Богатырские хроники. Тетралогия.

— Где вы забрали Волхва?

— В Царьграде. Он сам нас нашел. Я больше ничего не знаю! Что-то знал Клыкастый…

— Вовремя ты Клыкастого подставил, — сказал я. — Управлять кораблем умеешь?

— Да! Да!

Я перевязал ему рану.

— Ну и выдумщик же ты, Алеша! — сказал мне Илья восхищенно. — Я уж думал, ты от жары в уме повредился, когда к пристани-то пошел!

— Только вот остановиться вовремя не умеешь, — сказал Добрыня, оттаивая.

Делать нам на острове было больше нечего. Разбираться с ходами и тайными лазами Волхва было уже не с руки: надо было спешить прочь с этого острова, который мог еще раз попытаться нас погубить, и возвращаться в Русскую землю; да и после смерти Волхва тайны его уже не имели большого значения.

Мы дважды обошли на корабле остров, надеясь что тело Волхва вода вытащит из подземных колодцев и прибьет к берегу, но ничего не нашли. Усмехаясь, я представлял, как плоть Волхва уже рвут на куски жадные морские твари.

Когда мы удалялись от острова, я весело смотрел на эту каменную гигантскую всплывшую рыбу и думал, что, как бы хороши ни были Добрыня с Ильей, на этот раз это был мой подвиг.

Глава 3 Илья

Охо-хонюшки-хо-хо, хорошенькие дела творятся в Русской земле. Чуть кошка во двор — мыши на хозяйстве. Не будет прока от князя Ярослава Владимировича. Съехали богатыри в чужую землю — и скатертью дорожка. Никто не зудит над ухом, не лезет с советами, никто не стращает Волхвом да Святополком, никто не перечит княжеской волюшке. Снова можно гулять напропалую, снова можно думать, будто прочен престол, словно канули в воду Святополк с Волхвом, как бельмастая нежить. Гудит дворец князя Ярослава, нет покоя зверью в окрестных лесах. Качают головами киевляне: хороший князь, нечего сказать. Даром что хром Ярослав, но прыток, все успевает, кроме как дело делать.

Мы возвращались с проклятого Змеиного острова, где едва не перемерли без воды, не спеша. Бросили, правда, на острове Сокол-корабль, да где нам с ним было управиться. Разбойничья посудина поменьше и повертлявей была. Добрались мы до берега, напились, наелись вволю, походили по надежной тверди, дождались корабля, идущего к гирлу Днепра, и поехали в Русскую землю. Смилостивилось над нами морюшко: тихим было, и скоро мы уж снова на твердой земле стояли, а не на досках, хлипких и вихляющихся, а там уже и коней своих нашли. Да, разыскали мы друзей-приятелей тех варягов, что на Змеином погибли, и разбойничий клад им передали — чтоб отдали семьям погибших.

Удивился я: кони поначалу к нам потянулись, а потом заржали не по-хорошему и пятиться стали. Ну да Добрыня с Алешей объяснили — палец Волхва везем. Пальчик-то бросать не стали; не знали, на что сгодится он нам, а нашел воровскую котомочку — воронятам не оставляй.

Приласкал я своего Бурого, третьего моего товарища; и он рад, и я. Без Бурейки и Илья не Илья.

Двинулись на север. Хорошо дышалось, легко после того, как нетопырь Волхв ухнул в морскую пучину. А может, еще и до сих пор море его по ходам-переходам носит, червя дохлого. Хороший подвиг получился, небывалый, да только некому рассказать. Хоть и нет Волхва, а лучше о нем молчать. Много недобитков осталось, и никогда не знаешь, как новость твоя повернется.

В степи была уж осень; ласковая лежала степь. Деловито сновали по ней птицы и звери; терялись в выгоревших высоких жестких травах. А надоест ехать — опустишься на траву, она пахнет приятно, земля спину греет — и дремлешь. А надо разогнать жар — так вот он, Днепр, под боком, с прохладной водой, бежит, дурной, в соленое море.

