Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Алло, с вами все в порядке, коллега? — вновь зажурчал его мягкий баритон. — Я был неправ, сообщая вам эту новость вот так, по телефону. Саймон поможет вам справиться с кровотечением, и мы ждем вас. Алло, коллега?

Кристиан отодвинул руку Саймона с компрессом из льда и, еще больше запрокинув голову, громко, отрывисто захохотал.

— Все в порядке, коллега, — проговорил он сквозь раздирающий его смех, — вы сумели выразиться удивительно точно. Я приеду, как только смогу. Верней, как смогу, так и приеду. Привет Тине.

Какое-то время Кристиан хохотал, как безумный, предоставляя струйкам крови растекаться по дивану, заливаться в уши, рот, глаза, но лишь

только успокаивался, как взглядом натыкался на потрясенного, застывшего, как статуя, с компрессом в руке Саймона, и вновь безудержный смех начинал сотрясать конвульсиями его распростертое на диване тело.

— Лед... — успел вставить слово перепуганный Саймон и помахал перед носом Кристиана компрессом.

Кристиан резко замолчал, отвернулся от Саймона и чуть слышно произнес:

— Никогда не понимал трагического... как сама смерть... значения слова «поздно»... Давай, дружок, мне надо придать товарный вид. Хотя отека и синяка явно не миновать. У тебя такой перепуганный вид, как у гонца времен Гомера, которому за дурную весть отрубали голову. Расслабься, дружище. Голову рубить не буду, хотя твоя дурацкая ухмылка свидетельствовала о хорошей информированности цели твоего визита. Молодец, все о’кей, принеси еще марли, в аптечке, в ванной.

Саймон наложил наконец-то компресс на лицо Кристиана и сам присел рядом, явно чувствуя себя не в своей тарелке, и потому, отвернувшись, внимательно разглядывал гостиную.

— У вас здесь... как-то все разбросано, — произнес он в нерешительности, — я, может, пока приберу?

Но Кристиан, казалось, не слышал ассистента. Его взгляд, цепкий и сосредоточенный, был устремлен куда-то сквозь потолок, он прерывисто дышал, и ноги, согнутые в коленях заметно подрагивали.

— Я, волею судеб, православный по вероисповеданию. Мой дед был православным священником... — заговорил он глухо. — С детства над моей постелью висела в рамочке молитва Оптинских старцев. Там есть такие слова: «Какие бы я не получил известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что на все святая воля Твоя... Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой». Где, в каких глубинах своей скукожившейся от ужаса души я найду подтверждение тому, что действительно все, что творит судьба, мне во благо?! Если нет веры... нет сил без той любви, которая, оказывается, ей уже не нужна... И что это теперь? Кара или испытание? Наверное, нельзя скрывать, как что-то грешное, то, что единственно для тебя свято. Это наказуемо...

Я помню, как мы с приятелем — он блестящий пианист — втаскивали на руках в гору, он снимал тогда в Ницце на горе дом... его рояль. Нам двоим он оказался не под силу, мы нашли еще троих парней и тащили на себе это гениальное чудовище. Казалось, мышцы лопнут от напряжения. И мой друг, задыхаясь, изрыгал проклятия тому, кто придумал этот инструмент таким неподъемным, и грозился бросить его... и пусть катится в море... и рыбы своими хвостами лупят по клавишам, а ему такая ноша не по силам. Наконец мы втащили рояль на гору. Вытирая лица от пота, увидели внизу сверкающее море, утес, о который разбивались шумным фейерверком волны... Прохладный ветер остужал дрожащие от напряжения мышцы, и белые цветы жасминов кружили головы тонким приторным ароматом. Мой друг откинул крышку рояля и заиграл. И мы стояли потрясенные и пристыженные тем, что могли только что, изнемогая, проклинать свою ношу. Я навсегда запомнил тот миг... те минуты высшей гармонии, когда кажется, что только слезы, застилающие глаза, мешают увидеть лицо Бога...

