Бог из машины

Рамман Никэйн Янамари

А в Янамари уже лето пришло. И даже прежде срока, хотя тивы всю зиму стращали народ долгими заморозками и затяжной весной. Середина мая только, а уж и ласточки прилетели.

Вились теперь стремительные пичуги высоко-высоко в голубом ясном небе, собирая дань в виде мошки с земли, раскинувшейся под их крыльями.

А под небом тем, где приволье и ветер, на той земле, что веками кормила огромную страну, жили люди. И было им сейчас не до пташек и не до созерцания бездонной синевы.

– Пощадите! Помилосердствуйте! Не оставляйте без опоры! – голосила крестьянка, валяясь в дорожной пыли. – Куда ж вы их? Да за что же?!

Лихой сержант осторожно вырвал свою штанину из ее цепких рук и сказал с чувством и расстановкой:

– Тихо, мать! Пока что в лагерь тренировочный, а потом как боги дадут. Может, и домой, но скорее всего на войну с эсмондами.

Чтобы, значит, без лишних иллюзий и надежд, но и не запугивая прежде времени. Бедную женщину понять-то несложно – ее мужа и троих взрослых сыновей в разгар полевых работ загребли в солдаты. С другой стороны, пусть спасибо скажет, что младшего – четырнадцатилетнего подростка – оставили в отчем доме, на хозяйстве. Хоть какие, а руки мужские и рабочие.

– Пропадет все! По миру пойдем! Помрем ведь! – рыдала селянка.

– Не шуми, мать. Ты ж понимать должна – загребут по-любому: не под княжьи знамена, так под императорские… Тьфу ты! Под чаровницкие, эсмондские. Кончились тихие времена. Это я тебе, Расмас Тин, говорю.

Отчаявшись дождаться от Атэлмара Восьмого решительных действий, Эсмонд-Круг во главе с Херевардом низложил Императора, провозгласив Синтаф Святой Теократией. Вот какие дела на свете творятся!

– Эсмонды соберутся с силами и по нам ка-ак вдарят…

– Ой-ой-ой! – выла янамарка, размазывая по щекам грязь и слезы.

– Точно тебе говорю. Думаешь, кто-то оставит тебе мужиков? Не надейся! – Служивый недовольно оглядел неровный строй растерянных новобранцев, окруженных со всех сторон вооруженными солдатами из вербовочного взвода: – Чего ждем? Шагом марш в лагерь!

Его стараниями в деревне Синицы остались только женщины и дети, которым ох как трудно будет вырастить и собрать урожай без мужчин.

Впрочем… сержант Расмас Тин очень сильно сомневался, что эти веселые зеленые поля, которые так радуют глаз любого крестьянина, сохранятся в неприкосновенности, когда по ним пройдется имперская пехота. Что не вытопчут, то сгорит…

– Как же нам жить теперь? – робко спросила другая женщина, совсем еще юная, но замужняя.

– У янамарского владетеля спроси, кралечка, – рассмеялся сержант, ему приятно было поболтать с миловидной бабенкой. – Я – человек подневольный, мне что командир сказал, то я и делаю – сгоняю мужичье в лагерь учиться с мушкетами обращаться. Пока время есть.

– Какое еще время?

Молодуха попалась любопытная. Стояла и глазела на топающих мимо солдат, накручивая на пальцы бахрому платка. Глупенькая совсем.

– Небольшое, кралечка. Бум верить, его аккурат хватит, чтобы твой благоверный научился ружье заряжать.

«А не научится, так ему же хуже», – подумал сержант.

– А чего тогда будет?

– Так известно что. Эсмонд-Круг с князем Эском начнут большую драку. Войной называется.

И, видно, впечатлительная шибко попалась молодуха, заплакала, жалея и себя, и недобрую свекровь, и вредных золовок. Потому что война…

А сержант-вербовщик лихо откозырял хлюпающим носами женщинам и попылил вслед за своими подчиненными. Этих новобранцев еще устеречь надобно, чтобы не разбежались. К тому же гроза, кажись, собирается, вот ласточки как низко летают…

