Богатые наследуют. Книга 1

– Они – мои родители, – сказала она гордо, потому что сама поверила в это.

– И еще Энджел, – добавила она. – Моя сестра.

– Ваша младшая сестра? – спросил Фелипе лениво.

– Нет, о, нет. Нам обеим по восемнадцать, – ответила она, не думая.

– Обеим? – спросил он удивленно. – Вы – близнецы?

Поппи покраснела от замешательства, пойманная на лжи, в которую сама совершенно поверила.

– Я… да… – солгала она, замирая от страха. – Энджел немного старше… чуть-чуть.

– И? – вопросительно посмотрел Фелипе, поднимая брови.

Она взглянула на него, нервничая.

– И… что?

– И… кто еще?

Конечно, – как она могла забыть о нем!

– Еще – Грэг, – добавила она быстро. – Мой брат.

– Если бы вы знали, как я вам завидую, – вздохнул грустно Фелипе. – Когда мои родители утонули во время кораблекрушения на Адриатике, я стал жить с моим дядей Умберто. Вы не можете себе представить, как я был одинок, Поппи. Мой дядюшка – бакалавр, и он много времени проводил в Париже и Лондоне – гораздо больше, чем играл со своим маленьким воспитанником во дворе виллы.

– Мне так жаль, – тихо проговорила Поппи, ее голубые глаза светились сочувствием, когда она представила себе красивого маленького мальчика, сидящего в одиночестве на роскошной загородной вилле. Она настолько ушла в его жизнь, его несчастья, что совершенно позабыла о своем собственном несчастливом одиноком детстве.

Фелипе пожал плечами, выдавив из себя храбрую улыбку.

– Но все это в прошлом. А сегодня я здесь, у Флориана, вместе с самой чудесной девушкой, какую я только встречал в своей жизни.

Поппи опустила глаза и смотрела в тарелку, не зная, что сказать.

– Вы, наверно, знали так много девушек… – сказала она с усилием, покраснев.

– Да, это так. Но не таких, как вы, Поппи. Окончательно смутившись, она ничего не ответила, ее лицо горело; подозвав Карло, Фелипе положил монетку в его руку, не замечая счета.

Потом, взяв Поппи за руку, он повел ее через Пьяццу к Рива дельи Скьявонни. Она вздыхала от счастья, которое волной поднималось в ней при его прикосновении, и от облегчения, когда легкий свежий ветерок сдувал ее волосы со вспотевшего лба. Они тихо брели вместе вдоль канала Сан-Марко.

Прижимая рукой к голове свою широкополую соломенную шляпу, Поппи смотрела через лагуну на острова Джудекка и Сан-Джорджио, плывшие на горизонте, словно мираж. Было что-то бессмертное, вечное в Венеции – словно время здесь не существовало – только изменчивая, переливающаяся всеми цветами радуги красота, воздушная, как мечта. Поппи ощутила, как дрожь восторга и благоговения пробежала по ее спине.

– Есть какая-то древняя магия… здесь, в этом городе… – прошептала Поппи как в трансе. – Венеция, как возлюбленный, который обнимает тебя и обещает, что никогда не позволит тебе уйти. И даже если попытаешься сделать это, ты знаешь, что обязательно вернешься назад…

Она внезапно запнулась, испуганная тем, что только что сказала – не зная, откуда пришли эти слова. Поппи не осмеливалась взглянуть на Фелипе.

– Ах, Поппи, – прошептал он, сжимая ее руку. – Такая любовь – это настоящее волшебство!

Поппи встречалась с Фелипе каждый день в полдень, но по-прежнему не позволяла ему познакомиться с Энджел и тетушкой Мэлоди. Когда она была не с ним, она очень мучилась от паутины обмана, которую плела своими собственными руками, и все же ей хотелось, чтобы он принадлежал только ей. Впервые в жизни Поппи появился человек, который был только ее, которого не надо было делить ни с кем.

