Боевой устав Гоблина
Шрифт:
– Хухум-ржа?! – выдохнули мы дружно. После чего переглянулись, поморщили носы и вновь сделали вид, что незнакомы.
– Хухум-ржа, – распевно промурлыкал гоблин, невольно отвечая на вопрос, которого даже не слышал. Так мурлычут мамочки над любимыми чадами, механики над своими машинами и гурманы над деликатесами.
В слабых отсветах огня стало видно, что его губы, руки и даже жезл обильно вымазаны жиром. Очевидно, во время дневной разведки гоблин наткнулся на гнездовье хухум. Удержаться от того, чтобы приготовить на костре вожделенное для всякого истинного таха блюдо, было выше его сил. Желание набить утробу змеиным
Не спуская нас с мушки, Рож начал свободной рукой заворачивать хухум-ржу в листья и переправлять истекающие жиром колбаски в карманы. Управившись с этим непростым делом, гоблин удовлетворенно прищурился. Вытер ладонь о штанину и пощелкал пальцами, привлекая внимание.
– Теперь двигайте направо. Видите, вдалеке торчит сигнальная башня?
– Нет, – сказали мы опять одновременно.
Видеть-то мы видели, башня штука заметная, тем более с фонарем на макушке. Ее не сумели закрыть даже глухие стены заброшенных бараков. А возражали из чувства противоречия – очень уж обидно ощущать себя болванами, застигнутыми врасплох.
Зря старались: заткнувший уши гоблин все равно нас не расслышал.
– Да, – закивал он, – правильно, с огнями на шпиле! Она самая. Пока держите направление на нее. Когда дойдем до первых домов, в город не углубляйтесь, а сворачивайте опять налево. Там будут деревянный тротуар и фонари. Когда достигнем нужной улицы, скажу. Все, марш!
Рож отпустил нас на десяток шагов и двинулся следом. Вскоре послышалось громкое чавканье, сопровождаемое счастливыми возгласами. Проклятый толстяк возобновил поглощение легендарного блюда.
– Это надо же, как жрет заразительно, боров холощеный, – пробурчал я.
Зак усмехнулся, но быстро опомнился. Смеяться над шутками шкуры-сержанта, пообещавшего отдать под трибунал, было ниже его достоинства.
– Эх, и почему я не абориген? – продолжал я бормотать, косясь на орка.
Я уже жалел, что погорячился, приказав тому обязательно шлепнуть Шамана. Ясно же, что дело это невозможное. Однако признавать свою ошибку перед подчиненным – дурной тон и тяжкий удар по авторитету командира. Лучше попытаться вернуть дружеское расположение другим способом.
Я свистнул:
– Эй, Зак, да ведь ты у нас таха. Попроси у землячка пару копченых гусениц. Авось угостит. Или тушеного навозного жука. Прикинь, высосешь ему брюшко, схрупаешь головогрудь… Объедение, наверно. Что зафыркал? Слюнки побежали?
– Я с вами не разговариваю, господин сержант. Сэр.
– Иди ты! Что, правда?
– Так точно, сэр. Правда, сэр. Не разговариваю, сэр.
– Ну и на здоровье. Тогда я с Рожем поболтаю. Эй, десятник, хочешь анекдот? Хороший, смешной, про тувлюхов. Что молчишь, будто дерьма в рот набрал? – Я обернулся и захохотал: – А-а-а, так оно и есть!
Я подмигнул Заку, мотнул головой назад. Тот покосился на гоблина и тоже прыснул. Мы как раз успели миновать безлюдные трущобы и приблизиться к первому городскому фонарю. Тот оказался неожиданно ярким, с широким углом охвата.
В зеленоватом мерцающем свете развеселившая меня картинка была видна до мельчайших подробностей. Щеки у гоблина
раздулись, изо рта торчал мотающийся змеиный хвост и клочки лопуха. Челюсти энергично двигались, а по подбородку стекали зеленые от растительного или жучиного сока слюни. Заметив, что за ним наблюдают, десятник поспешно втянул в пасть остатки хухум-ржи и неразборчиво что-то забубнил, помахивая жезлом. Кажется, велел смотреть вперед.– Ладно, ладно, – сказал я примирительно, после чего снова обратился к Заку: – Слышь, брат, как считаешь, командование ОАТ сильно обрадуется, когда узнает о злостном нарушении субординации?
– Что ты имеешь в виду? – хлопнул глазами Маггут. И после короткой паузы нерешительно добавил: – Сэр?
– Ну, ты прямо какой-то заторможенный. Посуди сам: великий командарм таха и его верный начальник штаба много суток сидят на сухом пайке да бананах. Буквально зарабатывают язву желудка. А этот пузатый скот тайком пожирает свеженькую, с пыла с жара хухум-ржу. И делиться ни с кем из боссов явно не намерен. Смотри, как торопится, подъедает остатки.
Губы Зака искривила зловещая ухмылка.
– Предлагаешь заложить головозадого?
– Выбирай выражения, воин! – притворно возмутился я. – Что значит заложить? Выполняя воинский долг, доложить по команде. Так, мол, и так, отвратительно чревоугодничал, чем уронил достоинство десятника ОАТ…
– …На глазах ошеломленного и возмущенного гражданского населения.
– Чем вызвал ненависть простых киафу! Соображаешь! – похвалил я. – Все-таки не зря вы, янки, двести лет без остановки друг друга по судам таскаете. У вас, наверное, уже в крови умение придумывать всякие такие крючки и подлянки. – Последнее слово я произнес по-русски, не отыскав в своем словаре английского аналога.
– Во-первых, поправлю тебя в терминах. Что еще за «крючки»? Что за «podli’anki»? Мы называем это отягчающими обстоятельствами. А во-вторых, я ничего не придумывал, поскольку в нашем деле имеется ровно два надежных свидетеля. Не родственники, не деловые партнеры, которым был бы выгоден сговор… ну и так далее. Зак Маггут и Федор Стволлут, он же Стволов. Так, мужик?
Я согласно кивнул. После чего, восхищенно покачав головой, протянул орку ладонь для рукопожатия:
– Ну, гигант! Как удачно, парень, что ты на моей стороне!
Зак в течение секунды смотрел на мою кисть, размышляя, стоит ли идти на примирение, наконец решился и крепко пожал.
– Ну и от тебя иногда бывает кое-какая польза, – сказал он. – Например, новый анекдот можно услышать.
– И порой даже не один! Рассказывать?
– Ага. Только давай уговоримся, мужик. Чтоб без тувлюхов, мувропцев и вообще без аборигенов. Надоело, что мои даггошские братья в анекдотах постоянно идиотами выглядят. Наверное, у вас, русских, имеются какие-нибудь свои приколы?
– До хрена! Просто до чертовой матери, брат! Вот, например, этот. Идут, значит, по тайге три коренных сибиряка: тувлюх, мувропец и таха…
Спустя четверть часа медленного продвижения вдоль реки Люсьен угодил в глубокую яму – очевидно, бывший омут. Под наслоением грязи, ветвей и мусора определить опасный участок не представлялось возможным. Вдобавок гомункулус не слишком серьезно следил за дорогой, – он внимательно прислушивался к тому непостижимому созданию, что все быстрее зрело в его груди.