Казалось бы, столица всего в каких-то трех днях езды верхом, но Янамари всегда была и оставалась глухой провинцией, а ее обитатели – сиволапой деревенщиной. Тут до сих пор и в будни, и по праздникам крестьяне носят народные костюмы, здесь девушек по-прежнему выдают замуж в четырнадцать и по весне прикапывают на краю поля непристойные фигурки – как символ грядущего плодородия земли. И хотя любовно выточенные из дерева символы мужественности почти никогда крестьян не подводили, а все равно с каждым годом графство беднело. Изобилие плодов земных, к величайшему сожалению, снижало их стоимость на рынке. И столь любимые молодым графом Рамманом технические новинки только усугубляли плачевное положение дел. Спору нет, большие хозяйства, где не чурались прогресса, не только выжили, но и разбогатели, а вот маленькие – одно за другим хирели и разорялись. А между тем арендная плата на землю росла, усугубляя положение селян, целыми семьями шедших по миру. Рамман не единожды пытался привлечь внимание крупных землевладельцев к этому угрожающему факту, но тщетно. Юношу никто не слушал. За это можно смело сказать «спасибо» императорскому наместнику – лорду Кутберту, управлявшему Янамари до совершеннолетия наследника. Свое дело он знал, мздоимством не отличался, но самого Раммана ни во что не ставил, почитая избалованным ребенком-неумехой. И к тому моменту, как молодой граф получил наконец-таки земли предков во владение, авторитет его находился на самом нижайшем уровне. За глаза Раммана называли либо «нашей деткой», либо «змеенышем», в зависимости от симпатий-антипатий, испытываемых к его матери – шуриа. Поначалу. Но потом, когда юношу взял под крылышко Аластар Эск, отношение к молодому графу изменилось. Покровительство диллайнского князя – вещь обоюдоострая. Кто-то начал замечать за наследником Янамари как подлинные, так и выдуманные достоинства, а кто-то стал плеваться от одного только звука его имени. Однако же чему действительно научил Раммана его кровный, но непризнанный отец, так это истинно диллайнскому искусству – по пути к большой цели не обращать внимания на досадные мелочи вроде злых языков.

«Ты не можешь быть хорошим для всех, – говорил Аластар. – Ты ведь не золотой полновесный оули, а всего лишь человек. И если судьбою и традицией положено быть тебе господином Янамари, то всем остальным по той же самой причине придется смириться с таким положением дел и подчиниться. И тебе должно быть все равно, что они чувствуют при этом. Хоть волками воют, хоть готовы от злости сами себе глаза выцарапать. Тебе – наплевать». Сказать легче, чем сделать. Особенно если тебе не триста с хвостиком лет, а всего лишь каких-то двадцать зим от роду.

Рамман Никэйн Янамари сидел в своем личном кабинете, в своем доме, в столице своего графства – в славном Дэйнле, и даже представления не имел, как заставить своих подданных добровольно сформировать отряды дворянского ополчения. С простонародьем все понятно – за руку и в лагерь. А вот как поступать с мужчинами из благородного сословия, если они сами не торопятся пополнить ряды защитников новообразованного отечества?

Напоминание о свежепринесенной клятве ничего не дало. Лояльные лендлорды всецело и полностью были на стороне князя Эска. Можно сказать – обеими руками «за». Но ничем существенным новому сюзерену помочь не могли. Денег нет, народ нынче не тот пошел, не хочет народ под ружье становиться, и ничего не поделаешь с этим народом. Самим тоже нет никакого желания голову сложить. А что до будущего обещанного снижения налогов, так когда она, эта милость княжья, случится? Понятно, что после победы на эсмондами, только вот будет ли эта победа, никому не ведомо. Вот доживем, тогда и поглядим, чем Аластар Первый лучше Атэлмара Восьмого.

Улыбались, змеи хвостатые – псы полосатые, льстили, в верности клялись именем Пр… Тьфу ты! Короче, очень сноровисто находили, чем бы таким внушительным поклясться в преданности Княжеству Файрист и ненависти к Эсмонд-Кругу. Насчет преданности – тут можно было бы усомниться и поспорить, насколько искренними выходили клятвы, а вот нелюбовь к эсмондам приключилась самая натуральная, без прикрас. Достали маги диллайнские добрых синтафцев до самых печенок и селезенок – прежде всего расценками на свои услуги, а затем уж наглостью, высокомерием и равнодушием к жизням человеческим. За последние столетия поднакопилось у народа счетов к эсмондам преизрядное количество, потому «ересь» Аластара Эска и его соратников-мятежников пала в уже унавоженную злостью землю. Тивов изгоняли, храмы, постояв пару месяцев бесхозными, как-то незаметно растаскивались по кирпичику, а иной раз и сгорали дотла. Случайно, разумеется, совершенно случайно. Пару раз дошло дело до самосуда над особо непонятливыми служителями Предвечного. Но главное в другом – Предвечный, такой могущественный и всесильный, молча принимал от смертных оскорбления и поношения, но ничегошеньки не менялось в жизни святотатцев.