Блондинки начинают и выигрывают

Быть как «все» — это значит быть такой, как в глянцевом журнале. Быть не хуже рекламного образа. Быть овеществленной рекламой. Носить такую же одежду и краситься так же, как те плоскогрудые вешалки с хищным прищуром агрессивных стерв, что решительно шагают прямо на вас с цветных страниц. Пахнуть так же, как они, выглядеть бестелесными образами костлявых мучениц, запакованных в последние разработки престижных упаковщиков «от-кутюр». Говорить как они, думать как они, быть как они. Смело выражать вычитанные из журнала сентенции, для удобства потребления заботливо подобранные журналистами. Не нужно быть умной, нужно умной казаться. Нужно гордо заявлять: «Я так считаю» — и цитировать банальные истины, обрыдшие трюизмы, заботливо вложенные в красиво уложенную головку. «Кто ваш любимый автор?» — «Пелевин». — «Почему?» Криминальная морщинка на переносице. Робкий выдох: «Он такой стильный!»

Стиль — это их пунктик, это их любимый бзик. Нужно быть стильным, посещать стильные места, стильно выглядеть, стильно говорить, стильно вести себя, изрекать стильные мысли. «Какая стильная кофточка!», «Фу, какой он не стильный», «Стильная штука!», «Обожаю гольф — жутко стильная игра!». Птичий разговор, легковесный офранцузившийся щебет бывших инженерш, недоучившихся студенток, волею случая примкнувших к касте «всех» или (чаще) больше жизни стремящихся проникнуть в таковую.

Впрочем, даже сантехник выглядит стильно (у него стиль сантехника), да и сама посредственность стильна, как никто в целом мире. Это тот самый особый волшебный стиль усредненности, который узнается по первым же произнесенным звукам в сопровождении закаченных глаз: «Метро» — такой стильный перфоманс!»

Словечки, почерпнутые из болезненных голливудских вымыслов, по недоразумению именуемых художественными фильмами, — это тоже признак стильной посредственности. Поделки голливудских режиссеров снабдили их нафабренные головки отличнейшим набором изысканных штампов. Любовь должна быть как у Джулии Робертс с Ричардом Гиром в «Красотке». Секс — как у Ким Бейсингер с Микки Рурком в «Девять с половиной недель». Бандит обязан быть как благородный дон Корлеоне в «Крестном отце». Жизнь — как в Голливуде, полная фантазий и снов наяву.

Всегда, каждую секунду своей жизни моя жена поступает согласно вырезанной и помещенной под стекло инструкции из любимого журнала. Есть у нее инструкция и касательно нормативов семейной жизни. Первое — не позволяйте ему помыкать вами, ведь вы — Личность. Второе — уступите ему, если он очень настойчив, но потом обязательно поставьте на своем. Выясните, в чем суть его ожиданий. Третье — если вы чувствуете разлад, попробуйте заняться сексом. Это вновь сблизит вас. Четвертое — вот уже у вас все наконец налаживается, благодаря любимому журналу…

Что ж, они действительно сотворили из нее Личность. Серую потасканную личность со средним характером, стандартной внешностью и усредненными желаниями. Она не способна ни любить до потери разума, ни убить от той же потери. Ведь даже во время страстных объятий краешком мозга она будет мучительно размышлять: достаточно ли стильно она выглядит в этот момент, а во время убийства станет теряться в догадках, стильно ли убивать, ведь глянцевые журналы по чьему-то чудовищному недосмотру не выдали рекомендаций на этот крайний случай. Возможно, они просто забыли сообщить своим читательницам, что убивать — нехорошо. Просто забыли…

Впрочем, зря я так раскипятился. Меня лично Иришка устраивает. Она не лучше и не хуже других. Конечно, то, что было между нами давным-давно, до брака, уже выродилось и постепенно превратилось в утомительную повседневность. Однако она, эта повседневность, не так уж плоха. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она». Итак, мы полностью и абсолютно счастливы. Принудительно счастливы. Оба!

