Блюз
Шрифт:
– Раз, два… восемь… двенадцать… и в итоге – сорок.
Он слез с дерева и взял автомат. Один из партизан (Артём из Выборгской бригады) спросил:
– Ну, что там? Есть резон брать-то?
– Что ж, сорок домов, женщины, старики, дети оторжратые бегают… это уже значит, что поесть найдётся… сразу видно: недавно продовольственный поезд ограбили. Мужики с оружием ходят. (Он закурил). Ну, два «козелка» с пулемётами разглядел, но, мне кажется, у них в гаражах и в сараях ещё всякого дерьма навалом. По периметру всё колючей проволокой сделано, на ней погремушки висят.
Выслушав отчёт проводника, партизаны направились в сторону паровоза. По дороге Дмитрий – последний партизан – рассказывал историю о своей «довойне». Он говорил:
– Не, а я, помню, тоже в деревню летом ездил. Шалаши строили, в войнушку резались: «Тррр… Ты убит!», а тебе в ответ: «Ни хрена! Я ранен!» Всё то же, что и сейчас, только тут тебе никто не скажет, что он ранен. Убит – ну, значит, убит… с кем не бывает?.. Хех.
– Да! да! это точно! Это я тоже помню! – оживлённо соглашались слушатели.
«Ещё один пример того, что война и хаос – честнее мира и Системы».– С удовольствием от собственной правоты подумал Токарев.
– А ещё, помню, у меня кровать была большая, мягкая, и на стене картина висела – тоже большая, тяжёлая. – Дмитрий, сморщившись, сделал особенное ударение на слове «тяжёлая». – Ну, помню, спал-то я всегда головой к стене, а тут, однажды утром просыпаюсь, только привстал и картина как с гвоздя слетит! И «хлоп!» прям в то место, где у меня шея была!
Никто не знал, для чего Дмитрий рассказывал эту историю. Бывают такие моменты, когда просто хочется о чём-то рассказать – пусть даже о чём-нибудь отвлечённом; пусть даже не в кассу.
– Ещё бы минуту пролежал,– продолжал он,– так бы и остался лежать! Как говорится, проснулся бы мёртвым! Хе-хе!
– А я это называю – отправиться в Вечность. – Сказал Джазмен, и всем показалось, что его глаза уставились в пустоту… а может быть, как раз в тот момент он и увидел эту самую Вечность.
– Ну да, точно! – поддакнул Дима и оскалился улыбкой блаженного непонимания.
«Ну да, точно! Ну да, точно! – Мысленно искажая голос, мысленно передразнивал его Токарев. – Если б ты знал, что Вечность это предбанник с пауками, думаю, ты бы сейчас не скалился».
Когда парни подошли к железной дороге, Джазмен умилённо улыбнулся. Возле леса партизаны копали большую яму и сбрасывали в неё тела тех, кто умер в поезде: вот этот старый солдат – схватил инфаркт, этот – застрелился в проёме между вагонов; а вот как раз тот, без ноги, который умер от сепсиса. Все здесь.
– Правильно, правильно! – Подбадривал Джазмен. – Пока не завоняли. А то ещё трупным ядом отравимся. Так держать братва!
Никто не обращал внимания – продолжали закапывать. Интересующиеся лица подошли узнать результаты разведки, чтоб принять участие в составлении плана дальнейших действий; среди них был и проводник второй половины состава. Все почему-то называли его Рубанок.
– Ну что там? – спросил он.
Выслушав отчёт, он присел на насыпь и задумался. Джазмен с не прикуренной сигаретой примостился рядом:
–
Дальше ехать нельзя категорически, – отметил он, – там Владимир, целая армия, приедем на станцию, упрёмся в тупик и нам хана.«Тот, кто поведёт нас мимо всех тупиков…» – ещё раз подумал Токарев, стрельнул сигаретку и отошёл в сторонку.
– Да, деревню надо брать. – Согласился Рубанок. – Что ты предлагаешь? Напролом идти?
– Да я же говорю, поле там стопроцентно заминировали, демоны! Надо стратегию какую-нибудь придумать. Не всё же время напролом ходить, как болваны – а то от нас так ничего и не останется!
Они помолчали.
– Знать бы только, где заминировано. А? Они же ведь как-то оттуда выходят. А? – Рубанок заострил на этом всеобщее внимание и закурил.
– Да, пожалуй, от этого и будем отталкиваться…
Джазмен поднёс к сигарете огонь.
Смеркалось.
IV.
–Полночь. – Пробормотал Рубанок. – Через пятнадцать минут начнём.
Рубанок, Ахмед и один партизан из Оренбургской бригады залегли в овраге возле леса с северной стороны. За их спинами находилось ещё около восьмидесяти человек. По большей части периметра заседали стрелки. Решение было принято, партизаны разработали нехитрую стратегию: разделить периметр на части света. Всего их – партизан – около двухсот человек: три бригады заняли западный рубеж (с ними Токарев и Джазмен), ещё пять бригад – южный, остальные – заняли север. Восток был никак не защищён, так что партизанам оставалось только надеяться, чтобы выход из деревни не пролегал именно с восточной стороны. Атака была назначена на пятнадцать минут первого.
– Ну что, пора, что ли. – Сказал партизан по кличке Пися и положил на плечо гранатомёт.
– Ну, дауай! – прохрипел Ахмед.
Пися прицелился.
– А куда стрелять-то? – Растерянно спросил он.
– Первую в дом какой-нибудь пальни, а остальные по Уазикам. – Сказал Рубанок и закурил. – Или по людям. Не все же дома крушить, нам же в них домах ещё переночевать надо.
Пися заметил движение в окне двухэтажного кирпичного дома, и первый его снаряд отправился аккурат в то место. Второй этаж рухнул. По деревне покатились крики оседлых:
– Это атака! Атака!
Кто-то, оглушённый взрывом, кричал:
– Они взорвали мой дом! Суки! Там были дети! – И этот кто-то безрассудно полез в завалы, отыскивать своих детей. Всё это стрелки мельком замечали в своих оптических прицелах, после каждого выстрела отыскивая новую цель.
– Вон, закопошились! – С довольной улыбкой произнёс Джазмен на западной стороне.
Пися зарядил второй снаряд. К этому времени часовые были уже мертвы или бились в судорогах, а из домов выбегали мужики с оружием и, не зная куда стрелять, палили вверх.
Чтобы оседлые окончательно заметили, откуда идёт стрельба, Пися стрельнул ещё раз, но уже в скопление людей, которые метались возле колючей проволоки, как в собственном заточении.
«Стрелять в людей из гранатомёта, – думал стрелок, – гораздо легче, чем из ружья. Не видишь их искажённые лица, не видишь их судорог, эти утробные крики. «Бах!» и он как будто исчез, испарился. Главное, не смотреть по сторонам… потому что его останки разбросаны повсюду метров на двадцать, и это – жёсткое зрелище. А самого его – нету».