На южных рубежах Русской земли дошла до нас весть о войне. Святополк укрылся у тестюшки своего, разлюбезного короля польского Болеслава, свиньи мирной и памятливой. Очертя голову ввязался Ярослав в войну с королем польским: сманил князюшку нашего немецкий король. Но все делал Ярослав вполсилы и воевал кое-как. Разбили немецкого короля поляки, замирился он с ними, а Болеслава ждали теперь в Русской земле… Да уж, сыночки у князя Владимира… Старый дуб молнией сшибло, а молодые дубки в осину пошли. И вот въехали мы в Киев после дорожки, подвига и снова дорожки. Весть о нас бежала впереди: не особенно мы торопились возвращаться. Как повелось, после подвига прямиком пошли к князю. Тот как раз сбегал с крыльца, норовя, по своему подлому обычаю: затеряться куда-то со двора. Увидев нас, обрадовался:

— Богатыри вернулись! Кто со мной на охоту? Сейчас волчья охота как никогда!

— Мы с другой волчьей охоты вернулись, князь, — сказал Добрыня сурово.

Потухло лицо князя.

— Мертв Волхв.

Князь смотрел в землю, кусал губы. Потом, все так же не глядя на нас, стал сбивать носком сапога пожухлый куст чертополоха. Поднял глаза, обвел взором синее осеннее небо, вдохнул прохладный благодатный воздух:

— Не забуду вам этой службы, богатыри.

Подставил лицо последнему теплому солнцу, смотрел в небо, где кружил ястреб над киевскими крышами.

— Как наградить вас?

Тут я не вытерпел — крякнул.

— Отец твой нас лаской награждал да тем, что советы слушал. Вот и вся наша награда была.

— А я, выходит, на ласку скуп да советов не слушаю, — нахмурился молодой князь.

Что говорить, боялся я, когда хмурился князь Владимир. Это только Добрыня смел с ним был. Но этого княжонка, которого мы же сами на престол и поставили — мне, Илье, бояться? Тут уж лучше я, как Добрыня от Владимира, с княжеского двора уеду.

— Серчай — не серчай, князь, — сказал я, — а правду слушай. Будет твоя ласка — хорошо, не будет — не одной ею богатыри живы. А то, что советы даем, так за то не обессудь, советы те ранами нашими оплачены и жизнью укороченной.

— Так что же советуете вы мне теперь? — хмуро спросил князь.

— Готовься к войне, — промолвил Алеша.

— Уже воюю! — неожиданно засмеялся князь. Лицо его просветлело. — Воюю, но пока толку мало!

Мы переглянулись. Что с ним было делать? Два было умных сына у князя Владимира — Борис да Глеб, и обоих мы не уберегли, достал их Волхв.

— Эх, богатыри, — воскликнул князь, — потом о делах поговорим. На охоту со мной, а?

— Да ты уж сам лучше…

Князь как мальчишка побежал к свите. До нас доносился его звонкий голос:

— Сейчас едем! И так утро потеряли!

«Утро потеряли»! Что с таким сделаешь?

— Одно хорошо, богатыри, — сказал я, — что волчищу мы затравили. А князь — Бог с ним.

Алеша хмыкнул, посмотрел по сторонам и вдруг засмеялся:

— Богатыри, небо-то какое!

Прощалось солнышко с Русской землей, бросало золотые паутинки, кликало вереницы птиц в небо, шитые плащи кидало на деревья, подбивало парчою края небушка. Воздух уж северный веял, со студенинкой, вкусный, почти хрустящий.

— Да черта ли нам в этих князях, — сказал я. — Поехали, богатыри, разгоним печаль!

Тут даже Добрыня заулыбался, и поехали мы пировать, и солнышко светило и пригревало, и ветерок Остужал, и весело гуляли мы до самого заката, а потом загорелось небо, и похолодало, и я уж зевал, думая: «Вот как славно, сейчас завалюсь — и до утра; люблю я перины». Алеша собрался и в город ускакал — девок веселить. Добрыня потыркался и на двор пошел — думу думать, а я спать пристроился. Трясли Илью по морям по скалам таскали, голодом морили, теперь уж Илья выспится, належится, отъестся. Хорошие времена наступают, покойные, теперь, наверное, до весны. Может, и скучно сделается, да найти себе занятие нетрудно. А теперь — завалиться и томиться сладко в постельке…