Фелипе наконец отвел ее в палаццо Ринарди. Господи, думала Поппи, этот дворец уже пять веков смотрелся в воды Гранд Канала! Молчаливый слуга открыл двери и исчез так же бесшумно, как и появился, оставив их одних в мраморном холле. Держась за руки, они бродили по парадным комнатам и гостиным, и Поппи восхищенно смотрела на фрески и чудесную мебель из редких дорогих пород дерева. Несмелым благоговейным движением она касалась холодной поверхности мраморной статуи, найденной при раскопках античной римской виллы и осторожно ступала по бесценным шелковым коврикам, истончившимся от веками ходивших по ним ног. Фелипе сказал ей, что в торжественные дни, например во время свадеб, зажигались тысячи свечей в люстрах, подвески которых были изготовлены из знаменитого стекла с острова Мурано, и тогда ярко освещенное палаццо отражалось в водах Гранд Канала… «как бриллиант в лунном свете».

Поппи поднялась наверх по мраморной лестнице и рассматривала портреты давно умерших Ринарди, пытаясь отыскать в их лицах сходство с Фелипе: его прекрасные густые волосы – у одного, зеленоватые глаза – у другого… Поппи думала, как хорошо смотреть на эти лица и знать, как выглядели те, кто жил до тебя… Она отвернулась с взволнованным и немного грустным вздохом.

– Какая вы красивая в этом простом белом платье, – сказал Фелипе, когда она медленно спускалась к нему по ступенькам. – Ледяная кожа и пламенеющие волосы – вы словно сошли с полотен Тициана, – его голос дрожал от глубокого чувства, когда он прошептал: Поппи, вы принадлежите Венеции. О, моя дорогая, боюсь, что я полюбил вас.

Глаза Поппи светились, как звезды, когда он обнял ее.

– Ах, да, да, Фелипе, – вздохнула она счастливо. – Да… Я тоже люблю тебя.

И когда Фелипе поцеловал ее, Поппи подумала: вот это, наверно, и есть настоящая любовь… Ведь она ощущала крылья за спиной, и вся ее кровь зажглась от ощущений, которых она никогда не испытывала раньше.

Но время летело быстро, и скоро их невинным тайным встречам должен был прийти конец. Поппи просто не знала, как рассказать обо всем тетушке Мэлоди и Энджел, но потом она просто выбросила это из головы и молила Бога о чуде – может быть, все еще будет хорошо само собой?

Она открыла для себя новый мир – мир чувственности, и ей не нужно было больше ничего – только быть в объятиях Фелипе; она жаждала его прикосновений на своем лице, шее, ощущения его пальцев в своих волосах, когда его губы тянулись к ее губам; и она чувствовала, что ей хочется даже большего – все ее тело жаждало его рук. Поппи стало казаться, что она теряет контроль над собой. Но, хотя она и ощущала, что он весь дрожит от страсти, Фелипе никогда не позволял себе ничего, кроме поцелуев.

– Ты словно или наверху блаженства или в безднах отчаяния, – говорила ей Энджел. – Я не понимаю, что с тобой, Поппи. И куда ты ходишь каждый день в полдень?

– Ах, пустяки – просто гуляю, – отвечала она беспечно. – По Венеции. Иду, куда глаза глядят…

– Ты теперь, наверно, знаешь город лучше, чем сами венецианцы, – вздохнула Энджел. – А я… Лично я буду очень рада, когда мы вернемся в Париж. Скоро осень – сезон званых вечеров. А здесь так скучно… Только вековые дворцы, картины и церкви… Знаешь, Поппи, я не могу дождаться, когда встречу каких-нибудь красивых парней.

Осталось только два дня. Поппи была в отчаянии. Только два дня на их поцелуи украдкой… Они плыли в занавешенной шторками гондоле по ленивой от полуденного зноя водной глади каналов, а мимо скользили неправдоподобно красивые дворцы Венеции, но Поппи забыла обо всем – и только плеск волн и возгласы гондольеров изредка нарушали иллюзию, что они одни в этом мире.