Блюз осеннего вечера

– Там. Слышал?

– В газетах было.

– Понятно. Разговорчиков не было? Может, наши?

– Привычка, что ли? Ты ж на воле.

– Какая привычка?! А, ладно, к черту. Я сам там был. Найти их надо.

– А-а-а. Про наших не слышал. И не услышал бы. Болтать о таких вещах все равно что розетку при включенном питании чинить.

– И то верно.

– Сам что думаешь?

– Ничего не думаю. Неохота думать. На меня бабки повесили. Без малого тридцать «лимонов». Через две недели срок.

– Нехило.

– Нехило. Вот, жду.

– Я и смотрю, не такой ты. Может, расскажешь? Все равно ждешь.

Я поковырялся в пицце вилкой и выложил Молчуну историю с налетом. Скорее, душу излил.

– Вот так, вроде не виноват, но фактики. Фактики-фантики…

– Да, беспредел идет. Двух человек из-за какой-то валюты. Я, Андреич, сам не ангел, воровал. Что было, то было, да ты знаешь. Но убить?! Скоты.

– Время такое.

– Чушь. После войны тяжелее было, а не беспредельничали.

Я опять начал ковыряться в плоской пицце. Спорить о моральном падении общества – то же самое, что толковать гулящей бабе о вреде абортов.

Мы помолчали несколько минут. Затем я положил вилку.

– Пошел я, Сергей. Спасибо.

– Погоди, дождь ведь.

– Не растаю.

– Да, скис ты. Это зря. Бывает хуже.

– Да разберусь. Или, – я усмехнулся, – со мной разберутся.

– Ты работал когда-нибудь на конвейере? – неожиданно спросил Молчун.

– Нет. Если, конечно, ментура за конвейер не сойдет, то нет.

– Знаешь, что там самое паскудное? Тупеешь. Каждый день одно и то же, каждый час одно и то же, каждую секунду одно и то же. Ты отучаешься думать. Я спрашиваю, ты работал на конвейере?

– Нет, – еще раз ответил я.

– Преступления – это тоже своего рода конвейер.

– На философию потянуло?

– Погоди.

Сергей отошел к стойке и вернулся с еще двумя стаканами водки.

– Все одно и то же. Можно менять форму, суть остается прежней. Можно украсть, ограбить, убить… Суть одна – нажива и власть.

– Ну это понятно.

– Ничего тебе не понятно.

– Честно говоря, немного неожиданно такое от тебя выслушивать.

– Я говорю же, ни фига ты не понял. Зачем там стреляли?

– В магазине?

– Да, в магазине.

– А черт их знает. Придурки.

– Ну книжника – понятно, чтобы выйти не помешал, чтобы на помощь не позвал. А кассира?

– Ну тоже, наверно, чтоб не мешался. Я ж не спрашивал. Не довелось присутствовать.

– Правильно. Почему тебя там не было? Потому что тебя попросили уйти. По-про-си-ли. Делай выводы, не вставай за конвейер. А почему баб не положили? Где двое, там и четверо. Так и так стенка. Ну? Чем им кассир помешал?

Я тупо уставился на Молчуна. Мне абсолютно не приходила в голову эта мысль. Хотя, если честно, я даже не думал над этим. Ну, Молчун… Голова.

Сергей залпом хлопнул рюмку и полез за сигаретами.

Прикурив, он немного помолчал, затем произнес:

– Найдешь этих сук, не сдавай ментам. Это не люди. Клопы. А клопов давить надо.

Я поднялся, поправил воротник плаща и протянул Молчуну руку:

– Пока.

– Слушай, – он несколько замялся, – я все спросить хотел, да момента подходящего не подворачивалось. Тогда, три года назад, ну, если б я отказался, ты бы посадил меня?

Я покачал головой:

– Нет, Сергей. Маловато рубля для посадки.

– Я так и думал, – вздохнул он. – Но все равно спасибо. Пока. Телефон знаешь, звони, не забывай.

– До встречи.

Я выскочил на улицу и побежал к метро. Дождь лил стеной. Но я не замечал его. Я думал, хватит ли мне двух недель. Да, Молчун прав, ментура – это тот же конвейер. Иначе как я не разглядел такую очевидную вещь? Очевидную и бесспорную. Леха-кассир тоже был с ними.

Глава 4

В дверь пришлось постучать. Вместо звонка, подобно усам таракана, из стены торчала пара проводков. Сама дверь, видимо, давным-давно не ощущала на себе грубой мужской ласки. А подъезд, расписанный шедеврами народного творчества, напоминал пещеру позднего неолита. Я нашел в дерматиновой обшивке брешь размером с тарелку и слегка постучал по ней зонтиком.

Прислушавшись, я уловил за дверью звуки шаркающих шагов и догадался, что пещеры неолита и по сей день обитаемы.

Так оно и оказалось, когда из-за приоткрытой двери меня обдало ароматом прокуренных комнат, кошачьей мочи и винно-водочных паров.

– Вам кого?

– Вас. Зинаида Николаевна?

– Да.

– Я по поводу Алексея. Из банка.

О том, что я тот самый охранник, который ушел за папиросами, я предпочел умолчать.

– Проходите.

В квартире, кроме упомянутого кота и матери Лехи-кассира, никого не было.

Зинаида Николаевна прошла в большую комнату – судя по столу, дивану и обветшалому серванту, гостиную – и предложила мне присесть на единственный стул. Я бегло оглядел стены, заметил фотографию Лехи в картонной рамке, собрание бутылок в углу и пару высохших цветов в горшках.

Таких квартир за время своей работы в отделении я насмотрелся ого-го сколько, и обстановка меня ничуть не смутила. В таких уютных семейных гнездышках зреют плоды так называемой «бытовухи», или официально – бытовой преступности. Когда в пьяном угаре режут друг друга кухонными ножами мужья с женами или сыновья с отцами. Когда дети, начиная с четырехлетнего возраста, становятся взрослыми, а старость приходит в сорок. Но каждый выбирает свой путь, а время агитации за Советскую власть и социалистический быт давно миновало.

Не скажу, что Лехина квартира была совсем никуда не годной. Не притон и не блат-хата. Она всего лишь приближалась к стандартам притона.

Зинаида Николаевна тоже приближалась, но окончательно спившейся я бы ее не назвал. Не синюшница. Однако пропустить через себя литра полтора за час сможет. Под баночку дешевого печеночного паштета.

– Слушаю.

Я, решив не откладывать дело в долгий ящик, начал:

– В общем, такая проблема. Я из службы безопасности «Аякс-банка». Дело в том, что налет на обменный пункт, во время которого погиб Леша, скорее всего, был тщательно спланирован и подготовлен. У бандитов имелась информация, что в тот день в пункте будет большая сумма. В милиции, к сожалению, почти не занимаются этим делом, поэтому руководство банка поручило мне по возможности выяснить, кто мог похитить деньги.