Блуждающий огонь

И Пол ответил:

– Мы утром поплывем на Кадер Седат.

Из уст Бога вырвался странный звук – точно волна ударила в отвесную скалу. Потом он довольно долго молчал, глядя на Пола сверху вниз, и в небе светила ясная луна. Наконец Лиранан снова заговорил:

– Это место охраняется, брат. – И в голосе его послышалось что-то вроде сострадания. Пол и прежде слышал нечто подобное в рокоте моря.

– А что, тот, кто его охраняет, сильнее тебя? – спросил Пол.

– Не знаю, – сказал Лиранан. – Но мне запрещены действия, которые меняют рисунок Гобелена. Всем Богам это запрещено, Дважды Рожденный. И ты должен был бы это знать.

– Но если ты призван заклятием, ты этому противиться не сможешь!

Снова воцарилась тишина, лишь слышался бесконечный негромкий разговор волн, набегавших на берег и резвившихся в морском просторе.

– Сейчас ты пока еще в Бреннине, – медленно проговорил Лиранан, – рядом с тем лесом, что дает тебе силу. Но Кадер Седат находится далеко за морем, смертный брат мой. Как же ты там призовешь меня?

– У нас нет иного выбора, – честно признался Пол. – Нам остается только плыть туда, ибо там находится священный Котел.

– Ты не сможешь связать заклятием Бога, находящегося в своей родной стихии, Дважды Рожденный. – Голос Лиранана звучал гордо, но отнюдь не холодно. И почти печально.

Пол лишь беспечно махнул рукой – этот жест был когда-то так хорошо знаком Кевину Лэйну – и сказал:

– Что ж, придется попробовать.

Морской Бог еще некоторое время молча смотрел на него, а потом сказал что-то – очень тихо, так что сказанное смешалось со вздохами волн, и Пол не сумел расслышать, что именно он сказал. Но прежде чем он успел спросить, Лиранан поднял руку, и все цвета радуги вспыхнули и переплелись в его водяной одежде. Он подержал над головой Пола свою руку с растопыренными пальцами и исчез.

Пол чувствовал, что его лицо и волосы покрыты мелкими капельками морской воды. Потом поглядел вниз и увидел, что стоит босиком на влажном песке, но больше уже не в море, а на берегу. Похоже, прошло немало времени. И луна висела теперь совсем низко над западным краем земли, почти исчезнув за ним. А на лунной дорожке, уходящей вдаль, он снова увидел вдруг ту серебристую рыбу: один раз она выскочила из воды и снова ушла на глубину, чтобы плыть там среди подводных звезд и разноцветных кораллов.

Когда он повернулся, чтобы идти назад, то споткнулся и чуть не упал, только теперь осознавая, насколько устал. Этот песок, казалось, никогда не кончится. Когда он снова споткнулся, то решил остановиться и немного передохнуть. Некоторое время он стоял совершенно неподвижно и тяжело дышал. Голова немного кружилась, словно воздух был чересчур насыщен кислородом. И в ушах у него все еще негромко звучала та песнь, которую он только что услышал в открытом море.

Пол только головой покачал и пошел туда, где оставил свои сапоги. Он наклонился было, чтобы надеть их, и вдруг буквально рухнул на песок, опустив руки на колени и уронив на них голову. Та песнь потихоньку умолкла в его ушах, и постепенно он успокоился, отдышался, но чувствовал, что сил у него пока что не прибавилось.

И неожиданно заметил, как рядом с его тенью на песке легла еще одна тень.

Не поднимая головы, он сказал язвительным тоном:

– Тебе что, доставляет удовольствие видеть меня в разобранном состоянии? Или ты просто коллекционируешь такие возможности?

– Ты весь дрожишь, – сочувственно сказала Джаэль, не обращая внимания на его слова. И на плечи ему упал теплый плащ, еще хранивший аромат ее волос и тела.

– Мне совсем не холодно! – возразил он. Но, посмотрев на свои руки, увидел, что они дрожат.

Джаэль немного отступила в сторону, и он, подняв голову, посмотрел на нее. Ее пышные рыжие волосы были перехвачены обручем, чтобы их не трепал ветер.

Лунный свет скользнул по ее высоким скулам, но глубокие темно-зеленые глаза остались в тени.

– Я видела вас – обоих. Вы оба сверкали, но то был вовсе не свет луны, – сказала она. – Пуйл, кем бы еще ты ни был, но ты смертен, а смертные не могут долго жить, излучая такой свет!

Он ничего ей не ответил.

И она, помолчав, продолжала:

– Еще в тот раз, когда я перенесла тебя от Древа Жизни в свой Храм, ты сказал мне, что мы прежде всего люди – прежде всего остального, помнишь?

Он снова посмотрел на нее. Уже внимательнее.

– А ты сказала, что я не прав.

– Ты и был не прав – но только тогда.

В наступившем безветрии волны, сильно отдалившиеся от берега, не прекратили, однако, своего вечного движения.

– Я ведь хотел извиниться перед тобой по дороге сюда, – признался Пол. – Ты, похоже, всегда застаешь меня врасплох.

– Ах, Пуйл! Да разве может сейчас здесь что-то делаться не врасплох? – Она сказала это так, словно была намного старше Пола и пыталась как-то его уговорить, успокоить. Он искал в ее голосе насмешку, но так и не обнаружил.

– Не знаю, – пробормотал он неуверенно. И попросил вдруг: – Знаешь, Джаэль, если мы не вернемся из этого похода, ты все-таки лучше расскажи Айлерону и Тейрнону о Дариене. Дженнифер, конечно, ни за что не захочет, но я не вижу, чтобы у вас был какой-то выбор. А они должны быть готовы к встрече с ним.

Она чуть-чуть поежилась, и он перехватил ее смущенный взгляд. Она отдала ему свой плащ и осталась в одной длинной ночной рубашке, которую ветер продувал насквозь. Ветер теперь дул откуда-то из-за моря. Пол молча встал и накинул плащ ей на плечи; и даже застегнул застежку у горла.

И глядя на нее, любуясь ее яркой красотой, которая вдруг словно померкла из-за того, что она только что видела, он припомнил и еще кое-что и, понимая, что она и сама знает немало, спросил:

– Джаэль, а когда светлые альвы слышат свою песнь?

– Когда они готовы уплыть за море, на западные острова, – отвечала она. – Обычно это бывает, когда они устают от жизни. Усталость заставляет их плыть туда.

За спиной у него неторопливо, негромко шумели волны.

– И что они тогда делают?

– Строят себе лодку в Данилоте и ночью, подняв парус, отплывают на запад.

– Куда? На какой остров? Она покачала головой:

– Это не во Фьонаваре… Когда альвы уплывают далеко на запад, они совершают Переход в другой мир. В тот, что был создан Ткачом только для них одних. А зачем он был создан, я не знаю; полагаю, не знают этого и они сами.