Блюхер
Шрифт:
Вместе с тем к 1934 году Киров стал одной из центральных фигур в партии и государстве. В Политбюро все более повышается его активность, его горячо поддерживают Серго Орджоникидзе, Валерьян Куйбышев и другие, с ним вынуждены считаться Молотов, Каганович, Ворошилов, хотя они всегда являлись главной опорой Сталина. К началу 1934 года в Политбюро сложилась устойчивая группа: Орджоникидзе, Куйбышев, Киров, Косиор — составлявшая здоровое ядро партийной верхушки. Сталин не мог уже безраздельно доминировать, но, как умный и лукавый властолюбец, продолжал держать в своих руках все нити управления партией и страной.
Как мы теперь знаем, после XVII съезда ВКП(б) многие его делегаты, прежде всего те из них, кто был знаком с «завещанием» Ленина [54] , считали, что наступило время переместить Сталина с поста генсека на другую работу. Заменить его вполне мог Киров и из-за его огромной популярности, и в связи с его триумфом на самом съезде. В ходе выборов нового состава
54
Речь идет о памятной записке, которую Ленин продиктовал своему секретарю 24 декабря 1922 года и в которой высказал сомнение в доверии Сталину. «С тех пор, как товарищ Сталин стал генеральным секретарем, он объединяет в своих руках огромную власть, и я не уверен в том, что он всегда сумеет употребить эту власть с необходимой осторожностью». 4 января 1923 года Ленин внес в свое «завещание» дополнение, в котором, указывая на «резкость» Сталина, рекомендовал во избежание раскола партии удалить его с поста генерального секретаря. «Завещание» было оглашено в мае 1924 года на заседании ЦК, где большинством голосов было принято решение не обнародовать его содержание на предстоящем XIII съезде партии. Зиновьев и Каменев убедили членов ЦК, что Сталина опасаться не стоит.
Хозяин после съезда сделал неприятное для себя заключение: в партии зреют серьезные силы, несогласные с его курсом и пытающиеся оказать ему решительное противодействие… Отсюда вывод: эти силы необходимо постепенно, без малейшего сомнения уничтожить.
Блюхер не верил, что убийство Кирова совершил террорист-одиночка. За спиной Николаева стоял кто-то всесильный, Николаев — только орудие в руках могучей организации. В беседах с товарищами проскальзывали догадки, что к покушению причастны ответственные работники органов государственной безопасности, и в первую очередь заместитель наркома внутренних дел Г. Г. Ягоды Я. С. Агранов и его ближайший человек И. В. Запорожец. Агранов давно в ОГПУ — НКВД, на протяжении многих лет занимает руководящие должности. На следующий день после убийства Кирова он занял место снятого с должности начальника Ленинградского УНКВД Ф. Д. Медведя. Запорожец — выдвиженец Ягоды и Агранова, в 1932 году по их рекомендации он был назначен первым заместителем начальника Ленинградского управления НКВД…
Говорили: при выборе исполнителя злодейского убийства организаторы остановились на Николаеве не случайно. Он в свое время работал в органах НКВД, затем в РКИ, и отовсюду был изгнан. Ему внушалось, что в неустройстве его судьбы виноваты руководители Ленинграда, и прежде всего Киров. М. В. Росляков, в то время член Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), рассказывал: была подброшена и грязная сплетня о близких отношениях Кирова с Мильдой Драуле, женой Николаева. Тем самым разжигалось в Николаеве чувство ревности, желание рассчитаться с «соперником». С апреля 1934 года до дня убийства Николаев всячески отлынивал от предлагаемой ему работы, но, очевидно, получил те 30 сребреников, которыми с древних времен оплачивают вероломство и предательство. В течение последних шести-семи месяцев Николаев дважды подбирался к Кирову, и органы НКВД дважды его отпускали безнаказанным.
Так кто же этот всесильный человек, которому подчинены и могучая организация, и ответственные работники органов государственной безопасности, и террорист-одиночка Николаев?..
Блюхер, оставаясь наедине с самим собой, размышлял: а знал ли Сталин о готовившемся покушении на Кирова? Может, знал, а может, догадывался. Организаторы убийства, вероятно, хорошо понимали, что вождь видит в Кирове опасного соперника, что растущий авторитет Мироныча, как называли в народе Кирова, начинает ставить под сомнение монополию руководства Сталина. И они ударили по Кирову. Ударили без промаха, будучи уверенными, что тяжелых последствий для них не наступит. Сталин не случайно с первого часа после убийства взял под свой пристальный контроль ведение разбирательства случившегося, подобрал верного человека — Ежова, которому вместе с Аграновым поручил провести «тщательное следствие»…
Блюхеру вспомнилось, как прошлым летом в один из выходных дней собрались он, Лаврентьев, Крутов, Дерибас, Западный на берегу Амура на даче УНКВД. Изрядно выпили и, как водится в таких случаях, повели разговоры на «горячие» темы: о высших руководителях страны, о закулисной жизни партии. Терентий Дмитриевич Дерибас привез свежий номер журнала «Большевик», в котором была опубликована статья Лаврентия Берии, восхвалявшая Сталина. Дерибас смеялся: «Представляете,
какую реакцию эта статья вызвала у многих… Особенно у кавказских товарищей. Надо было видеть бурное возмущение Берией Авеля Енукидзе…» [55] А Лаврентьев поведал об одном случае, рассказанном Кировым в кругу друзей: «Иду я со Сталиным по Кремлю, нам навстречу Иванов-Кавказский [56] , улыбаясь, приветствует нас и в адрес Сталина бросает: „Здорово, хозяин!“ Сталин ему не ответил, лишь ожег его злым взглядом. А мне сказал раздраженно: „Хозяин — это что-то байское. Дурак!“ Не поздоровится теперь бедному Иванову-Кавказскому…»55
Для Енукидзе это возмущение в будущем обернулось трагедией. Немногим более двух лет спустя, в начале 1937 года, он был арестован как «враг народа».
