Blue Strawberry

Гриммджоу закрыл глаза, слабо представляя себе реакцию Куросаки на воскрешение Куатро. Они с “принцессой” утаили от нее свой план по его спасению, поскольку знали оба, насколько тяжко переживала Куросаки эту беспамятную для нее битву. Ушедший ее Пустой забрал с собой память о том сражении, и неизвестность разом с негодованием – все, что оставалось у Ичиго. Мучилась ли она от той «недопобеды» – бесчестной для ее природы, привыкшей к благородству и независимости? Гриммджоу сомневался в этом. Куросаки не та, кто ставила конечной целью смерть своего врага. Но ей явно недоставало последнего объяснения с противником… И это Секста когда-то прочувствовал на себе. А потому он радовался, что Куросаки не знала о проснувшейся душе Улькиорры перед его смертью. Это был ее самый страшный, фактически так и непобежденный ею враг, так почему же не стоило заставлять ее воспринимать смерть Куатро как должное? Только как теперь все повернуть обратно, когда Куатро таки исцелят? Что испытает она, увидев того, кто пугал ее в кошмарах, вселяя тоску в сердце Куросаки и неизвестность, как и за что она разделалась с этим врагом.

С Айзеном все получилось иначе. Предателя в Обществе душ осудили и упекли в темницу на тысячи лет. Нарушение правил и возмездие, преступление и наказание – что может быть логичней подобного исхода. Внутренняя тревога Куросаки насчет этого чудовища объяснялась лишь «эффектом незавершенного действия» – как любил говаривать шляпник. Он полагал, что пройдет какое-то время и непонимание с неприятием оставят временную синигами, страх полностью растворится в ее новых ощущениях, дурные воспоминания забудутся и она сможет заново смотреть в глаза врагам без тени сомнений, которые вселил не поверженный до конца Айзен.

Гримджоу не мог не согласиться с этим… По крайней мере, он отмечал качественные сдвиги в переформировании ее поствоенного сознания на мирный лад. Кошмары Ичиго стали понемногу отступать. Она перестала вскакивать посреди ночи, вся дрожа, в холодном поту и с замершим сознанием в глубине своих живых глаз. На оставшиеся случаи у нее под рукой находился ее прирученный Пантера, который непременно прижимал испуганную синигами к сердцу и убаюкивал ее понимающим мурлыканьем.

Голубые глаза вновь открылись и застыли на одиноком месяце, точно спрашивая совета у всевидящего светила: как бы и ему озарить такую же темноту, залегшую во внутреннем мире Куросаки? Если бы он знал, что еще мог сделать, лишь бы не быть бесполезным для временной синигами и ее мира, в котором он всего лишь такая же песчинка, неспособная менять ни ход ее времени, ни ход ее судьбы.

Он вздохнул: два выдохшихся никому ненужных воина… Смогут ли они когда-либо успокоиться и зажить обычной жизнью, позабыв эту свою страсть к победам и сражениям? Ведь в этом заключалась вся их жизнь и сущность. Теперь же – все, что у них было, только они сами: две надломленные души, которые прижимались к друг другу, ища опору, моля о поддержке и понимании, наслаждаясь существованием этой желанной и важной для их обоих целостности, которая постепенно, медленно, осторожно, но выстраивает перед ними совершенно иные перспективы.

Джагержак бросил взгляд на часы на руке, просигналившие ему о времени возвращения в Каракуру. Пантера прижался лапой к мешочку на шее – сегодня был не такой уж и плохой «улов», может, он наконец собрал для Куатро целую руку или ногу… Он вздрогнул: представлять сбор арранкара по частям в волшебных руках великана и «принцессы» то еще «удовольствие». Да, хорошо, что ему не доводилось видеть этого, поскольку Иноуэ занималась этой чепухой у себя дома, а не в магазинчике Урахары. А вот Гину с этим точно не повезло – находясь на иждивении у рыжеволосой, он явно стал свидетелем восстановления своего Эспады. Джагерджак ухмыльнулся, представляя реакцию Ичимару. Хотя, что ему оставалось делать? Бездействие и скука даже из такого занятия сделает невиданный аттракцион и забавное зрелище.

Поднявшись на ноги, Гриммджоу позволил ресуррексиону рассыпаться – проход через гарганту не такое уж сложное и опасное задание. Он осмотрел себя – белый наряд Эспады порядком был подзабыт им и оттого вносил легкое чувство дискомфорта и чуждости. Точно это уже и не был истинный он, привыкший видеть себя либо в человеческом облике, либо в форме Короля Пантер. Он снял мешочек с прахом с шеи и несколько раз подкинул тот в воздухе на ладони: интересно, как будет выглядеть Куатро в мире живых? Как станет вести себя его проснувшаяся душа? Сумеет ли «принцесса» изменить его настолько, насколько перевернула мир Сексты его временная синигами?..

Гриммджоу сделал шаг навстречу приближению к ответам на свои вопросы, но вдруг, не ощутив под собой поверхности, куда-то провалился, заслуженно перегребаемый Пустынным стражем за свою праздную рассеянность и неуместную задумчивость.

