Блудницы и диктаторы Габриеля Гарсия Маркеса. Неофициальная биография писателя

Мария Пилар Доноса, жена чилийского писателя Хосе Доносо, с весёлой ностальгией вспоминала ту встречу, не утаив и «квинтэссенцию вечера» — как её с красавицей Ритой, женой Фуэнтеса, приняли в Авиньоне за проституток:

«Кортасар и Угне Карвелис, литовка по происхождению, моложе него почти на четверть века, отбившая Кортасара у жены Ауроры, чувствовали себя в Авиньоне как дома, поскольку ранчо Хулио в маленьком городке Сеньон находилось совсем близко. Вечером после спектакля мы все отправились ужинать в ресторан. Рита, жена Карлоса, была очень хороша и дико сексапильна в тот вечер в шикарном туалете тёмно-зелёного цвета, который она сама придумала, — что-то наподобие индийского сари, но с разрезом до бедра. Я тоже была в чём-то вроде сари, поскольку моё длинное платье опадало книзу драпированными складками, оставляя одно плечо и верх груди обнажёнными, как у индийских женщин. Мы держались чуть поодаль от остальных, шли не спеша по средневековой улице, заполненной народом. Было много молодёжи и много, как везде в то время, хиппи. Атмосфера была праздничная, погода тёплая и приятная, и мы с Ритой разговаривали об увиденном спектакле, о проблемах воспитания наших детей… Вдруг послышался визг тормозов и около нас остановилась огромная полицейская машина. „Мадам!“ — окликнул нас полицейский и подошёл к нам. Рита тут же сообразила, в чём дело. Я же, в простодушии своём, не понимала ничего. „Но месье!.. — произнесла она с ярко выраженным акцентом и с драматической, будто со сцены только что закончившегося спектакля интонацией, — мы отнюдь не те, за кого вы нас приняли!“ — „А за кого я вас принял?“ — сказал полицейский, смущённый вниманием вокруг — а сцена сразу привлекла гуляющих, особенно почему-то хиппи. „Вы нас приняли за проституток! — по-авиньонски театрально произнесла роскошная Рита, чем-то действительно напоминавшая очень дорогую гетеру. — Но мы отнюдь не проститутки, вы ошиблись!“ Подошли Хулио с Габо, лучше других изъяснявшиеся по-французски, всё объяснили, полицейский попросил извинить его и уехал. Габо рассказал в тот вечер в кафе на площади, как много лет назад, когда он был совсем беден и одинок, его арестовали возле станции метро в Париже, приняв за алжирца, избили и посадили в „обезьянник“ с алжирцами и другими иммигрантами, где продержали до утра. Рассказывал он так смешно, что мы хохотали на всю площадь, и полиция вновь стала на нас поглядывать… Разговаривали, спорили о Кубе, о Фиделе, о Че… Мы провели в Авиньоне три или четыре дня. В один из этих дней Кортасар и Угне пригласили на обед, устроенный в одной очаровательной деревенской гостинице, друзей из Барселоны, из Парижа и других мест, оказавшихся в то время в Авиньоне. После чего мы все отправились в домик Кортасара, чтобы провести там вечер, и там произошли важные вещи: Хулио основал журнал „Либре“, Габриель дал своей Мерседес и всем присутствующим обещание ни на что не отвлекаться от романа, который пишет (это была „Осень Патриарха“, насколько я понимаю, хотя у него всегда трудно что-либо понять, а отвлекался он тогда, да и всегда, то и дело на всё что угодно), а Марио Варгас Льоса сменил причёску…»

Неделю спустя после «бумовского шабаша» Кортасар написал: «Всё было одновременно мило и как-то очень странно: что-то непреходящее, бесподобное, конечно, и имевшее некий глубинный подтекст, смысла которого я так и не уловил».

Десятого октября 1970 года по радио передали, что третья годовщина гибели Че была отмечена автомобильной катастрофой, в которой погиб лейтенант Уэрт, командовавший отрядом, взявшим в плен Че Гевару. Вскоре погиб и подполковник Селич, в октябре 1967-го допрашивавший и пытавшийся унизить пленного раненого Че.

В декабре «бумовцы» и их жёны встретились в Барселоне в ресторане национальной каталонской кухни «Птичья купальня», где по традиции посетители писали заказы на фирменных бланках. Разговорились, бланки не заполнили, официант сообщил об этом хозяину. «Вы что, писать не умеете?» — выйдя с кухни, сердито осведомился тот. «Не умеют, — рассмеялась Мерседес, — я за них пишу».

