Бог - не любовь: как религия все отравляет

Наша эволюция начиналась с незрячих бактерий (у которых, как мы теперь знаем, та же ДНК), и именно поэтому мы так близоруки. Через эту оптику, собранную кое-как и нарочно «оборудованную» слепым пятном на сетчатке, наши предки, по их утверждению, «видели» чудеса «собственными глазами». Источник таких видений, конечно же, находился совсем в другом участке коры головного мозга, однако мы не должны забывать отрезвляющие слова Чарлза Дарвина: даже наиболее развитые из нас всегда будут носить на себе «неизгладимую печать своего низменного происхождения».

К словам Шермера я бы добавил, что, несмотря на всю нашу развитость и смышленость, глаза скопы, по подсчетам биологов, в шестьдесят раз острей и сложней наших, а слепота (нередко вызываемая микроскопическими паразитами, которые и сами устроены ничуть не менее изобретательно) принадлежит к числу наиболее древних и трагических недугов. К чему одаривать менее совершенных тварей более совершенными глазами (а в случае летучих мышей или кошек, еще и ушами)? Скопа может спикировать прямо на быстро плывущую под водой рыбу с большой высоты, маневрируя при помощи своих удивительных крыльев. Тем не менее скопа уже почти полностью истреблена человеком, а вы можете родиться слепым, как крот, и при этом вырасти глубоко верующим методистом.

«В высшей степени абсурдным, откровенно говоря, может показаться предположение, что путем естественного отбора мог образоваться глаз со всеми его неподражаемыми изобретениями для регуляции фокусного расстояния, для регулирования количества проникающего света, для поправки на сферическую и хроматическую аберрацию»[5]. Так писал Чарлз Дарвин в параграфе, озаглавленном «Органы крайней степени совершенства и сложности». С тех пор эволюция глаза едва ли не превратилась в отдельную научную дисциплину. Собственно, почему бы и нет? В высшей степени интересно знать о параллельном, но самостоятельном развитии как минимум сорока, если не шестидесяти различных видов глаз. Дэниел Нилссон (вероятно, лучший специалист в этой области) установил, среди прочего, что у трех совершенно разных групп рыб независимо друг от друга образовалось четыре глаза. У Bathylychnops exilis, одной из этих обитательниц моря, одна пара глаз направлена наружу, а другая (посаженная прямо в стенку основной) смотрит строго вниз. То, что для большинства животных было бы обузой, имеет очевидные преимущества для обитателя глубин. При этом крайне важно отметить, что эмбриологическое развитие второй пары глаз не повторяет в миниатюре развитие первой, но является продуктом совершенно иного эволюционного процесса. Вот что говорит об этом Дэниел Нилссон в письме Ричарду Докинзу:

«Этот вид изобрел линзу заново, несмотря на то, что она у него уже была. Перед нами убедительное свидетельство того, что в эволюции линз нет ничего невероятного».

Разумеется, божественный демиург скорее продублировал бы имеющееся оптическое устройство, не оставив нам повода ломать голову. Или, как далее пишет Дарвин в том же параграфе:

Но когда в первый раз была высказана мысль, что Солнце стоит, а Земля вертится вокруг него, здравый человеческий смысл тоже объявил ее ложной; однако каждый философ знает, что старое изречение Vox populi — vox Dei (глас народа — глас Божий) не может пользоваться доверием в науке. Разум мне говорит: если можно показать существование многочисленных градаций от простого и несовершенного глаза к глазу сложному и совершенному, причем каждая ступень полезна для ее обладателя, а это не подлежит сомнению; если, далее, глаз когда-либо варьировал и вариации наследовались, а это также несомненно; если, наконец, подобные вариации могли оказаться полезными животному при переменах в условиях его жизни — в таком случае затруднение, возникающее при мысли об образовании сложного и совершенного глаза путем естественного отбора, хотя и непреодолимое для нашего воображения, не может быть признано опровергающим всю теорию[6].

Слова Дарвина о неподвижном Солнце и о «совершенстве» глаза могут вызвать у нас легкую улыбку, но лишь потому, что нам посчастливилось знать больше, чем было известно ему. Но и нам стоит отметить и взять на заметку, как правильно он использует здравый смысл в отношении того, что вызывает изумление.

