Бобе Лее

надоест!

Когда он пришел

с синяком Это же только догадаться

ломать дерево головой! А?

Вечером Боже! Не дом - читальня! Поговорить не с кем. . .

Когда Велвел

настаивал на своем Чтоб я так жила!

За обедом Не ешь с ножа!

Не качайся!

Не чавкай!

Вообще, ешь, как человек!

Часто Не хлендрай носом!

У бобе Лее есть еще много слов и словечек, но она просила о них не

рассказывать. . .

Что пела бобе Лее Велвелу на ночь

Спи сыночек, спи, мой правнук,

Сладко, сладко, сладко,

И во сне дели на равных

Радость без остатка.

В тучах дождик соберется,

Жаркий уголь в печке,

Доброта всегда найдется

У тебя в сердечке.

Чтобы страха ты не ведал,

Без обиды прожил,

Пусть у каждого соседа

Счастье будет тоже!

Не увидишь в жизни рая,

А во сне, кто знает!. .

Спи, мой милый,

ночь без края. . .

Звезд на всех хватает. . .

Почему

Потому что бобе

Можно все сказать,

Потому что бобе

Может все понять,

Мне на свете друга

Лучше не сыскать!

Тайну очень трудно

Одному хранить,

С ней о тайне смело

Можно говориить!

Все вздыхает бобе

– В доме столько дыр!

Но всегда дает мне

Бобе на пломбир!

Ну, а если грязный

Я приду домой,

И всего то скажет:

– Сам чини и мой!

Никогда я плохо

Бобе не скажу,

Потому что с бобе

Очень я дружу,

Потому что бобе

Можно все сказать,

Потому что бобе

Может все понять!

Бабушкин халат

Ах, как пахнет

Твой халат!

Как салат

И шоколад,

Пахнет щукой

Фаршированной,

И капустой

Маринованной!

Пахнет клецками

И шкварками,

И воскресными

Подарками:

Белой пухлой

Пастилой,

И кунжутом,

И халвой. . .

В этом запахе

Родном

Уместился

Весь наш дом. . .

ПОПЕРЕЧНАЯ

x x x

Судьбе не надо оправданий

Она внутри заключена,

Не надо нажимать педали,

Высовываться из окна,

Года фиксировать в анкете,

В альбоме снимки заключать

Пустое атрибуты эти,

Как и казенная печать.

Судьбы нельзя ни испугаться,

Ни отменить, ни обойти

Она собранье облигаций,

Гроза и солнышко в пути.

Ни описать ее, ни тронуть,

Ни обнародовать черты,

С судьбой плывут и с нею тонут,

И ставят на земле кресты,

А то, что людям остается,

Она им дарит навсегда

В студеной глубине колодца,

Где звездами полна вода:

Ей все равно... что с ней сразиться,

Что отвернуться, что любить...

А просто надо с ней смириться,

Смириться надо, чтобы жить.

x x x

Когда остается так мало,

Что впору бы снова начать,

Жалеть о былом не пристало,

На прошлое ставить печать.

Сегодняшней меркой поступки,

Желанья и беды ценить,

И пестиком возраста в ступке

Крушить, что досталось прожить!

Ах, как в это сладко поверить,

Ах, как невозможно понять,

Что снова откроются двери,

Что совесть не будет пенять.

Все сменишь, но вот она - память

И в сердце и в генах твоих...

Впервые от женщины таять,

Впервые услышать свой стих...

И, значит, опять повторенье,

И все возрожденье - обман...

Мы памятью только стареем,

А возраст на память нам дан.

x x x

Ах, бобе Лее отчего

К тебе так сладко я тянулся

И для чего опять вернулся

В ту горечь сердца своего?!

Быть может, потому что мне

Так мало ласки перепало,

И сердце тяготиться стало

Недополученным вдвойне!?

Мозоли на локтях твоих,

Спина горбатая под старость,

Тебя сгибает лет усталость,

Я рядом у стола притих.

На эту липкую клеенку

Ты, локти положив, стоишь

И по-еврейски говоришь,

Что надо отдохнуть ребенку.

А мне не терпится бежать,

Но я едва порыв смиряю

И бесконечно уверяю,

Что не хочу ни есть, ни спать.

Но все же ем, а перед сном

Меня ты гладишь и целуешь,

Как будто невзначай колдуешь

И шепчешь что-то о своем.

Мне ничего не разобрать,

Но это хорошо, как ветер

Листвой шуршащий на рассвете,

И я укладываюсь спать.

И долго слышу голоса,

А может быть, уже мне снится,

Все говорится, говорится,

Под дверью света полоса.

И оттого, что рядом ты

Пускай разбитая, седая,

Я так спокойно засыпаю

И крашу белые листы.

x x x

Было все на Поперечной

Тот еврейский "гхегдеш" вечный,

Примус под бачком змеиный,

Воздух сине-керосинный,

Умывальника чечетка.

Вечно встрепанная тетка,

За стеной у Гинды

Дети вундеркинды.

Детство шло без выходных

В этом облаке мученья,

И я рос на попеченье

Отказавшихся родных.

Здесь сходились вечерами

Перед ужином у плит,

Или шли с вопросом к маме:

– Соломон за что убит?

На Малаховском подворье

Пахло луком, гарью,кровью.

На короткой Поперечной

Убивали раз в квартал,

Страх припрятанный, но вечный

Над любой судьбой витал,

Навсегда ложился в душу,

Как серебряный налет,

И чернел всегда послушно,

Но сильней - когда везет.