Бог здесь был, но долго не задержался (сборник рассказов)
Шрифт:
– - Я имею в виду -- живете свободно, в атмосфере терпимости.
– - В определенном отношении.-- Пришлось отступить перед его напором; выбежать бы сейчас из кабинета.-- Вы не против, если я закурю?
– - Прошу простить, что не предложил вам раньше...-- замешкался он.-Сам не курю и часто об этом забываю.
Ну вот... катается на лыжах, не курит... Чего еще не делает? По-видимому, очень многого. Наклонившись к ней, он взял у нее из рук зажигалку и поднес к концу сигареты. Руки у нее дрожали,-- она не притворялась. Психиатр слегка подергивал носом,-- по-видимому, не одобрял курящих в его кабинете.
– - Когда вы, мадам, путешествуете, кто присматривает за вашей дочерью? Бывший муж?
– - Горничная. Не выпускает ее из виду круглосуточно.
Типичный
– - Он живет в Денвере. И я стараюсь по возможности сокращать свои путешествия.
– - Горничная,-- повторил врач.-- Значит, с финансовой стороны вы можете себе позволить содержать еще одного ребенка.
Кажется, она поддается панике: под коленками электрические разряды, ноет внизу живота... Этот человек -- ее враг. Ей не следовало слушать Берта,-- ну что, в самом деле, он может знать о таких делах?
– - Боюсь, если станет известно, что я жду ребенка,-- я могу лишиться работы. И это в моем возрасте... Просто смешно. Но угроза вполне реальная.
– - Как назло, в голову не приходит удачный аргумент.-- Видите ли, доктор, муж обратится в суд по поводу опеки над дочерью, он, скорее всего, выиграет дело. меня признают непригодной матерью. Он очень воинственно настроен, во всем винит меня. Мы даже не разговариваем, мы...-- и осеклась.
Этот тип смотрит на свои неподвижно лежащие на столе руки... Вдруг она представила себя, как что-то объясняет своей дочери: "Франсес, дорогая, завтра аист принесет тебе подарок".
– - Мне противна сама мысль об этом,-- проговорила она.-- Своими руками погублю собственную жизнь.
О Боже! И не представляла, что способна произнести такую фразу.
– - Нет, он этого не сделает, он не подпишет моей бумаги, не подпишет! К тому же у меня бывают дни тяжелейшей депрессии. Порой меня охватывает беспричинный страх, я боюсь, что кто-то войдет в комнату, когда я сплю, поэтому я запираю на ключ двери, окна на щеколды; боюсь переходить улицу... Иногда могу расплакаться в общественном месте. Я...
"Будь скорбно -- печальной..." -- поучал ее Берт. В общем, это совсем не трудно, как выяснилось.
– - Не знаю, право, что мне делать. Не знаю, честно вам говорю! Все это так... смешно...
Как хочется горько расплакаться, но не перед этим застывшим лицом...
– - Предлагаю вам действовать постепенно, медленно, мадам. Поэтапно. Думаю, вам удастся избавиться от таких приступов. К тому же мне кажется, что ни ваше физическое, ни психическое здоровье не пострадает, если вы родите. И вы, несомненно, знаете, что по швейцарскому закону я могу посоветовать прервать беременность только...
Пациентка встала, погасив сигарету в пепельнице.
– - Благодарю вас. У вас есть мой адрес; вы знаете, куда прислать счет.
Он тоже встал, проводил ее до двери, открыл ее перед ней.
– - До свидания, мадам.-- И слегка поклонился.
Выйдя на улицу, она быстро зашагала по скользкой булыжной мостовой по направлению к озеру. На той узенькой улочке, чистенькой, с удивительными деревянными узорами на строениях восемнадцатого века, немало антикварных лавок. Слишком уж она живописна для такого неприятного для нее дня... Остановилась перед витриной лавки, с восхищением полюбовалась письменным столом с обитой кожей крышкой и прекрасным красным деревом по бокам. Тоже мне, швейцарский закон... Но ведь такое случается и в Швейцарии. Они не имеют никакого права, это несправедливо! Стоит ей подумать об этом, как ее разбирает смех. Вышел из лавки покупатель, бросил на нее любопытный взгляд.
Вот и озеро, фонтан -- высокая, припорошенная снегом колонна; высоко над водой для лебедей; экскурсионные пароходики снуют взад и вперед, такие уютные на ярком солнечном свете -- точно как в 1900 году,-- направляясь в Оши, Вевей, Монтре.