Настоящее «чудо» в том, что, несмотря на генетическое родство с бактериями, положившими начало жизни на этой планете, мы сумели зайти так далеко в своей эволюции. У некоторых животных глаза либо не появились вовсе, либо остались чрезвычайно слабыми. В этом скрыт интригующий парадокс: у эволюции нет глаз, но она может их создавать. У гениального Фрэнсиса Крика, одного из первооткрывателей двойной спирали, был коллега по имени Лесли Орджел, сформулировавший этот парадокс более изящно, чем сумел бы я. «Эволюция, — сказал он, — умнее вас». Но этот комплимент «разумности» естественного отбора ни в коем случае не является уступкой нелепой идее «разумного замысла». Некоторые плоды эволюции — и сюда мы не можем не отнести себя — действительно впечатляют. («Что за мастерское создание — человек!»[7] — восклицает Гамлет и тут же в некотором роде опровергает себя, называя человека «квинтэссенцией праха». Оба высказывания при этом замечательно точны.) Но процесс, приносящий эти плоды, медлителен, бесконечно труден и породил «цепочку» ДНК, в которой полно бесполезного генетического хлама и слишком много общего с гораздо более примитивными организмами. Печать низменного происхождения легко отыскать в нашем аппендиксе. Ее можно найти в ненужном волосяном покрове, которым мы обрастаем (и который затем теряем) после пяти месяцев в материнской утробе. Ее можно обнаружить в наших недолговечных коленных суставах, в наших рудиментарных хвостиках и в прихотливом устройстве нашего мочеполового хозяйства. Почему все вечно твердят, что «Бог в деталях»? В наших деталях его нет точно — если, конечно, дремучие креационисты из его фан-клуба не желают воздать должное его неуклюжести, неудачам и некомпетентности.

Те, кто принял — не без борьбы — неопровержимые доказательства эволюции, теперь пытаются наградить себя медалью за признание собственного поражения. Теперь они твердят, что грандиозность и изобретательность эволюции говорят в пользу направляющего разумного начала. Тем самым они выставляют своего мнимого бога безруким дурачком, халтурщиком, работающим на авось, бракоделом, потратившим миллионы лет на то, чтобы смастерить несколько действующих моделей, наворотив при этом горы негодных отбросов. Неужели они и впрямь настолько не уважают свое божество? Они бездумно повторяют, что эволюционная биология — «всего лишь теория», обнаруживая полное непонимание того, что такое «теория». «Теория» — это, если позволите, продукт эволюции мысли, объясняющий известные факты. Если теория выдерживает появление доселе не известных фактов, она считается удачной. Если же теория позволяет делать точные предсказания о явлениях или событиях, которые еще не были открыты или еще не произошли, она становится общепринятой. На это может уйти время, и здесь тоже не обойтись без одной из версий процедуры Оккама. Звездочеты египетских фараонов умели предсказывать затмения даже несмотря на то, что считали Землю плоской, — просто им требовалось для этого очень много лишнего труда. Точное предсказание Эйнштейна о том, насколько гравитация преломляет звездный свет (оно подтвердилось в 1919 году во время солнечного затмения на западном побережье Африки), было намного изящней и стало подтверждением его «теории» относительности.

Среди тех, кто изучает эволюцию, немало разногласий о том, как именно протекал и как начался этот сложный процесс. Фрэнсис Крик даже не считал зазорным гадать, была ли жизнь на Земле «посеяна» бактериями с проходящей кометы. Однако если этим разногласиям суждено разрешиться, они будут разрешены научными и экспериментальными методами, доказавшими свою эффективность. Что же до креационизма или «разумного замысла» (интеллекта его приверженцев хватило лишь на это шулерское переименование), то его нельзя назвать даже теорией. Вся обильно финансируемая пропаганда креационистов ни разу даже не попыталась продемонстрировать преимущество «замысла» над эволюцией в объяснении хотя бы одного-единственного кусочка природы. Вместо этого она скатывается в тавтологию и ребячество. Одна «анкета», распространяемая креационистами, предлагает ответить «да» или «нет» на следующие вопросы:

Знаете ли вы дом, у которого не было строителя?

Знаете ли вы картину, у которой не было художника?

Знаете ли вы машину, у которой не было конструктора?

Если вы ответили «ДА» хотя бы на один из вопросов, приведите подробности.

