Бог как иллюзия
Шрифт:
Почему не Аллах доказал всемогущество? Или не господь Брахма? Или даже не Яхве?
Мы не собираемся сидеть и молчать. Если в будущем разразиться драка, то из-за вас. Моя винтовка заряжена.
Не устаю поражаться, ну зачем богу такая свирепая защита? Казалось бы, уж он-то может сам за себя постоять. Да, кстати, редактор, на чью голову обрушились такие злобные и жуткие угрозы, — милая и воспитанная молодая женщина.
Видимо, потому, что я живу не в Америке, большая часть адресованных мне писем не может сравниться по выразительности с процитированными выше, но в них трудно обнаружить и милосердие, которым славился основатель христианства. Нижеприведенное письмо, полученное в мае 2005 года от английского врача, несмотря на всю неприязнь, кажется мне скорее раздраженным, чем злобным; читая его, понимаешь, что стоит затронуть вопросы нравственности — и тут же обнаруживается враждебность к атеизму. Разнеся в первых же строках в пух и прах эволюцию (саркастически поинтересовавшись при этом, «продолжают ли эволюционировать негритосы»), оскорбив лично Дарвина, искаженно процитировав Гексли и придав его словам видимость антиэволюционизма, походя посоветовав мне прочитать книгу (читал я ее), в которой
Ваши собственные книги, Ваша репутация в Оксфорде, все, чем вы дорожите в жизни и чего Вам удалось достичь, все это — сплошная суета сует… Никуда не деться от вопрошающего вызова Камю: почему все мы не покончим с собой? Ваш взгляд на жизнь оказывает на студентов да и на многих других людей именно такое влияние… что мы появились по воле слепого случая, из ниоткуда, и в никуда вернемся. Даже если бы религия была неправа, лучше, гораздо лучше верить, подобно Платону, в благородный миф, если он дает живущему мир в душе. Ваше же мировоззрение приводит к тревожности, наркомании, насилию, нигилизму, гедонизму, созданию монстров Франкенштейна, аду на земле и третьей мировой войне… Удалась ли Вам, интересно, личная жизнь? Вы, наверное, разведенный? Или вдовец? Или голубой? Такие, как Вы, никогда не бывают счастливыми, иначе Вы не старались бы так упорно доказать, что в мире нет ни счастья, ни надежды — ничего.
Особенность данного письма заключается не в тоне — такой тон не редкость. Автор убежден, что дарвинизм по своей природе является нигилистическим учением, утверждающим, что мы появились благодаря слепому случаю (уже в который раз повторю, что естественный отбор — это полная противоположность случаю) и исчезаем, умерев. Из такого негативного взгляда на жизнь якобы проистекают все виды зол. Хочется верить в несерьезность предположения о прямой связи вдовства с эволюционистскими убеждениями, но к этому времени письмо уже достигает знакомого по другим посланиям верующих уровня яростного злопыхательства. В прошлом я посвятил целую книгу («Расплетая радугу») мироощущению и поэзии научного мировоззрения, а также подробному, объемному ответу на обвинения в нигилистической негативности, поэтому полагаю ненужным продолжать обсуждение этого вопроса здесь. В этой главе мы будем говорить о зле и его противоположности — добре, о нравственности — откуда она появилась, зачем она нужна и так ли необходима религия, чтобы быть нравственным человеком.
Возникла ли нравственность в процессе эволюции?
Идея о зарождении понятий о добре и зле в глубине нашего эволюционного прошлого обсуждается в ряде книг, включая «Почему добро доброе» Роберта Хайнда, «Наука добра и зла» Майкла Шермера, «Можно ли быть добрым без бога?» Роберта Бакмана и «Нравственное сознание» Марка Хаузера. В данном разделе предлагаю вниманию читателя собственные мысли по этому вопросу.
На первый взгляд может показаться, что дарвиновская идея об эволюции, происходящей на основе естественного отбора, вряд ли подходит для объяснения высоких нравственных качеств, морали, приличий, сопереживания и сочувствия. При помощи естественного отбора легко объяснить голод, страх и сексуальное влечение, поскольку они напрямую способствуют нашему выживанию и сохранению наших генов. Но как объяснить острое сопереживание при виде плачущего сироты, страданий одинокой вдовы или мучающегося больного животного? Что заставляет нас анонимно отправлять деньги и одежду жертвам случившегося на другом конце земного шара цунами — людям, с которыми, по всей вероятности, мы никогда не встретимся и которые вряд ли смогут ответить нам аналогичной услугой? Откуда появился в нас добрый самаритянин? Разве доброте есть место в теории «эгоистичного гена»? Есть. Увы, данную теорию часто (но, если разобраться, по объяснимым причинам) понимают неправильно. [133] В названии нужно верно поставить акцент: «Эгоистичный ген» — это совсем не то же самое, что эгоистичный организм или эгоистичный вид. Попробую объяснить.