Рождество праздновали в квартире Марио Варгаса Льосы и его двоюродной сестры-жены Патрисии, где Кортасар с Мари и Габо, ползая на четвереньках, с криками гоняли гоночные машинки на батарейках, подаренные детям на Рождество. Потом устроили party Луис Гойтисоло и его жена Мария Антония. «Для меня „бум“, — вспоминал Доносо, — как организм прекратил своё существование, если это вообще был организм, а не плод чьего-то воображения, в 1970 году в доме Гойтисоло в Барселоне. Его жена Мария Антония, увешанная дорогими украшениями, в цветастых шароварах и чёрных туфлях, танцевала, вызывая в памяти образы, созданные русским Леоном Бакстом для „Шахерезады“ или „Петрушки“. Кортасар с недавно отпущенной рыжеватой бородой что-то лихо отплясывал с Угне, чета Варгас Льоса кружилась в вальсе. Позже в круг гостей вошли и Гарсия Маркес с женой и, сорвав аплодисменты, стали танцевать тропическое меренге. Тем временем наш литературный агент Кармен Балсельс, возлежа на диване, лакомилась мясом и, размешивая ингредиенты ароматного жаркого, кормила фантастических голодных рыбок в освещённых аквариумах, украшавших стены комнаты. Кармен, казалось, держала в своих руках нити, заставляя нас плясать, словно марионеток, и пристально наблюдала за нами — может быть, с восхищением, может быть, с алчностью, может быть, одновременно и с тем и с другим, так же, как она наблюдала за танцами рыбок в аквариумах».

И Кортасар в разговоре со мной вспомнил тот вечер — кто-то заговорил об О’Генри, процитировал «Дороги, которые мы выбираем»… Это был своего рода прощальный вечер — перед развалом группы «бума» латиноамериканской литературы XX века.

75

Одиннадцатого сентября 1973 года армией и корпусом карабинеров в Чили был осуществлён государственный переворот (при непосредственном участии ЦРУ США). В результате переворота был свергнут президент-социалист Сальвадор Альенде и правительство Народного единства. Цели: прекращение экономических преобразований, в частности аграрной реформы и национализации крупной промышленности, возвращение национализированных предприятий прежним владельцам, включая корпорации США, разгром левого движения — социалистов, коммунистов, радикалов, левых демохристиан…

Маркес немедленно отправил телеграмму: «11 сентября 1973 г. Членам военной хунты. Вы несёте ответственность за смерть президента Альенде, и чилийский народ никогда не смирится с тем, чтобы им правила банда преступников, находящаяся в услужении у североамериканского империализма. Габриель Гарсия Маркес». Судьба Альенде была в тот момент ещё не решена, но Маркес сказал, что хорошо знал Альенде и был уверен, что живым он президентский дворец не покинет. «Переворот в Чили я воспринял как катастрофу», — скажет он позже.

Официально состояние «осадного положения», введённого для совершения переворота, сохранялось в течение месяца после 11 сентября. За этот период в Чили было расстреляно и умерло от пыток свыше 30 тысяч человек. Однако все бессудные убийства, совершённые в ходе военного переворота 1973 года, попали под амнистию, объявленную Пиночетом в 1978 году. Но Пиночета, конечно, ошибочно было бы изображать лишь «чёрной» краской. Например, Виталий Найшуль, наш известный экономист, которому принадлежит сама идея ваучерной приватизации в СССР (другой вопрос, как воспользовались идеей его друзья-коллеги Чубайс и Гайдар), едва ли не с восторгом рассказывал мне о Чили, о Пиночете, с которым неоднократно встречался и беседовал.

— Очень яркая, неординарная личность, сила воли колоссальная! — делился впечатлениями Найшуль. — Конечно, после переворота экономика Чили упала — как после любого переворота. Потом объективная причина — катастрофическое падение цен на медь, которая для чилийцев — как для нас нефть. Но с 1984 года чилийская экономика растёт и растёт, их чуткая машина работает, даже когда вокруг, во всей Латинской Америке бушуют кризисы. И это — во многом благодаря Пиночету, этому консервативному католическому антикоммунисту, при нём блестяще сделанных, скроенных реформ… Пиночет за 15 лет не встретился ни с одним профсоюзным лидером, ни с одним предпринимателем. Были действительно созданы равные условия для всех!