Розмари почувствовала, что проголодалась,-- все эти дни она никак не могла пожаловаться на отсутствие аппетита. Посмотрела на часы: самое время для ланча. В лучшем ресторане
города заказала форель под соусом,-- если уж попала в страну, нужно отведать все местные деликатесы; заказала еще бутылку белого вина из винограда, который выращивают здесь же, неподалеку от озера. "Путешествуйте по Европе!– - призывает реклама в журналах.-- Отдохните, расслабьтесь в Швейцарии!"
Весь день еще впереди -- бесконечный день. Можно сесть на один из пароходиков и выброситься за борт в своем дорогом костюме -- прямо в голубую, загрязненную отходами воду. Потом, когда ее вытащат, прийти в таком виде, с ручейками воды, стекающими с мокрой одежды, в кабинет к этому доктору и еще раз поговорить с ним о состоянии своего психического здоровья...
– - Варвары!
– - говорил Жан-Жак.-- Варварская страна! Но мы во Франции, еще куда больше варвары!
Вдвоем сидели за столиком на террасе Королевского павильона в Булонском лесу, смотрели на озеро. Зеленые деревья пахли мятой, солнце жгло удивительно для этого времени года, уже распустились тюльпаны; первые гребцы нового спортивного сезона плавно скользили по коричневатой поверхности воды на взятых напрокат лодках; молодой американец фотографировал свою девушку, чтобы потом, когда вернется домой, похвастать, что побывал в Булонском лесу. Девушка, во всем ярко-желтом (один из трех модных цветов сезона) весело смеялась, сверкая белоснежными зубами.
Розмари провела три дня в Париже, прежде чем позвонить Жану-Жаку,-- в чемодане она обнаружила клочок бумажки с его адресом и рабочим телефоном. Опрятный почерк иностранца,-- вероятно, Жан-Жак смышленый мальчик, имел в школе неплохую отметку по орфографии.
Этот клочок бумаги сразу живо вызвал в памяти атмосферу уютного запаха номера в отеле в горах: обои с завитками: старинного дерева, аромат сосен, вплывающий в открытое окно, и горячий, обжигающий секс между прохладными простынями. Тогда она чуть не выбросила его адрес; теперь радовалась, что этого не сделала.
Жан-Жак оказался нормальным человеком, совсем не похожим на француза. По телефону казалось -- приятно удивлен, но вел себя осторожно. Во всяком случае, пригласил ее на ланч. В Париже его имя вовсе не звучало странно,-здесь никто ничего не имел против дефиса.
За три дня в Париже она не встречалась со знакомыми, даже не разговаривала по телефону. Позвонила только раз -- Берту в Лондон. Конечно, выражал симпатию, но ждать от него помощи бесполезно -- собирается в Афины, где в эти дни далеко не спокойно. Если у него там, в стране греков возникнут какие-то идеи, непременно пошлет ей телеграмму. "Не отчаивайся, любовь моя, что-нибудь подвернется. Наслаждайся Парижем -- люблю тебя!"
Остановилась она в отеле на левом берегу, а не в своем обычном, на улице Мон Табор, где ее хорошо знали,-- не хотелось встречаться со знакомыми. Самой нужно трезво обо всем поразмыслить. Первый шаг, второй, третий; первый, второй, третий... Вдруг ей показалось, что у нее перекосились мозги, встали вверх тормашками, как на картине в духе поп-арта. Завитки, кубики, они образуют иллюзорные узоры, которые начинаются и заканчиваются в одной и той же точке.
Поговорить бы с кем-нибудь -- о чем угодно. Жан-Жаку решила ничего не сообщать бесполезно. Но в ресторане возле ее отеля, где собирались только красивые женщины, с бутылкой "Полли фюме" на столике, он был так к ней внимателен, заботлив, сразу догадался -- с ней случилось что-то недоброе -и так привлекателен в своем темном костюме с узким галстуком, выглядел таким цивилизованным, что все вышло самой собой. Как она весело смеялась, все рассказывая ему; как вышучивала этого сухаря в коричневом костюме -доктора; как была отважна, смела, решительна. А сам Жан-Жак уже не спрашивал: "Почему именно я?
– - говорил: "Это серьезное дело, нужно все обсудить как следует". И увез ее в Булонский лес на своем гоночном английском автомобиле, перед которым не устоять ни одной девушке, и там они нежась на солнышке, пили кофе с бренди. В их конторе, сделала она вывод, наверняка на ланч уходит часа четыре, не меньше...