133
Я с ужасом прочитал в «Гардиан» («Животные инстинкты», 27 мая 2006 г.) о том, что «Эгоистичный ген» является любимой книгой Джефа Скиллинга, главного исполнительного директора печально знаменитой корпорации «Энрон», и что он почерпнул из неё идею «социального дарвинизма». Журналист из «Гардиан» Ричард Коннифф подробно объяснил недоразумение (см.:. Во избежание подобных инцидентов в будущем я обновил предисловие к новому, выпущенному к тринадцатой годовщине первой публикации, изданию «Эгоистичного гена».
Согласно идее Дарвина, та единица жизненной иерархии, которая выживает и проходит сквозь сито естественного отбора, должна иметь склонность к эгоизму. В мире выживают те единицы, которым удалось победить конкурентов на своем уровне иерархии. «Эгоизм» в данном контексте означает именно это. Вопрос заключается в том, на каком уровне происходит действие отбора. Идея эгоистичного гена, с правильно поставленным ударением на последнем слове, заключается в том, что единицей естественного отбора (своекорыстной единицей) является не эгоистичный организм, не эгоистичная группа особей-эгоистов, не эгоистичный вид или экосистема, а эгоистичный ген. Именно ген в форме заключенной в нем информации либо выживает в череде поколений, либо нет. В отличие от гена (и, хочется сказать, мема), организм, группа организмов и вид не могут быть вышеописанной единицей, потому что они не производят свои точные копии и не конкурируют в пуле аналогичных самокопирующихся объектов. Гены же все названное делают, и на основе этого логически правильного вывода ген можно назвать эгоистичной единицей в особом, эволюционном, смысле слова «эгоизм».
Наиболее простым способом обеспечения собственного «эгоистического» выживания в борьбе с конкурентами для гена является программирование эгоистичного поведения организма, в котором ген находится. Существует множество ситуаций, в которых выживание отдельного организма приводит к выживанию его генов. Но для различных обстоятельств требуются различные стратегии. Случается, и не так уж редко, что гены эгоистично обеспечивают собственное выживание, программируя организмы на альтруистическое поведение. В настоящее время подобные ситуации хорошо изучены, и их можно подразделить на две основные категории. Ген, программирующий организм безвозмездно помогать своим кровным родственникам, с большой вероятностью тем самым помогает размножению собственных копий. Частота данного гена может возрасти в генофонде настолько, что безвозмездная помощь родственникам станет нормой поведения. Очевидным примером является любовь к собственным
детям, но, помимо этого, есть и другие. Пчелы, осы, муравьи, термиты и, в меньшей мере, некоторые позвоночные, например голые землекопы, сурикаты и дятлы, в процессе эволюции научились создавать сообщества, в которых старшие братья и сестры заботятся о младших (с которыми они, скорее всего, имеют общие гены заботы о младших). Как продемонстрировал в своих работах мой покойный коллега У. Д. Хамильтон, животные заботятся, защищают, делятся ресурсами, предупреждают об опасности и проявляют альтруизм другого рода, как правило, в отношении ближайших родственников, потому что статистическая вероятность наличия у них одинаковых генов велика.Другим главным типом альтруизма, для которого имеется хорошо разработанное дарвиновское объяснение, является реципрокный, взаимный альтруизм («ты — мне, я — тебе»). В этой теории, впервые введенной в эволюционную биологию Робертом Трайверсом и часто выражаемой математическим языком теории игр, общие гены не рассматриваются. Она не хуже, а иногда и лучше работает между представителями совершенно неродственных видов; в этом случае ее обычно называют симбиозом. Принципы данной теории также лежат в основе торговых и бартерных сделок между людьми.
Охотнику нужно копье, а кузнец хочет дичины. Асимметрия потребностей приводит к заключению сделки. Пчеле необходим нектар, а цветку — опыление. Цветы летать не могут, поэтому они платят пчелам нектарной валютой за прокат их крыльев. Птицы медоуказчики находят гнезда пчел, но не могут в них проникнуть. Медоеды могут разорить гнездо, но у них нет крыльев, чтобы, кружась, находить их с высоты. При помощи особого, ни в каком другом случае не используемого «заманивающего» полета медоуказчики направляют медоедов (а иногда и людей) к сотам. И обе стороны оказываются в выигрыше. Под огромным валуном лежит погребенный горшок с сокровищем, но обнаруживший его человек не в силах в одиночку справиться с камнем. Несмотря на неизбежность дележа, он зовет на помощь других, потому что иначе не получит ничего. Природа изобилует подобными взаимовыгодными отношениями: буйволы и волоклюи, красные трубчатые цветы и колибри, морские окуни и губанчики, коровы и живущие в их желудке бактерии. Взаимный альтруизм возникает по причине асимметричности нужд и возможностей их удовлетворения. Именно поэтому он лучше всего работает между различными видами — в их нуждах и возможностях больше асимметрии.