Не знаю, зачем

я вспомнил это сейчас, но до озноба помню и музыку, и ветер, и запах жасмина... и лицо моего друга — светлое и счастливое, извлекающего из своей неподъемной ноши божественные звуки...

Давай-ка, дружок, замени компресс, а то я похож на подтаявшую ледышку в стакане с виски. И не смотри на меня с таким ужасом. Мое лицо залито отнюдь не слезами, хотя я их жажду, как больной исцеления. Но видишь, Саймон, как я грешен, если Господь не дает мне даже слез.

Саймон поменял компресс и, потрясенно глядя на Кристиана, тихо прошептал:

— Извините, доктор, я ведь не знал, что вы так любите свою жену...

— Спасибо тебе, дружок, что ты такой понятливый. Это большое облегчение.

Какое-то время они оба молчали, и Кристиан с внезапно проявившейся симпатией разглядывал долговязого нескладного метиса с худым подвижным лицом, плутоватыми глазами и мягкими осторожными руками. «Такие руки — счастье для будущего врача, — подумал Кристиан, когда Саймон в очередной раз менял ему компресс. — Иногда они умней и интуитивней самого эскулапа». И вслух произнес:

— У вас внимательные чуткие руки, Саймон. Я вас поздравляю. Это то, чему нельзя научить.

Лицо ассистента осветила радостная детская улыбка.

— Мне крайне приятно слышать от вас такое, доктор МакКинли. Я, честно говоря, и на медицинский стал ориентироваться оттого, что с детства умел раны промывать, перевязывать разные болячки, не причиняя боли...

— А чего же крови так боишься? — насмешливо прервал его Кристиан.

Молодой человек потряс головой и закусил нижнюю губу. Подумал минуту и медленно ответил:

— Это я не крови испугался, а вашего состояния. У вас глаза были, как... ну не знаю. У нас на ферме, когда коров убивали и не получалось сделать это мгновенно... в их в глазах была вот такая же... предсмертная тоска. Я прямо аж вспотел, когда вы мне дверь открыли, и думаю, как же ему теперь доктор Сэмуэль такое сообщит...

— Это что же получается... То, что доктор решил увести мою жену, было достоянием всего вашего коллектива? — хмыкнул Кристиан. — Хотя в психиатрической клинике все представления о каких-либо нормах — напрасный труд мозгов и души. Там все — сплошная изнанка, — и, увидев расстроенное лицо Саймона, добавил: — Разумеется, я шучу, дружище. Такой, знаешь ли, тяжеловесный ирландский юмор.

— Нет-нет, я не обижаюсь. — Саймон глубоко вздохнул и, глядя на Кристиана влажными виноватыми глазами, признался: — Я просто случайно оказался в том ресторане, где доктор Сэмуэль ужинал с вашей женой. Я-то забежал туда, естественно, не поесть. Мне такое заведение не по карману. У меня брат барменом там работает. Госпожа МакКинли тогда лежала в нашем стационаре, а вас не было, вы уезжали куда-то. И еще днем доктор Сэмуэль сказал мне после того, как провел сеанс с вашей женой: «В этой женщине — бездна ума и стиля. Если отключить ее от психологической зависимости, на которую, кстати, способны только такие цельные, глубокие натуры, от нее можно сдвинуться».

— Нормально... — глухо пробормотал Кристиан. — Доктор оказался жертвой своей пациентки. Старо, как мир...

— И вот вечером я увидел их за столиком в ресторане и подумал, что босс решил использовать для работы другую обстановку. Это в его духе. Он с больными иногда даже за город выезжает, на природу, и там проводит сеанс... Но потом я увидел, как он смотрит на нее, и понял, что это совсем не психотерапевтический сеанс. Он просто влюблен в нее.

— Отключение состоялось? — усмехнулся Кристиан.

Поделиться с друзьями: