Блю из Уайт-сити
Шрифт:
Вероника теперь смотрит на другой угол коллажа, справа внизу. Этот угол особенный… одни и те же лица повторяются снова и снова. Я, Колин, Нодж и Тони. Осенью на празднике в Мюнхене Тони мочится на лобовое стекло фургона при включенных дворниках. Ибица, не то 93-й, не то 94-й? Мы все приняли экстази, это был дурдом. Я, Тони и Нодж забрасываем футбольными мячами Колина. Вот мы вчетвером ныряем в идеальной голубизны бассейн, не помню, где это было, может, мы тогда в первый раз отмечали 14 августа?
Просматривая снимки и перебирая прошлое в памяти, я подумал, что нас действительно осталось только четверо. Все остальные замкнулись в своих маленьких мирках, где нет места приятелям или где с ними не особенно считаются. С такими приятелями я иногда встречаюсь по отдельности,
Все это здорово. Точнее, было здорово. Наверное, они считают, что с появлением Вероники все это в прошлом. Но, по-моему, совсем не обязательно. Нельзя просто так бросить своих друзей, даже если собираешься жениться. И я не буду их бросать. Вероника должна это понять. Это было бы по-женски. Мне всегда казалось, что женщины склонны к измене, склонны переоценивать свою связь с мужчиной в ущерб всему остальному. Господи, как я ненавижу это слово. Связь. Я представляю себе полную шлюпку родственников, связанных друг с другом веревками. Может быть, именно поэтому Вероника не нравится Ноджу, Тони и Колу. Они опасаются переоценки. По крайней мере, мне кажется, что она им не понравилась. Потому что, когда мы встретились все вместе в первый раз — это было несколько недель назад, — обстановка была как в разделочной морга, где работает Вронки. Леденящая. Никакого движения, никакой попытки сблизиться. Мы разошлись через полтора часа, за полчаса до закрытия паба.
Как будто читая мои мысли — интересно, как она это делает? — Вероника произнесла, не поворачивая головы:
— Я полагаю, это твои лучшие друзья.
— Кто? — спросил я, хотя прекрасно знал, кого она имеет в виду.
Она показала на фотографию 1984 года. Тони в образе варвара, фиолетовые волосы, из-под брюк торчат драные трико, высокие лакированные «мартинсы», я тоже выпендрился: волосы выкрашены в белый цвет, короткая стрижка, полосатые джинсы. Смотрю на Ноджа: его не узнать — худое лицо, ни намека на лысину, как будто другой человек, образ которого почти стерся в моей памяти. Тогда в его лице была чувственность, даже утонченность, сейчас это непроницаемая, глухая, вязкая стена. Я не помню, чтобы Нодж выглядел изящно или казался счастливым. А ведь было время, когда он носил яркую одежду: на нем канареечно-желтая футболка и зеленые брюки. Я так давно не видел на нем ничего, кроме серого, коричневого или черного, что уже и забыл, насколько прежде он был смелее в выборе цветовой гаммы. Только Колин почти не изменился: одет плохо, прыщавое лицо уже тогда оправдывалось и предчувствовало неудачи. Самая дешевая, самая низкопробная одежда. У меня сердце сжимается от боли, когда я смотрю на него. Бедный Кол. С ним я познакомился гораздо раньше, чем с остальными. Мы еще детьми играли вместе в футбол. Я тогда любил его, подумал я про себя и тут же устыдился этой мысли.
— Колин, Тони и Нодж.
— Полагаю, что да.
— А сколько у тебя всего друзей?
Я задумываюсь. Вопрос непростой. Я смотрю на снимки, а они со стены смотрят на меня. Десятки друзей или тех, кто когда-то был другом. Черт, это не так-то просто.
— Трудно сказать. Много. Думаю, больше, чем в среднем у человека моего возраста. В среднем обычно сколько? Десяток самых близких. Десяток менее близких. Около двадцати приятелей, с которыми общаешься очень редко. Кто-то остался со школы, кто-то из колледжа, с кем-то работал, среди них попадаются чьи-то бывшие. Парочка позаимствованных или уведенных у других друзей. Те, с кем снимал квартиру. Но сейчас их количество уменьшилось, это точно.