Усилием воли отказавшись от рассуждений на отвлеченную тему, возвращаюсь к событиям того памятного дня.

Только вечером, тихим субботним вечером, когда напряжение истекшей и погибающей недели уже достигло своего безболезненного минимума, а напряжение недели следующей еще не успело запустить в мозг свои цепкие щупальца, я наконец-то расслабился и, одолеваемый веселым и благополучным расположением духа, внутренне принялся даже подхихикивать над достопамятным эпизодом.

В это время жена (она сидела, уютно поджав колени, абсолютно довольная и покупками, и своим уютным, декорированным дизайнером домом, и, вообще, воздвигнутым персонально для нее окружающим мирозданием без явных дефектов) произнесла, задумчиво листая журнал:

— Саня, помнишь того утреннего попрошайку?

— Не помню, — против воли выдавил я, внутренне сжимаясь в одну болезненно скрученную пружину. — А что?

— Если его отмыть и переодеть во что-нибудь приличное…

Иришка замолчала, бдительно оттопырив губу над красочным разворотом, на котором манекенщица с шаблонным лицом шаблонно кокетливо изгибалась в шаблонно стильной одежде.

— «Отмыть и переодеть» — а что дальше?

— А? Что? Ничего… — равнодушно отмахнулась Иришка. Ее мысли уже ускользнули в абсолютно недоступную мне область глянцевого бытия. — Я просто подумала… Наверное, он был бы похож на Брэда Питта…

Я потрясенно молчал. Еще каких-нибудь три месяца назад она изо всех сил уверяла меня, что на Брэда Питта похож я!

Глава 2

Бывают города-воины, города-ткачи, города-металлурги. Бывают рабочие города, сельскохозяйственные города, портовые, нефтедобывающие. Москва же — город, безусловно, канцелярский. Она живет, производя ежедневно тонны макулатуры. Она питается бумагой, как некоторые города питаются хлопком или, к примеру, нефтью. Или пиловочным лесом. Каждое утро Москва распечатывает длинный железнодорожный состав, привезший требовательным канцеляристам ровные пачки превосходной мелованной бумаги, и к вечеру исписывает эту прорву подчистую. Здесь в почете все те уютные и приятные мелочи, которые разнообразят и делают чертовски приятной офисную работу — скрепки, кнопки, файлы, папки, принтеры и ксероксы. Особенно ценятся последние, — ведь за короткое время они могут выдать на-гора целые кипы превосходно отпечатанных бумаг.

Если вам вдруг покажется на минутку, что офисы — не главное в этом городе, что здесь живут еще и рабочие, и продавцы, и прочий мелкобуржуазный люд, выбросьте скорей эту мысль из головы как заведомо ложную. Нет, не эти люди определяют дивную музыку города. Не для них по утрам встает солнце, а по вечерам зажигается луна. Не для них разноцветными волнами переливается реклама и красиво подсвечиваются огоньками архитектурные памятники. Все это видимость, необходимый антураж, на самом деле служащий лишь единственной цели — производству бумаг. И рабочие здесь живут для этой цели, и торговцы… Даже строители нужны здесь лишь для того, чтобы построить еще больше просторных, светлых кондиционированных офисов, в которых так удобно разместятся виртуозные канцеляристы и начнут с утроенной скоростью производить огромное количество абсолютно необходимых им бумаженций.

Некогда мощное сословие, пролетариат, составляет ныне в Москве самую худосочную и мало значимую прослойку населения. По утрам он стыдливо выныривает из своей темной квартирки где-то возле Окружной, погружается в метро и, вжав голову в плечи, спешит на работу, шалея от собственной ненужности. Умильно улыбающиеся в ожидании покупателей торговцы в магазинах, несмотря на внешне самоуверенный вид, между тем всей своей шкурой чувствуют собственную ущербность. Они нужны здесь лишь для того, чтобы обеспечивать услугами полновластных хозяев города — канцеляристов.