Блуждающий по вселенным

Дальше я осознавал себя какими-то фрагментами.

Вот я стою у холста и рассматриваю прежние наброски. Вот, лихорадочно и резко водя карандашом, что-то меняю, добавляю, выделяю. А вот уже и краски пошли в ход. Сразу за ними начались прикосновения ладоней к уже полуготовым фрагментам.

Кстати, именно эти движения отвлекли второй поток сознания от работы новыми размышлениями: «И пусть тот же Ястреб, патриарх монахов, усомнится, что это не одно из моих новых умений, сродни “маленьким гадостям”, или как он их научно называл: тринитарные всплески. Кстати, надо будет продумать, не могу ли я подобную “гадость” использовать в бою? Например: дотронулся до противника, а у того кожа на солидном участке руки или плеча сразу и высохла до состояния румяной корочки. Здорово? Ему-то, конечно, совсем не здорово, но как по мне – то феноменально! Другой вопрос, что надо будет срочно на ком-то опробовать подобное умение… – И тут же сам себя осадил: – Садистом становлюсь. Зроаков тут нет, кречей тоже. Самая главная сволочь – Ксана, но наверняка она уже кормит собой слизней на Дне. Вряд ли кого мне в ближайшее время удастся пригласить на эксперимент. Или попробовать при побеге? Да вроде как людей жалко. Ничего плохого ни дозорные, ни исполнители мне не сделали. Старшина тем более. Поставной? Так у него служба такая, и он хорошо ко мне относится… О! А свои остальные попытки по наработке тринитарных всплесков… Надо бы возобновлять и прогонять мысленно все действия чуть ли не ежечасно. Вдруг у меня в этом мире благодаря радиации и эти умения заработали? Ну-ка, ну-ка…»

Понятное дело, что большинство «маленьких гадостей» тоже требовали для своей отработки живого противника. Но еще Ястреб мне доказывал, что тренироваться следует на всем: на сухом листике, на пламени свечи, на свисающей паутинке. Между прочим, в этом мире я не заметил ни паука, ни паутины. Ни мух, ни комаров. Про стрекоз и пчел и говорить не стоит: сколько я там был на поверхности? Но видимо, для подобных насекомых Ласоч не оставлял шансов для выживания. Искоренял, так сказать, все попытки насекомых развивать свою эволюцию.

Так что я тренировался на свисающей с койки второго яруса нитке. Подшивка одеяла растрепалась, вот нитка и свисала. Нанесу слой краски, прикрою его ладонью для подсушки и стрельну взглядом по нитке. Затем опять возвращаюсь к работе и накапливаю тем временем очередную порцию тринитарного всплеска. В данный момент: умения шевелить ушами противника. Я его еще мысленно назвал более шутливо: «Замри, рогоносец!» Вспоминаю, что там и где надо ухватить в теле, стараюсь это поднять из себя или выкатить и… Бам!

Мне совсем не показалось! Нитка не шелохнулась, а вот железо кровати не то скрипнуло, не то зазвенело от непонятного удара. Даже не удара, а скорее так, соприкосновения. Или это мне померещилось, и звук донесся из коридора?

Чего переживать, если можно еще раз проверить.

Новая концентрация, накопление силы, подхват, бросок… Ха! А ведь что-то такое есть! Только вот еще бы самому понять, что именно и какой с этого толк?

Вот так я с полчаса и отвлекался от пустопорожнего метания по камере и панических мыслей: то рисую, то развлекаюсь со своим умением. Раза три-четыре попробую шевеление ушами, а потом раз на выбор любое иное, какое только в голову взбредет. Иные не получались, а вот «Замри, рогоносец!» получалось с каждым разом все звучнее и резче.

«Что-то мне мерещится, что я этот всплеск видоизменил, – терзался я вполне обоснованными сомнениями. – Кажется, у меня стал получаться банальный щелбан. Причем по нитке он недейственен, а по железу проходит. Ну и какой мне толк будет с такой “гадости”? Ну дам я щелбан зроаку по его шлему? Так он даже не почешется, гад! Вот если бы мой посыл силы был по мощности равен пущенному из арбалета болту! О-о! Тогда бы я хоть сию минуту мог возвращаться в Борнавские долины и добивать остатки людоедов. М-да! Мечтать не вредно. Но тренироваться надо».

Тут мне и пришла в голову мысль взглянуть на точку моего действа. То есть как раз на тот отрезок рамы кровати, перед которым свисала тоненькая ниточка. С трудом оторвавшись от своего основного творчества, поспешил к кровати, небрежно сдвинул нитку и коснулся железа пальцами. Пощупать хотел, словно ткань добротного костюма.

Лопух! В следующие секунды я прыгал на месте, старался сдавленно удержать непроизвольный вскрик и хватался обожженными пальцами за мочку уха. Хорошо, что не языком полез пробовать! Металл в том месте был раскален так, что я подивился, почему он не светится. Мало того, присев на нижнюю кровать, я рассмотрел внутреннюю сторону рамы и поразился еще больше: там во всех направлениях змеились маленькие трещинки. Да и сама сталь, словно на дрожжах, подвспухла изнутри.

«Ай да “щелбан”! – Настроение у меня почему-то улучшилось, стало почти ликующим. – Да это получше, чем шевеление ушами! Или на живом теле оно все иначе получится? Загвоздка! Теперь ведь и не попробуешь ни на ком. Раньше я на Шаайле пробовал, и вроде как ничего страшного: ну шевельнулись бы у нее уши, она бы непроизвольно за них ухватилась, и я бы понял, что мое умение проснулось. А что теперь? Я над ней приколоться захочу, а у нее голова лопнет! Нехорошо-с!»

То есть мне придется и дальше то ли врагов искать, то ли на каких несчастных животных проводить эксперименты. Но ведь и с железом вон оно как здорово получается! А что, если попробовать поиграть с замком?

Задумано – сделано! Ну а чтобы снять с себя хоть часть подозрений в случае чего, я вернулся к работе за мольбертом и стал довольно громко напевать свои любимые песни. Слова, конечно, я бубнил нечетко, еще не хватало в этом мире наши русские песни распевать, но вот мотив со своим новым голосом старался выдерживать на должном уровне. Не знаю, как оно слышалось со стороны, но заметил, как несколько раз соглядатаи заглянули в камеру с интересом. Но, замечая, что я интенсивно тружусь за мольбертом и напеваю вполне радостно и беззаботно, возвращались на свое место.

А я совмещал приятное с полезным. В момент отправки «щелбана» значительно повышал голос, и легкого треска никто не мог услышать. Расстояние до замка было на метр большее, чем при прежней пристрелке, но это меня только раззадоривало. Процесс пошел!

Глава десятая

Саботаж

Время шло, картину я почти завершил, и к тому же издеваться над замком мне просто надоело. Тем более что с моим зрением сумел хорошо рассмотреть, что замок несколько деформировался и чуточку почернел. От перегрева, что ли?

Поэтому стал практиковать одну из иных «маленьких гадостей» – она называлась «сквознячок» и создавала на расстоянии довольно маленький, но вертлявый буравчик. Когда патриарх Ястреб объяснял мне суть этого тринитарного всплеска, то утверждал, что им очень удобно на расстоянии гасить, например, свечу. Или незаметно «дунуть» тому же противнику в ухо. Мелочь – а в поединке и это отвлекает.

Что самое интересное, сквознячок-буравчик у меня получился уже с десятой попытки. Используемая в качестве объекта все та же висящая нить резко качнулась в сторону, словно на нее кто-то дунул. Тотчас в мои напевы закралась строчка: «По просторам бродит ве-е-тер». И еще через парочку проб я перенес свои усилия с нитки на замок. Уж слишком я опасался, что сейчас вдруг появится старшина Борей, начнет открывать замок и останется с обожженными пальцами.

Но прошло еще полкара, мне надоело и это занятие, и я весь сосредоточился на завершении моей картины «Фантазия». Причем оказалось, что и сосредоточиваться не на чем: надо или все переделывать заново, или оставить как есть. Разве только мелькнувшая мысль о подписи на полотне опять разбудила во мне противное чувство неудовлетворения собой. Ведь и на остальных картинах я не поставил подписи! Как же я так опростоволосился? Ладно там, портреты и первая, недоделанная, «Маха» были забраны с мольберта сырыми и без всякого моего согласия. Но вот законченную «Ксану многоликую» можно было и подписать. Тем более что Сергий несколько раз переспросил, не надо ли сюда еще чего дорисовать, и только потом с необычайным почтением и осторожностью картину унесли в его личный кабинет управы.