А откуда, интересно, у меня возникло ощущение, что этому кругу предстоит еще одно резкое сокращение? Потому что так всегда бывает после женитьбы. Еще одну связку
верных друзей поглотит ненасытное болото истории.Я развиваю свою мысль, остановиться не могу.
— Что такое друг? Кто-то, кто тебе симпатичен? Можно ли назвать другом человека, которого ты десять лет не видел и не горишь желанием увидеть? Есть ли у дружбы срок годности? Чем отличается друг от знакомого? Я не могу ответить.
— А ты попробуй.
— Зачем?
— Затем, что нам нужно составить список приглашенных на свадьбу.
Вот те раз!
— Я уже говорила тебе, что заказала ресторан, но там могут поместиться только шестьдесят человек. Это не так много, учитывая родственников с обеих сторон.
Тон изменился. С расслабленного, мечтательного — на резкий и деловой. Забавно, но с тех пор, как мы решили пожениться, резкость и деловитость гораздо определеннее проступили в ее чертах. Я знаю, что резкость и деловитость ей присущи. У нее очень успешная карьера: она одна из самых молодых патологоанатомов такого уровня в стране. Но я считал, что эти качества проявляются только по необходимости, чтобы заработать на хлеб с маслом. Жизнь заставляет. И вдруг я чувствую, что попал в число тех неизбежных ситуаций, с которыми надо справиться, которые надо, так сказать, проработать.
Ведь брак — тяжелый труд. Если мы собираемся прожить вместе целую жизнь, надо научиться уступать, так я понимаю. Во всяком случае, так все говорят.
— И что ты хочешь этим сказать?
— Тебе нужно решить, кого ты считаешь друзьями. Потому что на свадьбе для них остается не больше двадцати мест, а они могут привести с собой еще кого-то. Ведь у большинства есть кого с собой привести в этом возрасте — если, конечно, они не полные неудачники.
— Это наезд на Тони, Ноджа и Колина?
— Это шутка, Фрэнки. Как твоя пачка. Между прочим, у тебя есть подружки?
— Конечно, есть.
— А ты спал с кем-нибудь из них?
О Господи!
— Нет.
Вероника глубоко вздыхает. Потом разворачивается ко мне и говорит:
— Ты помнишь, как пригласил меня в «Ангельский взгляд»?
— Конечно.
«Ангельский взгляд» — это очень изысканный ресторан в Ислингтоне. Очень утонченный. И чертовски дорогой.
— Ты помнишь, как я сказала, что главное в отношениях — честность?
Ничего подобного я не помнил. Но с готовностью кивнул.
— Так вот, это не просто слова. Это не просто издаваемые звуки. Они имеют значение. Ты понимаешь? Я хочу, чтобы ты начал говорить мне правду.
И она опять отвернулась к фотографиям.
— Между прочим, я знаю твое прозвище.
— Какое прозвище?
— Джонатан — то есть Нодж — сказал мне, что тебя звали Фрэнки-Выдумщик. Он считает это забавным.
Чертов жирный Иуда, мешок дерьма.
— Так меня уже больше никто не зовет. Это дурацкое школьное прозвище. Просто шутка. Я честен как все.
— Это-то меня и беспокоит. Так кого ты хочешь пригласить?
Она покачала головой, очевидно, что-то пытаясь выразить. Копна огненных волос при этом не шелохнулась: слишком короткие и слишком обильно обработаны гелем. Как выяснилось, они крашеные. По корням видно. Мир вокруг состоит из иллюзий. Все ими пропитано — риэлтерская контора, я сам, внешность, взаимоотношения, дружба. Нет, только не дружба. В это я не поверю никогда.
Я почувствовал, что захлебываюсь в потоке, хлынувшем из шлюза, который она открыла. Чтобы прийти в себя, я извинился и сбежал в туалет. Что это со мной? Господи Иисусе! Какая-то часть меня допускала ее правоту, а может, хотела в нее верить. Как было бы замечательно жить по строго установленным правилам. У меня всегда была потребность придерживаться определенных правил, отчасти поэтому я лгал — чтобы другим казалось, что я следую правилам. На самом деле это практически невозможно. А как было бы славно подписаться на набор индивидуальных принципов. Но это нереально. Человек врет раз десять в день. С таким же успехом можно пытаться отменить силу тяжести. Свидетельство о заключении брака на такие вещи не влияет.