Боевые паруса. На абордаж!
Шрифт:
У Аны от таких объяснений аж губы дрожат, а мужу остается только смотреть и делать вид, что весел. Почему? Да потому, что сидит он в мужской компании, за высоким столом и на стуле. Жена – с другими дамами, за низким и на подушке. Хоть каждый из супругов занимает самое почетное место на своей половине, друг с дружкой им не поговорить. Иные пары, правда, умеют очень ловко перемигиваться и обмениваться иными знаками, но такая премудрость постигается годами. Пока приходится ловить обрывки разговоров.
– …так это в цене камней, а мы заплатили… – Жена вот-вот заплачет. А рядом, увы, только подруги. И, прежде всего,
Гаспар подмигнул жене. Не заметила! Зато хозяйское моргание принял на свой счет некий небогатый дворянин, что нацелил двузубую вилку на тарелку с поросенком, изжаренным на решетке под белым вином. И в отличие от давешней дичи – которую, изволением одной астурийки, пришлось есть вовсе пресной, – надлежащим образом проперченным.
Мерзавец, наверняка пикаро, что пробрался в приличный дом с исключительной целью набить себе желудок да на красивых дам полюбоваться. Увидел, что хозяин смотрит в его сторону да еще подмигивает, дернулся – и вот, поросенок в брызгах подливки подскакивает, будто ожил, набрасывается на соусницу – и к потолку возносится благоухающий чесноком фонтан!
– Сеньор, – возмутился Гаспар, – да будет стыдно тому, кто прихватил вас с собой. Я не против того, чтобы любой благородный человек набил под моей крышей утробу. Но красить потолок соусом? Я против!
– Я… – виновник молитвенно заломил руки, но продолжить речь не сумел.
– Кто вас привел?
– Я сам пришел. Без приглашения, каюсь, но тут должен появиться один мой знакомый, к которому у меня есть разговор…
– Знакомого не под чесночной ли подливкой подадут?
Нуньес сделал знак пальцем, и за плечом возник дворецкий.
– Прикажете гостя… проводить? С достойными почестями?
Гаспар ненадолго задумался.
– Рано. Вдруг не врет? Вот что. Прикажи с него глаз не спускать. И, если вздумает сбежать, ни с кем не поговорив, а тем более украсть… Понял?
– Да, ваша милость. Вздуем в лучшем виде!
Впрочем, метатель поросят пока не делает ни попыток к бегству, ни тем паче к воровству. Подпер спиной стену, принял скучающий вид. Неужели и правда кого ждет?
Между тем алькальдова дочка продолжает объяснения. Уж лучше б молчала!
– Деньги берут больше за перевоз диковинки, – сообщает, – через два океана и каменюку тащить дорого! Опять же, у нас такого не делают. Да и работа тонкая. Так не умеют даже в Триане.
Тут жена чуток утешилась, даже улыбнулась неуверенно. Пусть предместье отделено от старой Севильи только наплавным мостом, всяк знает – лучшие мастера в любом деле обитают именно там. Ремесла не любят городских налогов – а иные, потемней, и городской стражи. Сам граф Барахас скрипит зубами да грозится послать на рассадник зла фландрских ветеранов, пока те под рукой…
Вот Руфина что-то прощебетала – над ухом смеялись, и расслышать, что именно, не удалось. Зато после – встала, махнула компаньонке, мол, мне пора – и ушла. Вот и хорошо.
Осталось наклониться через стол к старшему алькальду:
– Дон Хорхе, зачем держите дочь в столь ежовых рукавицах?
– А что ей тут делать? Жену вашу она в любой день навестить может. Болтать же попусту
с чужими мужчинами… Так и до похищения можно доиграться.– Лучшее средство от похищения – замужество, не находите? Тогда голова будет болеть у вашего зятя.
– Ну что же делать, если нужно продержаться еще почти два года, – пожимает плечами Хорхе, – да и головная боль эта такого сорта, что расставаться очень не хочется. Заведете своих детей, поймете.
– А где ваш вечнозеленый помощник? Обещал явиться.
– И явится. Как только разгребет бумаги. Дружба и служба не должны мешать друг другу, а потому, надеюсь, вы его простите.
– Что возьмешь с поэта? Он и месяцем ошибется, придется извинить.
По счастью, Диего явился всего часом позже. Запыхавшийся, но довольный.
Гаспар поприветствовал гостя.
– Самое вкусное вы не пропустили. Да и беседа только начинается…
– Беседа – это хорошо… Что же до пищи земной – боюсь, мне больше нельзя. Я чуток перехватил на службе, а перегрузку моему несчастному желудку эскулапы запретили строго-настрого. Иначе брюхо лопнет!
– Ерунда. Вот уберете печеного марлина, желудок от благодарности и заработает, как надо. Как видите, я и северной кухней озаботился…
Гаспар улыбнулся – как показалось Диего, несколько зловеще, и отправился к дамскому столу перекинуться парой слов с женой, оставив сеньора младшего алькальда размышлять над разрешением сложной задачи: как, не обидев хлебосольного хозяина, не дать утробе разползтись по швам.
Вот Диего и не торопится за стол. Засвидетельствовал почтение хозяйке, обменялся словом-другим с немногими знакомыми – и шарит взглядом по зале. Ищет хоть какую отсрочку от закармливания насмерть. И вот перед ним, в позе веласкесовского Диогена – колоритнейший тип. Стоит так, что сзади его не разглядеть – уже примета. Да и лицо… Пусть пикаро ковыряет во рту взятой на шелковый шнурок зубочисткой красного дерева, за настоящего кабальеро не сойдет. Либо где-то разжился, либо крашеная сосна.
– Вы избегли галер, сударь?
– Вы меня с кем-то перепутали. Извольте извиниться, или… – А глаза бегают!
– Или что? Заметьте, я пока говорю тихо. Решили набить желудок на чужом празднике? Ну и ладно. Невелик грех.
На лице пикаро – облегчение. И понимание.
– А, я вас узнал. Теперь понятно, откуда я вам знаком! Вы младший алькальд, а я берегся только от грозных очей дочери старшего… Вот уж не знал, насколько быстра худая слава. Меня отпустили. Таковы девицы в Севилье – одна погубит, другая спасет. Могла ведь солгать, что четки краденые, но нет, признала, что залог свидания. Теперь плачет. Я бы и женился – но кому нужен нищий идальго? Ни кола, ни двора.
Чело алькальда хмурится в раздумье. Будто и правда его заботит судьба рыночного мошенника…
– Мне нужен! Видите ли, мои врачи – не наемные убийцы, воспетые стихом и прозой, а добрые собутыльники по университетскому землячеству – не советуют мне переедать. И вот я попал на один званый ужин с другого. Не поможете ли очистить тарелки? Так, чтоб ни гости, ни хозяева не заметили, чьей утробе сделали честь их угощения?
– После того, как этот мерзавец Кеведо опубликовал немалую толику хитростей, к которым прибегают голодные гости вроде меня, объедание ближнего превратилось из простой шутки в высокое искусство…