Богдадский Вор

Мгновение спустя из горлышка кувшина повалил чёрный дым, и над базарной площадью вырос двадцатиметровый джинн! Кто-то успел взвизгнуть...

* * *

Смех - это знак равенства между царем и нищим.

Марк Твен.

На этот счёт в одном из хадисов прямо сказано: "Тот из вас, кто видит нечто непотребное, должен исправить это с помощью руки своей. Если же у него не хватит на это сил, тогда он должен постараться исправить это словом уст своих. Но если у него и на это не хватит сил, то он по меньшей мере должен ужаснуться этому всем сердцем своим!" Лев всегда считал, что эмир Багдада в своей борьбе против греха изрядно перегибает палку. А значит, ему, Льву, как истинному мусульманину вменяется в обязанность беспременно вмешаться. Дабы честно и нелицеприятно поправить всё рукою своей, словом из уст своих, ну и конечно же сердцем!

– Что тебе угодно, о неисправимый Багдадский вор?
– пророкотал джинн, изо всех сил стараясь выглядеть предельно крутым и впечатляющим. Это стоило сделать, ибо не будем врать, что все горожане при виде здоровенного монстра впали в истерику и бледность. Вовсе нет... Ну, многие, конечно, пригнулись, кое-кто даже зажмурился от страха, но не убежал ни один. То ли джинны на Востоке не такая уж диковинка, то ли здесь, на базарной площади, становилось слишком уж интересно, а любопытство - самый большой двигатель прогресса и самая сильная слабость человеческой души.

– Здорово, Бабудай-Ага! Сто лет не видались, как жизнь, как дети, как супруга?

– Хвала небесам, всё в порядке...
– Джинн наклонился пониже и шёпотом доложил: - Ты все перепутал, уважаемый! Меня мог вызвать только твой дед, и потом, для этого надо хотя бы потереть кувшин. Я бы не настаивал, но традиции есть традиции...

– Ладно, приму к сведению. Дедушка Хайям, ты не против, если я загадаю одно желание?

– А у меня и осталось всего одно, - прямо с места крикнул старик.
– Трать его, о мой бесшабашный внук!

– Так, так, так... и чего бы мне эдакого пожелать?
– Лев Оболенский изобразил на челе мучительную работу мысли.
– Вообще-то, в свете последних событий, когда нас вот-вот обезглавят, наверное, стоило бы... Эй, эмир! Ты, случайно, не передумал нас казнить?

– Вы... свободны, - тупо выдавил Селим ибн Гарун аль-Рашид, опустив голову в знак признания своего поражения.

– Хвала аллаху за такое правосудие!
– счастливо возопил Ходжа Насреддин, подпихивая друга в спину.
– Бери дедушку и пойдём отсюда в ближайшую чайхану самого дальнего города. В какую-нибудь Басру, например... айда!

– Не пойду.

– Что ты сказал, Лёва-джан?

– Ты иди, а я пока задержусь. Мне кажется, у вас тут надо кое-что поправить...
– сощурясь, заявил Лев, странно посматривая на эмира. Тот сидел ни жив ни мертв, белее потолка, и вся площадь совершенно ясно поняла, ЧТО сейчас произойдёт. Не думайте, будто бы на Востоке дворцовые перевороты чрезмерная редкость... Просто обычно их совершают лица, так или иначе приближенные к реальной власти. Всякие внебрачные принцы, опальные сыновья султанов, дети купцов и, на худой конец, великие герои из народа. Но не уличный жулик...

Первым опомнился всё тот же Насреддин:

– Ва-а-х, так ты, о подлейший из соучастников, вознамерился сам стать эмиром?!

– Ходжа, я не...

– Молчи, лукавый преступник с языком пустынной гюрзы! Ты сразил меня стрелой обиды прямо в печень, и она вот-вот выйдет через... нет, это неприлично. Оставим стрелу в покое... Как ты посмел хотя бы помыслить о присвоении себе законного трона эмиров Багдада?!

– Слушай, может, ты всё-таки меня...

– И не надейся, о голоштанный преступатель клятв! Я больше не поверю ни единому твоему слову... Легко ниспровергать эмира, имея за плечами самого большого из всех джиннов! А кстати, у тебя там не будет свободного места визиря?

– Я не буду эмиром.

– А я как раз был бы очень неплохим визирем от народа, потому что... Что ты сказал?
– споткнулся домулло.
– Как это не будешь эмиром?!

– Да так... не хочу.

– Лев благодушно пожал плечами.
– Я ведь вор. А всякая политика, дипломатия, интриги, перевыборы... Не, на главу государства долго учиться надо. На фига мне такой геморрой в ранней юности? У меня были совсем другие планы...

– Ка... какие?
– не выдержав, пролепетал Селим ибн Гарун аль-Рашид. Кажется, он понял, что власти его лишать всё-таки не будут, но вполне могут сотворить что-нибудь неприятное. А к помосту тем временем активно проталкивалась маленькая, храбрая девушка в платье обеспеченной простолюдинки. Её вез очень убедительный ослик, нагло кусающий всех, кто не успевал сойти с пути. Вместо обычной чадры лицо всадницы было полуприкрыто дорогой вуалью, а глаза горели, как у голодного гуля.

– Джамиля?
– не сразу поверил Оболенский, пока девушка, спрыгнув, проскользнула между стражниками и ловко вскарабкалась на помост. Первым делом она немножко повисела у него на груди, обозвав "бесчувственным" и "бессердечным", потом всхлипнула и, повернувшись лицом к эмиру, бухнулась на колени:

– О великий и справедливый правитель Багдада! Я, твоя верная раба и несчастная вдова, прошу милости для этого человека. Не убивайте его, пожалуйста, а?

– Да... мы... собственно... как бы... ну, я не очень и собирался, затравленно оглядевшись, пояснил Селим ибн Гарун аль-Рашид.

– Тоща почему же вы его не отпускаете?

– Я не отпускаю?! Да пусть идёт, ради аллаха! Хоть на все четыре стороны из моего благословенного города. Я не отпускаю... Это он меня не отпускает!!!

– Лёвушка...
– Джамиля посмотрела на Оболенского, на кивающего домулло, на здоровенного джинна, произвела в голове несложные математические вычисления и... бросилась на Льва с кулачками.
– Так ты сам захотел стать эмиром?! Ты говорил мне о свободе, о демократии, о равноправии, о конституции и других непонятных вещах, а сам только и ждал своего джинна, чтобы стать эмиром! Тебе так нужен его гарем?!

– Солнышко, - шутливо отбивался Лев под нарастающие смешки толпы, - но согласись, гарем - это единственный плюс во всей работе президента. Где ещё ему расслабляться после споров о Курильских островах или опохмелки в Ирландии?

– Лёва-джан, - даже обиделась Джамиля, - но там же полно старух и всяких разукрашенных дур, которые сами и тарелку вымыть не смогут, и в ком... компь...ютере ничего не смыслят! А я уже слова "Микрософт Ворд" и "Пейдж Мейкер" выучила...

– Ты у меня прелесть! Раз такое дело, какой, к лешему, гарем?! Я отказываюсь от эмирства! Эй, Селим ибн Гарун аль-Рашид, ты меня слушаешь?

– Только этим и занимаюсь...
– сухо буркнул эмир.

– О, да у тебя начинает проявляться сарказм, - искренне удивился Лев, - а от сарказма уже недалеко до иронии, ты выздоравливаешь на глазах. Вот, собственно, нечто подобное я и намеревался пожелать. Граждане багдадцы! Ваш эмир по сути своей человек неплохой и неглупый, просто чересчур серьёзный. А потому менять его мы не будем! Мы его... подкорректируем... Бабудай-Ага!

Доселе молчавший джинн послушно склонился к Багдадскому вору, внимательно вслушиваясь в его указания. Вся площадь ждала, затаив дыхание и вытянув шеи. Потом по широкоскульному лицу Бабудай-Аги пробежала довольная улыбка, он снисходительно кивнул, хлопнул в ладоши и... исчез. Если зрители ждали каких-то шумных спецэффектов с громом, молниями и конфетти, то вынуждены были разочарованно развести руками. Селим ибн Гарун аль-Рашид, зажмурившийся и вжавшийся в кресло, осторожно ощупал себя и открыл глаза. Ничего такого зримого с ним не случилось... В смысле, рога на лбу не выросли, уши не удлинились и речь вроде бы осталась по-прежнему человечьей, а не ослиной, к примеру...