Богач, бедняк. Нищий, вор.
Шрифт:
— Слушаю вас, — любезно сказала она. Лицо у нее было широкое, с высокими скулами и почти медного цвета, что вместе с глубоко сидящими черными глазами и угольно-черными волосами делало ее похожей на женщину из индейского племени. Уэсли вспомнил: отец говорил ему, что в ней, наверное, течет кровь какого-то индейского племени с просторов Канады. Она показалась ему очень старой.
— Я ищу миссис Деверо. Миссис Клотильду Деверо, — сказал он.
Она пристально смотрела на него, не улыбаясь, немного нахмурившись, как будто стараясь что-то вспомнить.
— Я знаю тебя, — сказала она. — Ты сын Тома Джордаха, верно?
— Да.
— Господи! —
Он наклонился над прилавком, и она, взяв его лицо в свои гладкие и твердые ладони, какое-то мгновение пристально на него смотрела, а затем поцеловала в лоб. Он услышал, как позади одна из женщин хихикнула.
Она опустила руки, и он снова выпрямился, все еще ощущая прикосновение ее мягких губ. Клотильда улыбалась тихой, почти мечтательной, печальной улыбкой.
— Боже мой, сын Тома здесь, в этом городе! — Она принялась развязывать тесемки надетого поверх платья фартука. — Мы сейчас пойдем. Здесь и поговорить-то нельзя. Сара! — крикнула она кому-то позади стоек с бельем. — Подойди, пожалуйста, сюда.
К прилавку подошла молодая женщина со светлыми растрепанными волосами, и Клотильда сказала:
— Сара, я ухожу и сегодня уже не вернусь. Все равно до закрытия остался час, а у меня важная встреча. Закроешь тут как следует, хорошо?
— Хорошо, мэм, — ответила женщина.
Клотильда повесила фартук, сделала что-то со своими волосами, и они вдруг упали ей на плечи. Так она стала еще больше похожа на индианку. Она толкнула дверцу и вышла из-за прилавка. У нее были широкие бедра, большая грудь, плотные, без чулок, сильные ноги, и он внезапно почувствовал почти щемящую боль — так сильно она напомнила ему Кейт.
Она взяла его за руку, когда они проходили мимо сидевших женщин, которые сейчас откровенно глазели на них, гаденько ухмыляясь. Когда они вышли, Клотильда сказала:
— После той истории в суде все они смотрят на меня так, словно я блудница вавилонская. — Она по-прежнему держала его за руку, и они пошли по улице. — Боже мой, — глубоко вздохнув, сказала она, — хорошо выйти на свежий воздух после того, как весь день напролет нюхаешь грязное белье. — Она искоса на него посмотрела. — Ты слышал об этом скандале?
— Да, — ответил он. — Благодаря ему я и сумел вас найти.
— Дурная слава разносится далеко, — согласилась она. — Я знаю, что твоего отца нет в живых. — Она сказала это так просто, словно давно справилась с чувствами, вызванными этим известием. — В той же заметке я прочла, что он был дважды женат. Он был счастлив?
— Во втором браке да.
Она покачала головой.
— Я боялась, что он никогда снова не найдет счастья. Они все продолжали его травить, как…
— У него была яхта, — сказал Уэсли. — На Средиземном море. Он очень любил море.
— Подумать только, — сказала она мечтательно. — Том на Средиземном море. Мне всегда хотелось путешествовать, но… — Она не договорила.
— Он назвал эту яхту «Клотильда».
— Боже мой, — воскликнула она, —
«Клотильда»! — И тут он увидел, что она плачет. Слезы текли из ее темных глаз, поблескивая на густых черных ресницах.— Когда его спрашивали, почему он выбрал для яхты такое название, он говорил, что так звали одну французскую королеву. Но мне он сказал правду.
— После всех этих лет, — не без удивления промолвила она, — после всего, что произошло. Он тебе об этом тоже рассказывал? — резко спросила она.
— Рассказывал, — ответил Уэсли. — Как его дядя узнал, что вы и отец… ну… были вместе, и пригрозил, что вас вышлют обратно в Канаду за растление малолетних…
— И про остальное рассказывал? — Голос ее стал совсем резким.
— Да. Про вас и его дядю — про то, что обнаружилось на суде и о чем писали газеты, — смущенно признался Уэсли.
— Мерзкий старик, — яростно прошептала Клотильда. — Я была служанкой в его доме. Вернуться в Канаду я не могла, мой муж убил бы меня. Я пыталась заставить Тома это понять. Но он не желал слушать. Он хотел, чтобы мы вместе убежали. Шестнадцатилетний мальчик… — Она засмеялась, смех ее звучал грустно на солнечной, обсаженной деревьями улице.
— В конце концов он понял, — сказал Уэсли. — Он говорил мне. И название яхты ведь это доказывает, правда?
— Наверно. — Она смахнула слезу тыльной стороной ладони и помолчала. — А он рассказывал тебе, как я однажды положила ему в сандвич записку, когда он пошел на работу?
— Что-то не помню.
— Я написала: «Я тебя люблю». Вот так все и началось. — Она внезапно засмеялась. — Боже мой, какой у него был аппетит! Я никогда не видела человека, который мог бы столько съесть. А какую еду я ему готовила! Ростбифы, свежие овощи, все самое лучшее, когда его дядя со своей гадкой семьей уехал в Саратогу и мы остались в доме одни. По вечерам я ждала его и пела, стоя у плиты. Эти две недели я буду помнить до последних дней своей жизни. — Она вдруг остановилась, как будто ее схватила чья-то невидимая рука, и повернулась к нему. — Зачем ты сюда приехал? Тебе что-нибудь от меня нужно?
— Мне ничего не надо. Я приехал только ради того, что вы сейчас делаете, — поговорить о нем.
Какое-то мгновение ее глаза словно что-то искали в его лице, а затем она снова поцеловала его в лоб.
— Ты так похож на него — даже жуть берет. Он был очень красивый. Я однажды сказала ему, что он похож на святого Себастьяна. Тогда он пошел в библиотеку посмотреть про него в энциклопедии. Там он узнал и откуда происходит мое имя. Трудно было даже представить себе, чтоб такой необузданный малый рылся в энциклопедии. — Ее лицо смягчилось, и Уэсли подумал, что у нее, наверное, было такое же выражение, когда его отец вернулся из библиотеки и рассказал ей, что он там узнал.
— Ты разочарован? — спросила она.
— Чем?
— После всего, что отец, наверно, рассказал тебе обо мне и назвал в мою честь яхту… Подумать только — королева Франции. — Она коротко рассмеялась. — А ты встречаешь старую толстую тетку, стоящую за прилавком в прачечной.
— Нет, я не разочарован. — Он не был вполне уверен, что говорит правду. В молодости она, наверное, была совсем другой, подумал он.
— Ты хороший мальчик, — сказала она, когда они снова двинулись по улице. — Надеюсь, что тебе живется легче, чем твоему отцу.