Блуждание во снах

Вокруг довольно просторного двора шла невысокая изгородь, похожая на малоросский плетень, и сам дом напоминал украинскую беленую хату или придорожную корчму. А может, это был постоялый двор или австерия [17] . Рядом с домом росло несколько, довольно ухоженных яблоней – мазанных снизу известняком, а также кусты смородины и бузины. Над плетнем красовались лопастые, черноглазые головы желтоволосых подсолнухов. Бледно лиловый незатейливый вьюнок и колючий шишковидный хмель увивали толстые прутья плетня. На прямом штакетнике сушились глиняные горшки всевозможных форм и расцветок, тут же сушилось стираное белье – расшитые петухами полотенца и домотканые простыни.

17

Австерия – трактир, гостиница.

В глубине двора виднелся темный от воды колодец с журавлем, курятник со щербатыми стенами, около которого расположилось корыто с мутной водой и плавающими птичьими перьями, рядом стояла глиняная миска с зерном. Из курятника слышалось негромкое, сонное кудахтанье.

Объемный двор приютил и несколько хозяйственных построек: сарайчики, амбар, и холодный погреб. Слева от дома высился стог сена, подоткнутый вилами. Подле него торчали рогатые оглобли двух распряженных телег и крашеный серой краской, облупленный и скособоченный дорожный тарантас. Послышалось лошадиное ржание – недалеко от дома располагался крытый загон для лошадей. Словом, все выглядело так, будто это обычное среднерусское или малоросское подворье.

«Прямо оазис… Как давно я не видел таких домов. Откуда это все в пустыне? Полно, а настоящая ли вокруг пустыня, и настоящий ли это дом? На простой дом не совсем похоже.

Может, это корчма или все-таки постоялый двор?» – Владимир остановился и решил посмотреть, что будет дальше: не растает ли этот дом, словно мираж.

Из – за прикрытых дверей послышалась заунывная мужицкая песня и слабый перебор гармоники. Дубовая дверь распахнулась, на крыльцо с шумом вывалился пьяный мужичок в стоптанных сапогах, в синем, засаленном на рукавах кафтане, и светлой полинялой рубашке.

– Про-оо-шка, под-аа-вай лошадей. Ехать пора! – невнятно, заплетающимся языком, крикнул он.

Ответом была полная тишина. Мужик присел на лавку и опустил пьяную голову. Картуз упал, засаленные черные волосы полностью скрывали красное, помятое лицо. Он качнулся пару раз из стороны в сторону, не удержал равновесия и шмякнулся прямо на землю, подле лавки.

– Про-оо-шш-шка, сукин сын, где ты шляешься, каналья? Запрягай… Ехай… – он не договорил. Чернявая голова обессилено упала, обнажив острый, сухой кадык на тощей шее. Короткие ноги дернулись, словно от судороги, левая рука описала в воздухе круг и повисла, словно плеть. Мужичок попытался сфокусировать мутный, почти безумный взгляд карих глаз, но у него ничего не вышло. Наконец, он завалился на бок, чмокнул сизыми губами, свернулся калачиком и захрапел прямо возле лавки. Игнорируя зов хозяина, невидимый Прошка так и не появился.

«А что я, собственно, стою? – рассуждал Владимир. – Поди, не убьют. Зайду-ка и я в этот дом. Похоже, и в правду это – постоялый двор или кабак», – Владимир решительно устремился к входу.

Рука толкнула сухую калитку, ноги вели прямиком к крыльцу. Он аккуратно обошел спящего возле лавки мужичка и поднялся по деревянным некрашеным ступенькам.

В нос ударили знакомые запахи – кислых щей, горячего хлеба, лука, жареной свинины, человеческого пота, браги, табака, воска, сажи. Тут же стояли крепко сбитые столы с деревянными стульями и лавками. Из-за сильного чада Владимир не сразу разглядел всех посетителей. Несколько человек сидели в одиночестве – кто-то пил водку из пузатого лафитника и закусывал ее круглыми, желтыми малосольными огурцами; кто-то, приняв на грудь, прикорнул прямо за столом. Несколько человек спали на широких скамьях, расставленных возле бревенчатых стен. Слышался смех девиц, их радостное повизгивание – это в дальнем углу кабака расположилась целая компания подвыпивших мужичков. По виду это были зажиточные мужики, либо купцы. Их было человек пять. Рядом с ними сидели две молодые, дородные и разбитные девахи, одетые ярко и безвкусно, словно ярмарочные куклы. Компания резалась в карты на какой-то интерес.

