Бог и мозг
Шрифт:
В каждой культуре присутствует в той или иной форме духовенство — отдельное лицо или группа лиц, играющие роль посредников между материальным и духовным мирами
Еще одно типично кросскультурное поведение, служащее доказательством присущей человеку склонности верить в духовную реальность, — некромантия, вера в то, что мы можем общаться с духами умерших. Эта склонность уживается в человеке с верой в призраков, фантасмагорические воплощения умерших.
Всеобщая вера человечества в духовный элемент подтверждается также тем фактом, что все культуры ассоциируют чувство вины с религиозным контекстом. Даже когда мы раскаиваемся в своих поступках по отношению к другим людям, всем культурам свойственно беспокойство о том, как оценят эти поступки их боги. Об этом свидетельствуют многочисленные и разнообразные ритуалы искупления и покаяния, с помощью которых представители всех культур признают свою вину в содеянном перед божествами. Такие преступления
Все культуры выражают веру в существование духовных / трансцендентальных / сверхъестественных сил, которые управляют всеми событиями в нашем мире
Материальные свидетельства раскаяния — различные обряды жертвоприношения. В ходе этих обрядов люди предлагают своим богам подношения — в надежде на сочувствие, милосердие или прощение богов. Мы демонстрируем раскаяние, потому что считаем, что за это боги наградят нас как в нынешней, так и в загробной жизни.
Для того чтобы привести наглядный пример выражения некоторых упомянутых выше чувств в сакральной литературе, обратимся к шумерским «Наставлениям мудрости» (135–145):
Поклоняйся своему богу ежедневно, с жертвоприношениями и молитвами, которые надлежит возносить с благовонными курениями. По доброй воле предлагай своему богу дары, приличествующие для поднесения богам. Воздавай ему ежедневную молитву, выражай почтение, простирайся перед ним — и будешь вознагражден. И тогда ты станешь полностью единым со своим богом. Почтительность порождает благосклонность. Жертвоприношения продлевают жизнь, молитва искупает вину.
Довод в пользу духовной функции
«Если человечество развивалось по дарвиновским законам естественного отбора, тогда его сформировали генетическая вероятность и потребности, порожденные окружением, а не Бог»{24}.
Во всех человеческих культурах практиковалась вера в существование духовной сферы, Бога или богов, души и загробной жизни. Странно, что всем культурам свойственно восприятие действительности в одном и том же «духовном» преломлении, что все мы придерживаемся схожих убеждений и выражаем их посредством схожих обрядов и обычаев. И мы должны верить в то, что все это — результат грандиозного совпадения, или же в то, что нас побуждают придерживаться подобных убеждений и обычаев замысловатые последовательности рефлексов или инстинктов?
Подобно склонности всех планарий ориентироваться на свет, склонность представителей всех человеческих культур верить в духовную реальность подразумевает одно из трех. Первая причина, по которой все культуры дали начало одним и тем же духовным концепциям, — некое значительное совпадение. Оно было бы равносильно вере в то, что все планарии ориентируются на свет по той же причине. И то, и другое одинаково маловероятно.
Вторая возможная причина в том, что во время возникновения человека как вида понятия духовной сферы, Бога, души и загробной жизни были созданы немногочисленными вдохновенными авторами, новаторские идеи которых передавались устно от поколения к поколению, пока человек расселялся по материкам, распространяя эти понятия по всей планете, во всех культурах. Подразумевается, что наша кросскультурная вера в духовную реальность — поведение, приобретенное в результате научения, в противоположность унаследованному поведению.
Недостаток этого предположения в следующем: чрезвычайно маловероятно, чтобы при расселении нашего вида по планете какое-либо заученное поведение или убеждения пробили себе дорогу во все сообщества, какими бы обособленными они ни были, а потом с таким упорством продолжали существовать в каждом из них. Заученное поведение (в отличие от унаследованного) появляется и улетучивается как ветер. Вот почему, к примеру, несмотря на то что в истории человечества множество языков возникло и было предано забвению, стремление создавать язык существует во всех культурах как константа. Полагаю, то же самое справедливо для религиозных и духовных убеждений. За всю историю человечества сложились и исчезли десятки систем духовных убеждений, или религий, однако духовный/религиозный [7] импульс упорно продолжает существовать как константа. Аналогичный пример: хотя десятки специфических религиозных обрядов, практик, убеждений со временем сложились и были забыты, повсеместно сохранилась фундаментальная вера в духовную сферу, духов, сверхъестественные существа и богов, в душу и загробную жизнь. Эти ключевые убеждения составляют фундамент всех мировых религий. Просто способ проявления этих первичных убеждений постоянно меняется и развивается. Тот факт, что эти первичные убеждения остаются живучими во всех культурах, в такой разнообразной среде, а также исторических обстоятельствах, привел меня к выводу, что, как и в случае с языком, здесь мы имеем дело с некой основополагающей физиологической силой.
