Боевые псы не пляшут

– Сказал, что вы как-то отдалились друг от друга. Из-за меня.

– Не из-за тебя, – я вывалил язык между клыков. – Ты-то здесь при чем? Ты – собачка вольная.

Она продолжала внимательно разглядывать меня.

– Тео… знаешь, он какой-то особенный пес… Не похож на всех прочих… Стоит ему лишь лизнуть меня, как он умеет, у меня ноги подкашиваются.

– Меня это не касается.

– Мне очень жаль, Арап… Правда. В конце концов, мы – животные. И есть такое, где нас ведет не разум, а инстинкт. Тео…

Я отпрянул от ограды.

– Прощай, Дидо. Еще увидимся.

– Погоди… – она придержала меня зубами за ошейник. – Ты – славный пес, Арап. И достоин хорошей подружки.

– Почем ты знаешь, чего я достоин?

– Тео рассказал мне твою историю. О боях насмерть… Чудо, что ты выжил.

– Трепло твой Тео.

– Знаешь, он очень любит тебя. И сказал мне как-то, что, мол, единственная помеха нашему с ним счастью – это боль, которую мы причинили Арапу.

Люди пожимают плечами, демонстрируя безразличие, а я махнул хвостом.

– Не важно. Предпочла бы ты меня – больно было бы Тео.

Она призадумалась на миг, помотала головой.

– Чего-то я сомневаюсь, что ты пожертвовал бы дружбой ради меня, а? Скорее бы отказался, разве не так?

– Этого мы уже никогда не узнаем, – ответил я.

И пошел прочь.

В тот же день, но попозже, среди наваленного грудами мусора, который никто не убирал, я допросил Сюзи, потаскушку с проезда Рата. И поначалу не узнал ничего нового. Она тоже в последний раз видела Бориса и Тео перед их исчезновением.

– Шли спокойно, бок о бок. Ничего необычного – были такие, как всегда. Я им гавкнула – не хотите ли, дескать, мальчики, отдохнуть, но они и ухом не повели. Тео рассеянно улыбнулся мне – так, слегка. А Борис даже не взглянул в мою сторону, шел, отставив и напружив хвост в своей манере… Я еще подумала: «Ах, ты, воображала, куколка из дерьма, баловень, строит из себя тут невесть что, понимаешь… Чтоб тебя, думаю, мусорный фургон переехал!»

– Не припомнишь ничего такого, что бы мне пригодилось?

Сюзи, рывшаяся в разодранном пакете с отбросами, на миг прервала свое занятие и задумалась. Чуть поодаль, устроившись меж мешков с мусором, пялили на нас красные злые глазки две крысы.

– Да нет вроде бы… – сказала она, а потом, помолчав в сомнении, вскинула голову. – А вот на следующий день я слышала, как об этом толковал кто-то из дружков Текилы.

Я навострил уши – их мне обрубили, хотя и не слишком сильно, готовя к боям в былые времена, – потому что Текилой прозвали мексиканскую эмигрантку – собаку непроизносимой породы ксолоитцкуинтли. Та еще стерва. Тварь опасная и бессовестная. Ее шайка бродячих псов контролировала весь оборот костей и мясных обрезков на другом берегу реки, возле нового моста.

– Какой именно?

– Один из ее охранников: такой приземистый, коренастый боксер-полукровка со светлым пятном вокруг одного глаза. Он подкатился ко мне внаглую, а я для затравки спросила, знает ли он такого Красавчика Бориса. Сперва он придуривался, делал вид, что не понимает, о чем речь, а потом сказал так: «Как поработает спарринг-партнером, его и родная мать не узнает».

При этих словах у меня во рту пересохло.

– Он так сказал?

– Этими самыми словами.

– Он произнес слово «спарринг»?

– Ну, говорю же.

– А про Тео – ничего?

– Ничего.

Я погрузился в размышления, и были они безрадостны. И показалось даже, что небо над городом потемнело. Тут я обнаружил в мусоре заветренный ломтик жареного сала очень соблазнительного вида. Сюзи глядела на него с вожделением, но претендовать не решалась.

– Спасибо, – сказал я.

И лапой придвинул угощение ей. Она поглядела на меня удивленно, а потом с удовольствием смолотила.

– Ты – настоящий рыцарь, – сказала Сюзи, с довольным видом виляя хвостом. – Не хочешь ли пошалить немного перед уходом?

И очень непринужденно развернулась ко мне кормой. Я качнул головой:

– В другой раз как-нибудь.

– Ладно. Захочешь – знаешь, где меня найти.

– Да уж знаю. Береги себя, Сюзи.

– И ты, чемпион.

Мне было приятно, что она назвала меня так. Ерунда, конечно, но давно я такого не слышал. Давно уж, очень давно все снова называют меня просто Арапом.

Я все ворочал в голове эти тягостные мысли, когда перед новым мостом произошла неприятная встреча.

Доберман Гельмут с двумя приятелями лежал на тротуаре перед книжным магазином своего хозяина. Магазин называется, кажется, «Убер Аллес» [4] и торгует в основном книгами о Второй мировой, биографиями какого-то Гитлера, который вроде бы уж давно околел, – и прочим подобным добром. Покупатели тут все как на подбор – бритоголовые, в армейских ботинках и пилотских куртках. Поскольку время от времени происходит мордобой, туда регулярно приезжает полиция. Гельмут, как я сказал, принадлежит владельцу, а двое других – еще один доберман и бельгийская овчарка – его клиентам или друзьям. Все трое были привязаны к фонарному столбу, поскольку склонны искать приключений на собственную задницу и устраивать драки. Кто другой обошел бы их сторонкой, перейдя на другую сторону или вообще убравшись в другой квартал. Но кое для кого такое невозможно. Репутация важнее всего прочего. Так что не пристало мне сворачивать с дороги из-за неонацистского пса. Или даже троих. Я сворачиваю, только если грозит встреча с козлами двуногими в зеленых фургонах – муниципальными собаколовами. Тут гляди в оба, потому что эта встреча тебе обойдется чересчур дорого. Но в тот день их было не видать.

4

«Убер Аллес» ("Uber Alles) – превыше всего (нем.).

– О-о, Арап, какая встреча! Ты – и в наших краях!

Гельмут, заметив меня, поднял голову. Я остановился как раз в той точке, до которой дотягивался его поводок. И даже чуть ближе. Нашли чем пугать.

– Как дела, Гельмут?

– Сам видишь – идут.

– И неужто ни одна еврейская собака тебя пока не порвала?

Гельмут, осмысливая услышанное, уставил на меня свои желтые свирепые буркалы. На ошейнике рядом с жетончиками прививок я заметил свастику. Он был малость глуповат. Я говорил негромко, спокойно, глядя прямо на него и так, чтобы ему были видны мои клыки. Через миг Гельмут обернулся к овчарке.

– Слыхал, Дегрель?… Арап сегодня решил пошутить.

– Но у него ни пса не получилось, – проворчал тот.

Второй доберман рвался с поводка, нагло лез на рожон. Был он тощий такой, нервный, с вытянутой, опасной мордой.

– Наверно, ищет, кто бы его поучил, – прогавкал он.

Я медленно развернулся в его сторону, открывая ему всю панораму, которую предъявляет пес, когда желает, чтобы его не трогали, – уши торчком, губы растянуты, клыки оскалены, взгляд пристальный, тело напряжено и хвост упруг.