– Лес меносов… – Прошипел арранкар. – Класс… – Только этому ему и не хватало. От него и так несло Уэко Мундо за версту и Куросаки лишь делала вид, что не замечает этого. Но меносы… Она точно его убьет, ощущая их серо, осевшим прахом на его плечах.

Что ж… у него оставался единственный выход поскорее разобраться здесь со всеми и не застрять в этом месте надолго. Вновь трансформировавшийся Король Пантер лишь хмыкнул в ответ зашевелившимся огромным тварям: вряд ли они станут сложной преградой на его пути к обещанию вернуться…

====== LXVI. СЛАБЕЮЩАЯ СИНИГАМИ: НЕБЕСНЫЙ РЕЗОНАНС ======

– Ичиго, ты сегодня какая-то несобранная… – Попеняла Рукия Куросаки, когда они, с трудом увернувшись, от атаки, все-таки одолели нового Пустого. В последнее время они стали появляться слишком часто в Каракуре.

– С чего бы? Со мной все в порядке! – Раздраженно подавляя в себе слабость, ответила Куросаки и припустилась в сюнпо быстрее, не то доказывая свои способности, не то сбегая от правдивого ответа.

Рукия с грустью пронаблюдала вырвавшуюся вперед спину временной синигами: ее сила и так таяла, а она столь бессовестно разбрасывалась ею налево и направо. Зачем она занималась этим вообще? Ведь у Каракуры был свой собственный синигами и даже увеличившееся число нападений на город Пустых с легкостью мог контролировать даже такой рядовой офицер, как Афро-сан. Брюнетка тяжело вздохнула и бросилась догонять рыжеволосую. Конечно, она все понимала… Куросаки делала это, чтобы ощутить свою надобность, чтобы насладиться своей оставшейся реяцу до конца, принося от нее максимум пользы, а не прозябая в ожидании неизбежного конца, где-нибудь согнувшись и плача от отчаяния и боли.

– Это все из-за него? – Решила сменить тему проницательная Рукия.

Ичиго лишь нахмурила брови: ей не хотелось говорить о Гриммджоу с человеком, который так и не принял его. Кучики – не Иноуэ: разум миниатюрной синигами работал слишком рационально даже для всех сверхъестественных вещей, которые случались с ними. С ней не поговоришь о чувствах, не посоветуешься, не пожалуешься, если что. Рукия, как все Кучики, отличалась некоторой холодностью в отношениях с другими, и, с тех пор, как она вновь стала девушкой, это напрягало Куросаки теперь больше обычного.

– У «него» есть имя, – проронила она, не глядя на подругу.

Рукия смутилась, потому как уловила обиду, веющую от брошенного с упреком уточнения.

– Ну, хорошо… – Рассеянно произнесла девушка: – Что у тебя с Секстой Эспада?

Куросаки покосилась на гордую Рукию и слабо усмехнулась: у той был непритязательный вид, в котором читалось: «Не смей заставлять меня называть имя врага вслух».

Она, мягко говоря, недолюбливала его, особенно после недавней встречи, когда Джагерджак нашел их на ночном патрулировании запыхавшимися и едва отбившимися от пустого-адьюкаса… «Малявка, свали в сторону», – бросил ей Гриммджоу. Потом он перекинул едва дышавшую временную синигами через плечо и потащил ту домой, бурча под нос, что-то вроде того, что не позволит ей больше слоняться по ночам по Каракуре, когда она должна спать в это время дома. «Идиот, что ли? – Бросила ему в спину Кучики. – Долг проводника душ не зависит от времени суток, как и желание Куросаки исполнять его не зависит от твоей воли!» Секста, превосходный в своем сонидо, мигом оказался у опешившей от такой скорости брюнетки и злобно прошептал ей в лицо: «Один раз я уже вырвал из тебя кусок плоти… Не заставляй меня повторять это снова. Не будь ты подругой Куросаки и мелкой сестрой капитана Кучики, мне не нужно было давать повода… Так что, умолкни, и свали быстро отсюда!» Он исчез, унося за собой Ичиго, оставляя Рукию дрожать, вспомнив все неприятные моменты, случавшиеся меж ней и Секстой Эспада. Несмотря на явное благоговение перед Куросаки и проявлявшуюся в нем человеческую сущность, многое в нем, по-прежнему, оставалось от беспощадного опасного арранкара. И Рукия искренне удивлялась, как Ичиго выносила его?!

– Ну, так, ты расскажешь, что у вас с ним? Прошла всего неделя, а ты совсем не похожа на ту счастливую девушку из кафе…

– Тебе, правда, хочется это знать? – Спросила Куросаки.

– Угу, – уверенно кивнула Рукия и остановилась на одной из дворовых площадок Каракуры, приглашая рыжеволосую к разговору.

Та не отказалась – ночной полет хоть и ободрял ее, но, как и любое действие, теперь затрачивал какую-то часть ее реяцу. Она уселась на краешек качели, находившейся здесь, дожидаясь, пока Рукия сделает то же самое. Обе девушки уставились в ночное звездное небо, боясь смотреть в глаза друг другу, точно в каждой из них имелись скрытые неприятные мысли по отношению к каждой. Это вряд ли могло оказаться правдой – слишком много они пережили вместе, слишком хорошо знали друг друга, но внезапно появившийся меж ними враг, делал прежнее искреннее общение весьма затруднительным.