Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!

Шестого сентября оба войска сошлись в поле под Муромом. Выстроив свою разношерстную рать, состоявшую из половцев, тьмутараканских разбойников, ушедших с ним черниговцев, а также из смоленцев его брата Давыда, Олег сказал:

– Надеюсь на правду свою, ибо прав я в этом деле. В бой, друзья!

Обе стороны пошли друг на друга. Юный Изяслав, не имевший еще опыта участия в битвах, был убит, а его большое войско, потеряв предводителя, бежало. Многие были взяты в плен. Олег вошел в Муром и был радушно принят его жителями.

Тело Изяслава по требованию Мстислава, первого из родичей, узнавшего о его смерти, доставили в Новгород и погребли в местном соборе святой Софии, на левой стороне. В те же дни Кристина родила первенца, которого Мстислав назвал Изяславом в память о брате, как тот сам когда-то был назван в память о павшем великом князе. Дружинники отговаривали Мстислава, заявляя, что имя это несчастливое, что уже второй князь с таким именем погибает в бою, однако Мстислав был непреклонен.

Олег не унимался и взял Суздаль, второй по значению город Ростовского княжества. Поскольку здесь его приняли уже далеко не так радушно, он арестовал одних, а других изгнал, отобрав имущество. Затем он захватил Ростов, где и обосновался. Во все захваченные города он отправил посадников и начал собирать дань.

Узнав об этом, Мономах начал составлять письмо к Олегу, полный текст которого дошел до наших дней. Письмо было составлено со всем подобающим христианским смирением. Так, Мономах упрекал его за смерть сына и в то же время писал: «Дивно ли, если муж пал в бою? Погибали так и лучшие из наших предков». А главное – он признавал право Олега взять Муром, бывший исконной вотчиной Олегова отца и отнятый у самого Олега; Мономах осуждал только взятие Ростова и Суздаля. Больше того, он валил княжение в Муроме и изгнание посадника на мертвого сына, якобы подученного злыми слугами. Олег прекрасно понимал, что Изяслав никогда бы не вторгся в Муром без воли отца, но эта кощунственная ложь была Олегу на руку, и оспаривать ее он не собирался.

Олег был безмерно рад тому, что сам Мономах вынужден заискивать перед ним. В это время к Олегу прибыл посол и от Мстислава с похожим письмом: «Иди в Муром, не сиди на чужих землях. Помню я, что ты крестный отец мне, и постараюсь помирить с отцом моим. Прощаю тебе смерть моего брата, ибо убит он в бою – в бою же и цари погибают».

Такие миролюбивые послания не могли, конечно, утихомирить разбушевавшегося Олега, который собирался захватить и Новгород. Он послал своего брата Ярослава в разведку к реке Медведице, а сам стал на поле у Ростова.

У Мстислава в то время гостил прибывший с поручением от отца Добрыня Никитич. Мстислав послал его в разведку, дав ему часть своей дружины, сам же с остальным войском собрался идти вслед за ним. За помощью к отцу он не посылал, но не из тех соображений, какие погубили его брата, а потому что знал – Мономах не может оставить Переяславль из-за возможного нападения половцев.

Добрыне удалось захватить даньщиков Олега, ездивших по городам и весям. Ярослав, узнав, что даньщики схвачены и что Мстислав идет к Ростову, в ту же ночь вернулся к брату и сообщил ему все это. Олег, понимая, что Мстислав, к которому перешла большая часть войска Изяслава, превосходит его в силе, оставил Ростов. Придя в Суздаль и узнав, что Мстислав продолжает преследовать его, Олег в бешенстве поджег город. Он пощадил только Печерский монастырь и церковь Святого Димитрия. Затем он отступил к Мурому. Мстислав, войдя в сожженный Суздаль, направил Олегу оттуда такое послание: «Я младше тебя намного, и я твой крестный сын; негоже нам вести переговоры. Посылай к отцу моему, воинов же Изяслава, павшего брата моего, верни, а я тебе буду, как крестному отцу, во всем послушен, если и ты вложишь свой меч в ножны».

Олег пленных не выпустил, но послал к Мстиславу, прося мира. Он обещал немедленно ехать к Мономаху и заключить с тем, а также со Святополком договор. Мстислав поверил ему и распустил свое войско по селам.

В Федорову субботу Мстислав сидел со своей дружиной за обедом. Речь зашла о половцах.

– А верно говорит митрополит, что половцы вышли из пустыни Етривской? – спросил один дружинник, присутствовавший на проповеди митрополита после набега Боняка, но, в отличие от Ивана Туровского, дослушавший проповедь до конца.

– Видимо, – ответил дружинник Гюрята Рогович. – Но я хочу рассказать вот что. Я посылал отрока своего в Печору, которая платит Новгороду дань. Оттуда же мой отрок направился в землю Югорскую.

