Бог X.

— Как же вы зимой? Небось, моча замерзает.

Солдаты застенчиво улыбнулись.

Девочка лет шести в вязаной шапке и зимних коричневых колготках, похожая на капитана, как два острова Диомеда, играла в песок и камни. Русские всегда кутают своих детей — это зовется «заботой о детях».

— Ты откуда? — спросила она меня.

— Из Москвы.

— А я думала, из Америки.

— В каком-то смысле, из Америки, — согласился я.

— Ну, и как Америка?

— Америка? Я не знал, что ты здесь. Я бы привез тебе «барби».

— В следующий раз привезешь?

— Хорошо. А ты что делаешь?

— Рою туннель.

— Куда?

— В Америку.

— Катя! — на пороге стояла мать. — Иди сюда.

— Здравствуйте, — сказал я.

Она не ответила. Подошел капитан.

— С Петропавловском-Камчатским нет связи. Ждите.

Я вынул книгу из куртки. Он сравнил фотографию на задней обложке с моим лицом. Он меня и хотел, и боялся, и ненавидел — во всем этом был какой-то бюрократический гомосексуализм.

— Пошли, — сказал он.

Мы вошли в его кабинет с большой картой мертвого СССР, криво висящей на стене.

— Ну, что мне с вами делать?

— Я хотел бы посмотреть остров.

— Нечего тут смотреть. Есть хотите?

Мы оказались в пустой столовке с киноэкраном на стене.

— Фильмы у нас только старые, про войну с Гитлером, — пожаловался капитан. — По сто раз крутим. Но солдатам нравится.

— Откройте книгу.

В книге лежали сто долларов.

— Подпишите, — неожиданно попросил капитан.

— Часто к вам летает вертолет?

— Военная тайна, — усмехнулся он. — Хотите водки?

Солдат принес чай в подстаканнике, черный хлеб и тарелку пельменей. Мы выпили водки.

— Тут есть эскимосское кладбище. И поселок, который вымер от голода в 1910 году, — сказал я.

— Зворыкин! — крикнул капитан.

Вошел лейтенант, похожий на молодого Фиделя Кастро.

— Покажи ему кладбище.

Мы пошли с «Фиделем» по тропинке, проваливаясь в снег. Кладбище — с расшатанными деревянными крестами — как это бывает в вечной мерзлоте. Туманно, тоскливо.

— Не говорите, что были здесь у меня, — сказал хозяин острова, возвращая паспорт. — Мало ли что.

— Будем считать, вы мне приснились. А чего не откроете остров? Американские эскимосы просили передать, что им негде собирать зеленые листочки.

— Обойдутся! Пусть лучше не рубят моржам головы на продажу клыков. Варварство! Плавают тут в проливе на красных от крови льдинах безголовые туши.

На берегу меня ждала лодка. Я вернулся в теплую реальность Америки.

Губернатор

Русский переход от коммунизма к капитализму плодит монстров. Встретиться с губернатором Чукотки оказалось сложнее, чем прилететь из Москвы на Малый Диамед. Я ловил его несколько месяцев, по телефону, через помощников, и никогда бы не встретился, если бы не случай. Я оказался с ним соседом по передаче на «Эхо Москвы». Коренастый, он был надменным и неуверенным одновременно. Молодые дикторы за глаза звали его «бронетранспортером».

Мы сели в баре. Что же вы забаррикадировались, Александр Викторович? Почему свирепствует таможня?