…Заканчивая «Осень Патриарха», проникнув «в глубь разума тирана», Маркес решает, что не будет писать художественных произведений, пока не падёт поддерживаемый США диктаторский режим Пиночета, а всецело сосредоточится на публицистике.

Роман «Осень Патриарха» был опубликован в 1975 году и вызвал у большинства поклонников Гарсия Маркеса во всём мире разочарование.

«Когда „Сто лет одиночества“ стал продаваться десятками и сотнями тысяч экземпляров, — рассказывал Маркес журналистам, — когда его перевели на множество языков и я стал получать колоссальное количество писем, то я понял, что мои читатели прочли только „Сто лет одиночества“ и ждут продолжения. Я не стал продолжать, это было бы нечестно. Мне пришлось создать анти-„Сто лет одиночества“. Я начал искать и разрабатывать совершенно другую манеру повествования, получилась „Осень Патриарха“. Но эта книга провалилась: её не покупали. Читателю она казалась слишком непохожей на „Сто лет“. И выйти из этого положения было сложно…»

Автору этих строк от многих латиноамериканских литераторов и литературоведов приходилось слышать мнение, что ожидали от романа, о котором столько всего говорилось и писалось до выхода, гораздо большего, что в чём-то книга показалась «перетянутой», а в чём-то «недотянутой», тем более что как раз в то время появилось много документальных свидетельств о преступлениях диктатур Латинской Америки.

— А мне «Осень Патриарха» представлялась всегда художественным произведением и этим была интересна, — говорила мне Мину Мирабаль. — Можно было нагромоздить, конечно, ужасов, но Маркес сознательно не стал кошмарить читателя, внимание уделив именно художественности всего повествования и образа главного героя — диктатора. Сам Габо квинтэссенцию романа выразил гениальной фразой: «Жажда власти — это результат неспособности любить». Фактически он ничего не придумывал и не преувеличивал. Вот тебе пример — Рафаэль Трухильо. За многочисленные сексуальные связи его прозвали «Е1 Chivo» — «козёл». Родился в бедной семье, мать была проституткой. Одно время Рафаэль работал в имении моей бабушки, которая была тогда еще ребёнком, пока его не выгнали за распутство, он даже посягал на честь моей прабабушки, за что был высечен моим прадедушкой на конюшне, а также конокрадство и контрабанду. Когда Доминиканскую Республику оккупировала морская пехота США и они создали так называемую национальную гвардию, Трухильо в неё вступил, иначе бы его повесили как сельского бандита. Эта гвардия подавляла народные восстания, Трухильо отличался изуверством, от которого содрогались даже сами каратели: живьём сжёг детей и женщин, загнав в церковь! Американцам «крутой парень» нравился. Стал начальником штаба, затем и командующим.

— Но, значит, были задатки, лидерские качества — не просто же он поднялся с самых низов.

— По горе трупов поднялся. И вот этого полуграмотного полковника Штаты сделали полновластным хозяином страны. Он установил кровавую диктатуру.

— Но выборы были?

— В том-то и дело, что были! Он четырежды переизбирался на пост президента при единодушной поддержке избирателей! И когда хоронили, то искренне оплакивали, была давка… В масштабах нашей маленькой страны он был, как ваш Сталин. Конгресс присвоил Трухильо звание генералиссимуса, адмирала флота, титулы «Благодетель отечества», «Восстановитель независимости», «Освободитель нации», «Покровитель изящных искусств и литературы», «Первый студент», «Первый врач», «Корифей всех наук»… По всей стране возводились огромные памятники Трухильо. Санто-Доминго, старейший город Америки, был переименован в Сиудад-Трухильо (город Трухильо).

«Доминиканцев бросают в тюрьмы даже за жалобы на плохую погоду», — писала «Times». Трухильо постепенно забрал себе весь прибыльный бизнес в стране: сахар, ром, табак, мясо… Он отнимал лучшие земли, а если какой-нибудь фермер отказывался продать за гроши приглянувшийся диктатору участок земли, то спустя несколько дней это была вынуждена делать уже его вдова. Девиз Трухильо: «Кто не мой друг, тот мой враг».

— Много у диктаторов общего всё-таки. Наш Ленин: «Кто не с нами, тот против нас».