– Что это за земля? – поинтересовался первый дружинник.

– Там живет югра, народ такой. Язык их непонятен, и живут они на севере, по соседству с самоядью. Но один югорец, разумевший по-русски, сказал моему отроку: «Удивительное мы нашли чудо, о котором раньше не слыхали. Было это еще три года назад. Есть горы, заходят они в лукоморье, высота у них почти до самого неба. В горах тех стоит шум великий и говор, и сечет кто-то гору изнутри, стремясь выйти из нее. И в горе той просечено малое оконце, откуда говорят, но не понять их языка. Показывают на железо и руками машут, прося этого железа. Если кто-то подаст им нож или секиру, они взамен дают меха. Путь же до гор тех почти непроходим из-за пропастей, снега и леса, потому и не всегда до них доходим».

– Это, верно, люди, заклепанные великим царем Александром Македонским, – сказал Мстислав. – Вот что говорит о них Мефодий Патарский.

И Мстислав, много читавший, а к тому же обладавший прекрасной памятью, начал цитировать наизусть:

«Царь Александр Македонский дошел в восточные страны до моря, до так называемого Солнечного места, и увидел там людей из племени Иафетова, и нечистоту их тоже увидел: ели они всякую скверну, комаров и мух, кошек, змей, и мертвецов не погребали, но ели их, как и женские выкидыши, и скотов всяких. Видя это, Александр боялся, как бы не умножились они и не осквернили землю, и загнал их в полуночные страны в горы высокие; и по Божьему повелению почти сошлись за ними горы высокие, не сошлись только на двенадцать локтей, и тут сами собой сотворились ворота медные и помазались синклитом; и если захотят ворота эти взять, не смогут и огнем их спалить, ибо свойство у синклита такое: ни огонь его не сожжет, ни железо его не возьмет. В последние дни выйдут восемь колен из пустыни Етривской…» Это те восемь колен, которые бежали в пустыню, когда Гедеон иссек остальные четыре, – добавил Мстислав от себя. – «Выйдут и эти скверные народы, что живут в горах полуночных».

Интересный разговор был внезапно прерван вестью о том, что Олег стоит на Клязьме.

Олег думал, что Мстислав, лишенный войска, убежит из Новгорода. Но к Мстиславу в тот же день пришло все его войско. Мстислав стал перед городом, и не пошел ни Олег на Мстислава, ни Мстислав на Олега. Так они и стояли четыре дня друг против друга.

Мстислав, оценив силы Олега, понимал, что нуждается в подкреплении. И тут к нему пришло известие о том, что отец посылает брата Вячеслава с войском.

Вячеслав появился в четверг после Федорова воскресенья. А в пятницу Олег двинулся к городу, Мстислав же двинулся на него. Он дал половчанину Куную, давно уже находившемуся на новгородской службе и принявшему христианство, стяг своего отца, поставив Кунуя командовать пехотинцами на правом крыле. На Олега голубой стяг с изображением архангела подействовал как красная тряпка на быка. Обе стороны пошли в бой: Олег против Мстислава, его брат Ярослав – против Вячеслава. На реке Колокше новгородцы сошли с коней, воины Олега – тоже, и началась рукопашная. Мстислав стал одолевать, когда же Олег увидел, что Мономахов стяг заходит ему в тыл, – бежал.

Вернувшись в Муром, он оставил там Ярослава с половиной войска, а сам направился к Рязани. Это разделение войска с братом было большой его ошибкой. Он рассчитывал взять Рязань, набрать там воинов и вернуться к Мурому, который, по его расчетам, осаждать пришлось бы довольно долго, но все вышло иначе. Мстислав, подойдя к Мурому, сумел взять город миром, освободил пленных воинов своего погибшего брата и тоже пошел к Рязани. Не дожидаясь Мстислава, Олег выбежал оттуда; Мстислав же и в этот город вошел с миром, присоединив его заодно к владениям своего отца. Из Рязани он послал к Олегу, говоря: «Не убегай никуда, куда можешь, но пошли к великому князю с мольбой не изгонять тебя второй раз из Русской земли. И я пошлю к отцу своему просить за тебя». Олег каялся и обещал сделать так, как советует Мстислав, хотя это было неслыханным унижением – принимать советы от двадцатилетнего крестного сына. Мстислав вернулся в Новгород с чувством исполненного долга.

Добрыня, все это время бывший с Мстиславом, привез Мономаху грамоту от сына, где было сказано: «Договоримся с ним и помиримся, а брату моему суд Божий был. Не будем за него мстить, но положим то на Бога, когда предстанем перед Ним; а землю нашу не погубим».

– Он по молодости своей, неразумный, смиряется, на Бога все возлагает; я же человек, а не святой, – мрачно сказал Мономах Добрыне, хотя в письме своем писал примерно то же самое. Но тогда Олег был победителем, а теперь – побежденным.