— Так американцы под видом туристов и врачей ездят к нам скупать кровь местного населения. Мы их ловим на границе со шприцами и пробирками! А теперь они стали проповедовать новую секту, засылают миссионеров, отбирают у населения деньги и перекачивают в Америку. Он напустил на себя свирепый вид. Я вспомнил, как русская эскимоска Роза из поселка Чаплипо, живущая теперь в Номе, рассказала мне, что на Чукотке жизнь прекратилась: «Цены на вертолет стали астрономическими. Школу закрыли. Потом — поликлинику». Но Назаров упрямо выгораживает себя: — Я хотел построить в Анадыре международный аэропорт — чтобы качать деньги! Военные не разрешили, по стратегическим соображениям. Откроем границу — все сбегут в Америку. Помнишь, в 1989 году натерпелись позора. Организовали пробег «Дружба» на собачьих упряжках с Чукотки на Аляску. Между островами начертили желтую полосу границы по льду. Горбачев с Бушем прислали приветственные телеграммы. Мы прилетели на четырех вертолетах. Откупорили бутылки шампанского — за свободное передвижение! Мы верили и не верили, но ладно — вдруг получится. И что получилось? — двое желторотых журналистов сразу сбежали. Мы думали — они куда-то пропали, замерзли, провалились под лед. Стали искать — вместе с американцами. Не нашли. Окоченевшие, злые, улетели домой — на следующее утро выяснилось: американцы с самого начала знали, что они сбежали, но молчали. Беглецы находились под защитой США всю ночь без света в поликлинике! Сорвали праздник! К черту нам эти унижения! У нас слишком большой экономический перепад, чтобы сотрудничать на равных. У них на Аляске автострады, а у нас царь и бог — вездеход. Открывать границу, чтобы плодить новых беглецов, контрабандистов, бандитов, чтобы те начали терроризировать жителей Аляски. Спасибо большое! Не при мне! Им подавай обмен людьми — а мне не нужны лишние трупы. Местных трупов хватает.

— Вас полощет Николай Борисенко, который сбежал от вас в Ном. Распустили местную мафию. Собираете с нее дань.

— А ты посади Борисенко на мое место — думаешь, он был бы лучше меня? В России власть, как бешеная корова. Раз оседлал ее, держись крепче! Не то — пиздец.

— Теперь понятно, почему вас не любят на Аляске, — сказал я.

Губернатор выпил залпом рюмку коньяка:

— Ты что такое говоришь! — возмутился он. — Кто не любит? Прежний губернатор Аляски был мой френд. А новый… Я прилетел в Анкоридж, он встретил меня в аэропорту, выпили кофе, он и говорит: мне пора ехать. Я развернулся и улетел. Зачем мне такое неуважение?

Речь зашла о расовых проблемах на Чукотке.

— Они были. Я их решил. Это моя главная заслуга. С эскимосами непросто. Заносчивы, считают себя избранным народом. Американцы от них откупаются, а мы заставили их работать. Приезжай, посмотри наши рыболовецкие хозяйства! Образцовые!

Губернатор надел узкий плащ, застегнулся. Пуговицы торчали у него на груди, как ордена.

— А как же туннель через Берингов пролив?

— Ты знаешь фантазии Джима Стимпфла? Хороший мужик, но наивен, как все американцы. Туннель будет через 1000 лет… В общем, приезжай! — губернатор тряхнул мне руку.

— Спасибо, не приеду, — ответил я.

Человек в красной кухлянке

— Ну, как острова? — спросила Берни.

Мы сидели в местном ресторане. Над Беринговым проливом струи фейерверка били в белую ночь. Ном праздновал 100 лет золотой лихорадки. Все гуляли. С утра играл шотландский оркестр, затем — ритуальные эскимосские танцы под бубны. Виктор, Джим, Берни, их дети, я, даже редакторша Нэнси — все танцевали, превращаясь то в охотников на китов, то в детей медведя и эскимоски, с медвежьими ушками.

— Привет тебе от Патрика, — сказал я.

— Спасибо. У нас гости, — сказала Берни. — Узнаешь?

Человек в красной кухлянке кивнул мне.

— Вы из музыкальною ансамбля?

— Отчасти.

— Стойте! — вспомнил я. — Вы предложили старшему брату поменяться женами. А он?

— Не поменялся. Тогда я сразу его убил.

— Откуда эта жестокость? — нахмурился Виктор Голдзберри.

— Если убийство — кульминация соперничества, — примирительно улыбнулся человек в красной кухлянке, — то это — красиво.