56
Владимир Георгиевич Иванов-Кавказский— партиец с подпольным стажем, активный участник революции, член ЦК, секретарь ЦК КП Грузии. В конце 30-х годов был арестован как «враг народа», расстрелян. Были репрессированы все его родственники: жена Елена, ее сестры — Мария и Тамара, их мужья — первый секретарь ЦК Армении Айказ Костанян, секретарь грузинского ЦК Михаил Кахиани.
Эти откровенные намеки в отношении Сталина Блюхер тогда понимать не желал и позиции своей не скрывал. Дерибас с улыбкой и в то же время не без ехидства говорил: «У вас, Василий Константинович, мы знаем, трепетные чувства к Иосифу Виссарионовичу, а мы зубоскалим. Простите уж нас».
Сейчас к Сталину Блюхер относился несколько иначе. Он видел: восхваление вождя вышло за рамки разумного, обрело уродливые формы, а вождь принимает это как должное. Более того, Сталин безжалостно расправлялся с теми, чья популярность и авторитет приближались, как ему казалось, к его уровню, кто отказывался поддерживать его культ (например, жестоким репрессиям подверглись делегаты XVII съезда, проголосовавшие против Сталина). Блюхеру все чаще приходила мысль, что и Кирова убрали по его распоряжению. Не зря в Ленинграде и Москве ходили разговоры: «Мироныч стал жертвой своей популярности».
На прощании с Кировым Блюхер стоял в траурном карауле. Он сменял у гроба Сталина, Молотова, Калинина, Ворошилова, Орджоникидзе, Жданова, Микояна, Кагановича. Ему запомнился Сталин, стоявший у изголовья Сергея Мироновича. Лицо генсека было спокойно и непроницаемо. Казалось, он не на скорбной церемонии, а на заседании ЦК или партийного съезда и погружен в свои повседневные государственные думы…
На следующий день в газетах появилась директива Президиума ЦИК СССР, в которой следственным органам предлагалось вести дела обвиняемых в подготовке или совершении террористических актов ускоренным порядком. Судебным органам — не задерживать исполнение приговоров о высшей мере наказания из-за ходатайств преступников данной категории о помиловании, так как Президиум ЦИК Союза ССР не считает возможным принимать подобные ходатайства к рассмотрению. Органам Наркомвнудела — приводить в исполнение приговоры о высшей мере наказания в отношении преступников названных выше категорий немедленно по вынесению судебных приговоров.
После прочтения этой директивы Блюхеру подумалось: «А почему Президиум ЦИК не считает возможным принимать подобные ходатайства к рассмотрению?..»
МАРШАЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Идея об учреждении нового воинского звания для военачальников, внесших наибольший вклад в защиту советской страны, в кремлевских стенах витала еще в середине 1934 года, но впервые заговорили об этом на одном из заседаний Политбюро ЦК в начале 1935-го. Сталин предложил подумать о таком воинском ранге, как «маршал». Постепенно эта мысль вышла за кремлевские стены. Вскоре маршальское звание стало предметом обсуждения в коридорах ЦИКа, Совнаркома и, естественно, в среде военной верхушки.
И вот 20 сентября 1935 года ЦИК и СНК СССР приняли постановление о введении персонального воинского звания командному и начальствующему составу РККА — Маршал Советского Союза. В постановлении указывалось, что это звание присваивается «выдающимся и особо отличившимся лицам высшего командного состава»…
Сталин изучал список возможных претендентов на присвоение маршальского звания: Буденный, Ворошилов, Егоров, Тухачевский… Раздумывал… Наконец, видимо, сделав выбор, взял карандаш, подчеркнул четыре первые фамилии и добавил к ним пятую — «Блюхер».
В ноябре Блюхер с женой отдыхали в санатории «Барвиха» под Москвой. В это время отмечалось 60-летие «всесоюзного старосты» М. И. Калинина. Василию Константиновичу позвонил комендант Кремля: Михаил Иванович приглашает Блюхера вместе с женой на празднование своего юбилея.
На юбилей Калинина съехалось большое число именитых гостей — весь цвет партийной и правительственной элиты. Вначале всё было очень торжественно, много говорилось тостов, добрых слов в адрес юбиляра. После застолья торжественность сменилась весельем с песнями и танцами. Буйно веселились военные, особенно в ударе были С. М. Буденный и А. И. Егоров: Семен Михайлович виртуозно играл на гармошке, а Александр Ильич лихо отплясывал.