие выгоды при положительном ответе майора можно из сложившейся ситуации извлечь.

– Увы, – горько ответил друг и полковник разочарованно выдохнул. Его выдох совпал с еще более разочарованным вздохом майора. – Их язык достаточно сложен, чтобы можно было взять его наскоком. Но это и хорошо, потому что если бы каждый желающий простолюдин мог запросто усвоить этот волшебный язык посвященных…