Владимир придирчиво оглядел себя с головы до ног – лакированные туфли чуть потрескались, но темно-вишневый сюртук и черные брюки выглядели довольно прилично и почти не помялись, хотя казалось, что с тех пор, как он ушел из дому, прошла целая уйма времени. Будто из воздуха, прямо перед Владимиром материализовался востроносый лакей с маленькими бесцветными глазами, в красной рубашке и в черной еврейской жилетке. В одной его руке поблескивал пустой медный поднос, на согнутом локте другой висело несвежее, в масленых пятнах, льняное полотенце. Он бегло оглядел фигуру Владимира, косой взгляд зацепился на модном покрое сюртука, лизнул и лаковые штиблеты. Лакей многозначительно крякнул.

– Милости просим, господин хороший! – подобострастно проговорил он и поклонился. Перед лицом Махнева мелькнул ровный пробор черных, обильно смазанных маслом, волос.

– Что прикажете-с? – лакей шаркнул маленькой ножкой.

«А что же мне заказать? Полно, а есть ли у меня деньги? А то хорош гусь! Пришел в трактир, а про деньги и забыл…» – ладони стали шарить по карманам. На счастье, в боковом кармане сюртука он нащупал увесистый кошелек. Пальцы лихорадочно развязали кожаные тесемки – на стол вывалились царские червонцы и серебро.

– Ого, барин! Да вы у нас богач, – противно захихикал востроносый и шмыгнул носом. Его маленькие светлые глазки отчего-то сошлись на тонкой переносице.

– Голубчик, принеси-ка мне, – и тут Владимир запнулся. Он и представить не мог, что эта простейшая просьба может вызвать в его душе замешательство, граничащее с чувством полного отчаяния. Он вспомнил о том, как его кормили все последние дни, вспомнил пустую кашу и репку, вспомнил он и обильный обед у Клариссы и Осипа, вспомнил «простую, но велию» трапезу у Горохова, вспомнил и те минуты, когда ему и вовсе было не до еды. К горлу снова подкатила липкая тошнота, он судорожно сглотнул и решил собраться с мыслями. – А что у вас есть из закусок?

– По правде говоря, господин хороший, мы у себя не подаем столько блюд и разносолов, сколь бывает представлено к удовольствию знатных едоков в московских трактирах и ресторациях. Контингент, как говорится, не тот-с… А по приходу, так сказать, и расход свой имеем, – гнусаво затараторил лакей, наклонившись к самому уху Владимира. – Но кухарка у нас добрая – хохлушечка чистая и расторопная. Готовит исправно, и мухи в ее щах не плавают. – Лакей немного выпрямился, сладкая, чуть мечтательная улыбка растянула его тонкие, бледные губы. Но он спохватился, чуть приосанился и выпалил более зычным и официальным тоном: – Не прикажете ли подать блинов с кислыми вершками? Есть расстегайчики с грибками. Окорок холодный имеется. Поросенок с хреном. Каша. А на горячее щей могу принести или галушек со шкварками.

– Да, да. Вот это все и подай, – слабым голосом отозвался Владимир. Только сейчас он почувствовал, как устал и как сильно голоден. – А еще принеси, пожалуйста, водки.

– Сию минуту, – радостно отозвался лакей и скрылся в серых парах дыма.

– Давайте знакомиться, – раздался чей-то густой бас за спиной. Владимир вздрогнул, на плечо легла тяжелая ладонь.

Он обернулся. Возле стола стоял рослый малый с кустистой рыжей бородой, в рубахе пошитой из синей ксандрейки [18] , подпоясанной красным кушаком.

18

Ксандрейка – это бумажная ткань с цветными полосками; крашеная пестрядь, иначе – александрийка.

Владимир привстал.

– Махнев Владимир Иванович, – чуть растеряно ответствовал он, памятуя о том, что не в его интересах высказывать и малейшие признаки сословной субординации.

– А меня Григорием Пустохваловым величают, – басом отозвался рыжий. – Не желаете ли сыграть в картишки на червовый интерес?

– Спасибо за приглашение, Григорий, но, по правде говоря, я сильно устал и голоден. Я, пожалуй, воздержусь от карточной игры, – он снова тревожно оглядел обеденный зал. – Может, чуть позже…