Люди, используя деньги или долговые расписки, могут откладывать выплату обязательств. Используя эти механизмы, вместо одновременного обмена товарами или услугами стороны получают возможность отсрочки или даже передачи обязательства другому лицу. Насколько мне известно, помимо людей, ни одно из животных в природе не использует эквивалентных деньгам механизмов. В более широком смысле аналогичную роль играет способность запоминать отдельных индивидуумов. Летучие мыши-вампиры запоминают, кто из соплеменников является надежным должником (отрыгивая, в качестве оплаты, высосанную кровь), а кто норовит обмануть. В условиях асимметричных потребностей и возможностей естественный отбор оказывает предпочтение генам, под действием которых организмы, по возможности, делятся, а в отсутствие такой возможности — побуждают делиться других. Помимо этого, отбирается способность запоминать долги, проявлять злопамятность, проверять справедливое совершение сделки и наказывать плутов, пользующихся одолжениями, но не возвращающих долг.
Совсем избавиться от плутовства никогда не удается, и стабильные решения задач взаимного альтруизма в теории игр непременно содержат элементы наказания плутов. В математической теории имеются два больших раздела стабильных решений подобных задач. Решение «всегда твори зло» стабильно, поскольку если так поступают все, то альтруист-одиночка непременно проигрывает. Однако имеется и другая стабильная стратегия. («Стабильная» означает здесь, что после того, как количество придерживающихся этой стратегии особей перевалило за определенный критический рубеж, ни одна другая стратегия не будет более выигрышной.) Вторая стратегия заключается в следующем: «Доверяй, но проверяй. Плати добром за добро, но не забывай мстить злодеям». На языке теории игр эта стратегия (или группа стратегий) имеет много названий: «Око за око», «Что посеешь, то и пожнешь»… С эволюционной точки зрения при определенных условиях она стабильна, то есть если в популяции преобладают склонные к реципрокному альтруизму индивидуумы, то как стратегия безусловной зловредности, так и стратегия безусловного добросердечия оказываются для отдельного индивидуума проигрышными. Существуют и более сложные варианты поведения «ока за око», которые при ряде обстоятельств могут оказаться еще более выгодными.
Рассмотренные нами родственный и взаимный (реципрокный) виды альтруизма — это два столпа альтруизма в дарвиновском мире; на них, однако, покоится ряд вторичных структур. Невозможно недооценить значение репутации, особенно в человеческом обществе с его склонностью к пересудам и толкам. Кто-то известен как добрый и щедрый человек. О другом говорят, что он — ненадежный, мошенник и может нарушить данное слово. А третий знаменит щедростью в отношении проверенных партнеров, но беспощадно преследует обманщиков. В своем простейшем виде теория взаимного альтруизма основывается на допущении, что поведение животных любого вида строится на бессознательных реакциях на те или иные поступки собратьев. В человеческом обществе к этому добавляются обусловленные наличием речи возможности создания репутаций, как правило — в форме пересудов и сплетен. Вам не придется на собственном опыте обнаруживать прижимистость сотрудника «X», когда наступает его очередь угощать коллег пивом в баре. Вы к тому времени уже будете прекрасно осведомлены из «устных источников», что «X» — жмот, или, если мы хотим немного усложнить наш пример и добавить иронии, что «Y» — ужасный сплетник. Репутация играет огромную роль, и биологи признают, что для выживания имеет значение не только честное следование правилам взаимного альтруизма, но и создание себе соответствующей репутации. Наряду с ясным изложением всей проблематики эволюционного подхода к морали в целом вопрос репутации очень хорошо освещается в книге Мэтта Ридли «Происхождение добродетели». [134]
134
Репутация присуща не только людям. В недавнем исследовании было показано, что её действие проявляется в одном из классических примеров взаимного альтруизма у животных — в симбиотических взаимоотношениях между маленькой рыбой-чистильщиком и её более крупными «клиентами». Во время остроумного эксперимента было замечено, что потенциальные «клиенты» охотнее выбирали в чистильщики губанов вида Labroides dimidiatus, поскольку, по наблюдениям, те работают гораздо тщательнее, чем другие виды Labroides, замеченные в небрежности (R. Bshary and A.S.Grutter. Image scoring and cooperation in a cleaner fish mutualism. Nature 441, 22 June 2006, 975–978.)