Ответ на все три вопроса нам прекрасно известен: каждую из этих вещей долгим и кропотливым трудом (работая, как и эволюция, методом проб и ошибок) создал человек. К их созданию приложило руку немало людей, и их «эволюция» продолжается до сих пор. Невежественные насмешки креационистов, сравнивающих эволюцию с вихрем, который проносится по свалке запчастей и собирает из них авиалайнер, не стоят выеденного яйца, и вот почему. Начнем с того, что нет никаких «запчастей», валяющихся вокруг в ожидании сборки. Далее, процесс приобретения и утилизации «запчастей» (прежде всего, крыльев) можно сравнить с чем угодно, но только не с вихрем.

Его скорость под стать леднику, а не буре. Более того, реактивные самолеты не напичканы бездействующими, лишними «запчастями», тупо унаследованными у менее удачных летательных аппаратов. Почему мы так легко согласились именовать эту лопнувшую псевдотеорию новой, хитро затемняющей суть кличкой — «разумный замысел»? В ней нет ровным счетом ничего разумного. Как была ахинеей, так и осталась.

Самолеты «эволюционируют» — усилиями человека. Эволюционируем и мы, пускай и совсем иначе. В начале 2006 года в журнале Science были опубликованы итоги масштабного исследования, проведенного Орегонским университетом. При помощи реконструкции древних генов вымерших животных ученым удалось показать смехотворность псевдотеории «неуменьшаемой сложности». Они установили, что белковые молекулы медленно, методом проб и ошибок, используя и видоизменяя уже существующие детали, научились включать и выключать различные гормоны. Эта генетическая эпопея была запущена вслепую 450 миллионов лет назад, еще до выхода жизни на сушу и до появления костей. Основателям религий и присниться не могло все то, что мы знаем теперь о собственной природе, а если бы приснилось, они прикусили бы свои самоуверенные языки. Как всегда, стоит отбросить лишние допущения, и гадание о том, кто создал нас созидателями, становится столь же бесплодным и бессмысленным, как и вопрос о создателе нашего создателя. Аристотель, чьи размышления о перводвигателе и первопричине послужили началом этого спора, умозаключил, что логика требует существования сорока семи или сорока пяти богов. Монотеистам есть за что благодарить лезвие Оккама. Начав с легиона перводвигателей, они доторговались до одного. Они все ближе и ближе к истинному, круглому числу.

Мы должны смириться с тем, что эволюция не только умнее нас, но также бесконечно более равнодушна, жестока и капризна. Исследования ископаемых животных и данные молекулярной биологии говорят о том, что около 98 % всех видов, когда-либо живших на Земле, прекратили существование. В истории за периодами расцвета жизни всегда следовало великое «вымирание». Чтобы уцелеть на остывающей планете, жизнь сначала должна была появиться в фантастическом изобилии. Мы наблюдаем то же самое в миниатюре и в наших маленьких человеческих жизнях: мужчины производят неизмеримо больше семенной жидкости, чем необходимо для создания семьи, и мучаются — не без некоторого удовольствия — острой потребностью куда-нибудь ее пристроить или хоть как-то от нее избавиться. (Религия бесцельно усугубила муки, объявив грехом различные несложные способы облегчения этого зуда, который, надо думать, у нас от «творца».) Буйное, бьющее через край обилие насекомых, воробьев, лосося или трески есть титаническая растрата жизни, обеспечивающая, да и то не всегда, выживание достаточного количества особей.

Высших животных едва ли можно назвать исключением из этого правила. В силу очевидных причин известные нам религии появились среди известных нам людей. В Азии, Средиземноморье и на Ближнем Востоке непрерывная история человека прослеживается на тысячи лет в прошлое. Однако даже мифы рассказывают о периодах тьмы, чумы и великих бедствий, когда казалось, что против человека ополчилась сама природа. Судя по народной памяти, подтверждаемой последними археологическими данными, формирование Черного и Средиземного морей сопровождалось затоплением огромных пространств, и ужасающие масштабы этих катаклизмов еще долго жили в преданиях Месопотамии и других регионов. Каждый год христианские фундаменталисты снаряжают очередную экспедицию на гору Арарат в нынешней Армении, рассчитывая рано или поздно отыскать обломки Ноева ковчега. Их тщетные усилия ничего бы не доказали, даже увенчавшись успехом. Однако если этим людям случится прочитать реконструкцию того, что случилось на самом деле, им откроется картина гораздо более впечатляющая, чем банальный рассказ о Ноевом потопе: исполинская стена темной воды, с ревом несущаяся по густонаселенной равнине. Такая «Атлантида» уж наверняка запечатлелась бы в памяти доисторического человека ничуть не меньше, чем в нашей.