7
Я бы хотел подчеркнуть важное различие между двумя обособленными побуждениями человека: одним — к религиозности, другим — к духовности. «Религиозный» импульс побуждает нас участвовать в разнообразном
ритуальном поведении, таком, как посещение церкви и строгое соблюдение церковных кодексов и обычаев. Следовательно, этот импульс функционирует как способность к социальной адаптации, обеспечивающая нас общим набором моральных норм, убеждений, ценностей, мотиваций, таким образом подкрепляя динамику группы. Как социальному организму, нам необходимо придерживаться общей идеологии, поскольку она поддерживает силовую стратегию выживания в биофизике, где все решает численность. Более того, религиозный импульс не только благоприятствует групповой динамике, но и дает индивидууму необходимое ощущение смысла и общности.Отличающийся от религиозного, духовный импульс порождает измененное состояние сознания (о нем мы поговорим в девятой главе), вызывающее ощущения благоговейного трепета, умиротворенности, экстаза. Поскольку мы «запрограммированы» приписывать духовный статус всему, в том числе и нашим впечатлениям, нам свойственно истолковывать эти измененные состояния как свидетельство некой божественной или трансцендентальной реальности. Так как определенные религиозные обычаи — например, созерцание, песнопения, молитвы, участие в церковных обрядах, — могут оставить «духовные» впечатления, религиозные и духовные импульсы зачастую действуют одновременно, подкрепляют нашу веру в Бога и церковь. Тем не менее, несмотря на тесную взаимосвязь этих двух импульсов, они остаются отличными друг от друга и не обязательно совпадают. Именно по этой причине человек может быть чрезвычайно религиозным (преданным церковным учениям и обрядам), но при этом совершенно лишенным духовности, не способным приобрести духовный опыт. И наоборот: тот, кто в высшей степени духовен, может и не быть религиозным.
Возьмем, к примеру, наши чувства горя или грусти. Почему все люди испытывают их одинаково? Почему все люди плачут? Никого не приходится учить проливать слезы, скорбя об умершем близком. Это умение досталось нам от природы, это рефлекс. Но представим себе на минуту, что плач — заученное поведение. Представим, что нас научили плакать, выражая горе. Если бы так и обстояло дело, наверняка в какой-то момент некая культура, хотя бы одна, отошла бы от учений и в конце концов нашла бы другие средства выражения тех или иных чувств. Если плач — заученное поведение, крайне маловероятно, чтобы все культуры планеты вплоть до нынешних времен выражали горе одним и тем же способом. Тот же принцип можно применить и к нашим универсальным духовным убеждениям и практикам.
Если допустить, что духовности/религиозности нельзя научиться, у нас остается последняя возможная причина: наши универсальные духовные/религиозные склонности представляют собой неотъемлемую характеристику человека как вида, генетически наследуемую черту. Это означает, что мы внутренне предрасположены верить в духовную реальность. Раз так, у нас должны быть нейрофизиологические области, порождающие духовное восприятие, ощущения, когнитивную деятельность и импульсы. Более того, если такие участки есть у нас в мозге, это подразумевает, что они возникли в нас в результате хранения информации в наших генах, а также то, что у людей есть гены, которые можно назвать «духовными».
Такая генетическая интерпретация предполагает, что религиозная вера — неотъемлемая часть человеческой натуры и что она будет возникать в любом конкретном обществе с такой же определенностью, как и любые другие наши унаследованные инстинкты. Социобиолог Робин Фокс выразил ту же мысль в своем труде «Культурное животное». Строя гипотезы о характере и развитии сообщества детей, выросших в условиях полной изоляции, Фокс утверждал:
Я нисколько не сомневаюсь, что они [эти дети] смогут заговорить и что теоретически они вместе с потомками со временем изобретут и разовьют язык, несмотря на то что этому их никогда не учили. Более того, их язык, будучи совершенно отличным от любого другого известного нам, окажется возможным проанализировать лингвистически на той же основе, что и другие языки, и переводить с него на все известные языки. Но я намерен развить эту мысль: если наши новоявленные Адам и Ева выживут и дадут потомство, по-прежнему находясь в полной изоляции от каких бы то ни было культурных влияний, тогда они в конце концов построят общество, в котором будут законы о собственности, правила, касающиеся инцеста и брака, табу, система социальных статусов, способы ухаживания, женские наряды, танцы, шизофрения, гомосексуализм, церемонии инициации для юношей, мифы и легенды, вера в сверхъестественное и практики, связанные с ней{25}.
Представим себе, что мы изучаем десять обособленных, полностью изолированных колоний медоносных пчел, и все они сооружают соты с шестиугольными ячейками. Понаблюдав за этими пчелами, можем ли мы сказать, что такое поведение — образец «свободы мышления» у пчел, по случайному совпадению строящих соты именно так, и никак иначе? Или мы скажем, что пчелы как вид должны быть нейрофизиологически «запрограммированы» на один из методов работы — то есть что все дело в генетически унаследованном рефлексе? Все пчелы сооружают соты с одинаковыми шестиугольными ячейками, потому что по своей воле выбирают такую конструкцию, или потому, что их заранее запрограммировали именно на такие действия? В данном случае, полагаю, нам следует признать, что пчелы делают соты одинаковым способом в результате физиологического импульса, поскольку где-то в мозге пчелы существует ряд нейронных связей, побуждающих создавать ячейки шестиугольной формы.