«Бог, король и дамы!»

Меж тем принцесса Релинген действительно беседовала с епископом:

— Он из свиты герцога де Гиза, дядюшка. И на балу он будет, я не знаю, как его зовут — какой-то офицер. Он очень красивый…

— Аньес, но как вы намерены его узнать? Разве нельзя было спросить, как его зовут? — епископ был доволен. Наконец-то племянница обратила внимание на шевалье.

— У него будет моя пряжка, — махнула рукой принцесса. — А мне не хотелось представляться и его смущать.

«Понятно, — усмехнулся про себя прелат. — Очень разумно. На балу он никуда не денется, а так, пожалуй, попросит племянника его отослать, куда-нибудь подальше». Но мысли свои епископ открывать не стал, а вежливо поинтересовался, чем он-то может помочь ее высочеству.

— Ну… вы можете попросить Гиза оставить этого шевалье здесь. Что ему, жалко? — принцесса теребила покрывало, чувствуя, что вновь краснеет.

— Только если он не займет в вашем сердце слишком много места, Аньес, — Лодвейк хотел, чтобы племянница перестала грустить, но вовсе не желал, чтобы она влюблялась всерьез.

— Вот еще, — возмущенно фыркнула принцесса. — Я пока не сумасшедшая.

— Рад за вас, — с иронией отозвался епископ, размышляя о том, что нужно будет, пожалуй, сразу указать молодому человеку его место и оградить Аньес от забот и тревог. — Хорошо. Обещаю.

Принцесса совсем не по этикету бросилась дядюшке на шею, и на этом прощание родственников закончилось.

Анри де Лоррен, герцог де Гиз начал без предисловий. После приветствия согласно этикету сразу перешел к делу.

— Только вы можете мне помочь, — полушутя-полусерьезно заметил молодой человек, опускаясь на стул. — Она в трауре, так что наверняка из свиты тетушки.

— Стоп, кто «она» и что за «тетушка», — епископ посчитал, что просто может остановить поток красноречия, а заодно выяснить причину тревоги племянника.

— Ну… Тетушка — принцесса Релинген. Не хмурьтесь, дядя. Матушка вполне могла бы взять ее себе. Ужасно, такая красотка — и в свите принцессы. Знаете, бедняжка просто умоляла, чтобы я не проговорился, что она читает на подоконнике и не жития святых. Тьфу ты, — молодой человек тряхнул головой, сообразив, что все-таки проговорился.

Епископ склонил голову и посмотрел на юного принца как на человека с сомнительными умственными способностями.

— Ну и что, что она читала? Что в этом дурного? Если ее высочество хочет предаваться молитвенным экстазам, вышивать покровы и читать душеспасительные книги — пусть и занимается этим сама, а не отравляет жизнь другим… Простите, дядюшка, — молодой человек вскочил со стула, уловив укоризненный взгляд епископа. — Я только хочу сказать, что у нее довольно будет времени для этого в старости.

Прелат покачал головой, но усмехнулся. Горячность герцога его забавляла.

— Значит, вы встретились в коридоре, — епископ попытался вернуть разговор в нужное русло. — И вы даже не знаете, как ее зовут?

— Мне не хотелось представляться и смущать ее. А как узнаю… По этому залогу, — поспешил предварить вопрос принц.

Правитель Меца мельком взглянул на безделушку и нахмурился.

— Значит, она была одна? — голос епископа сделался суровым.

— Но дядя, что в этом дурного? В конце концов, мы в вашем дворце, осененном благодатью церкви, — герцог де Гиз был удивлен — по слухам дядюшка был терпим к галантным приключениям. — И красотка была не прочь продолжить знакомство, — в подтверждение своих слов юноша вновь повертел между пальцами сверкающую пряжку.

— Значит, очередная неземная страсть, — протянул епископ.

— Увы, дядюшка, на этот раз — вполне земная. Она, конечно, похожа на ангела, но не до такой степени, чтобы я забыл, что я мужчина, — с горячностью сообщил герцог. — Так что вся надежда — на вас. Поговорите с ее высочеством. Может быть, она согласится…

— На что? — епископ улыбался. Генрих де Гиз прошелся по комнате, попутно заглянул в окно… Повздыхал. Епископ ждал.

— Я понимаю, мадам Аньес — дочь вашего брата. Но право слово, свести бы их с моей матушкой — вот было бы удовольствие для обеих. Ну что вам стоит поговорить с мадам Аньес и определить ее фрейлину в свиту моей матушки?

Герцог выжидательно взглянул на родственника. Князь-архиепископ еще раз бросил взгляд на украшение в руках принца.

Только мальчишка мог не распознать смысл сочетания сапфиров, рубинов и жемчуга в хитроумном сплетении букв «АР». И только юный герцог, не испытывающий нужды в средствах, не понял, что вещица в его руке стоит примерно столько же, сколько хорошо обученная верховая лошадь. И такой залог ни одна фрейлина не оставит в руках кавалера, будучи в здравом уме и твердой памяти. Если она не родилась во времена его величества Франциска I.

— Хорошо, племянник, — ласково произнес епископ, кивая молодому человеку.

Герцог понял, что аудиенция закончена, и радостно исчез.

«Забавно», — подумал Лодвейк. — «Интересно будет взглянуть на малышей, когда они узнают, с кем познакомились в коридоре».

* * *

Придворный парфюмер его преосвященства начинал каждое утро с молитвы, а отправляясь ко сну так же не забывал вознести благодарность Господу. Дело заключалось не в том, что его покровитель был князем церкви и требовал непременного соблюдения правил благочестия от слуг. Напротив, епископ Меца прекрасно знал, кто и чем должен заниматься в его дворце, не переставая повторять известное изречение о Боге и кесаре.

Поэтому парфюмер при дворе Меца занимался всем тем, что составляет обычную заботу придворного парфюмера. Балов было в избытке, галантные дамы и кавалеры в стремлении предстать в наиболее выигрышном виде не жалели ни экю, ни флоринов, ни таллеров.

И теперь почтенный мэтр с удовольствием оглядел кучку монет, с не меньшим удовольствием ссыпал их в кованую шкатулку и вздохнул. Труды закончились — скоро бал, так что ближайший день он проведет без суеты и спешки, как и подобает доброму горожанину.

В этот момент в дверь постучали. Сначала робко, потом более настойчиво. Затем дверь распахнулась и в комнату влетела прехорошенькая служанка. Надо сказать, красота и грация ничуть не мешала ее решительности, ибо на пути к цели юная особа весьма неделикатно оттолкнула молодого человека, одетого в цвета Лорренов.

— Я от ее высочества принцессы, — громко объявила девица, поднимая голову и задирая нос. Красное, синее, белое, золотое — цвета Релингенов, в озадаченности подумал почтенный мэтр. Он уже почувствовал неладное и теперь думал заранее, что, пожалуй, его преосвященство, памятуя о многолетней безупречной службе, позволит ему отправиться в какое-нибудь дальнее паломничество.

— А меня прислал герцог де Гиз, так что я — первый, — слуга решил, что галантность не та роскошь, которую может позволить себе камердинер лотарингского принца.

Служанка окинула юношу презрительным взглядом и протянула мэтру бумагу:

— Мне нужно это и сейчас. Вы же не хотите, чтобы ее высочество сердилась?

Мэтр не хотел, слуга тоже. Однако мысль о том, что сделает монсеньор при промедлении, оказало магнетическое действие на камердинера и он также решительно протянул парфюмеру лист бумаги. Достойный мэтр размышлял лишь миг: