Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

– Рыцари-молодцы славного Войска Запорожского! Настоял час поднять наше грозное для врагов оружие. Не страшитесь этих пугал в леопардовых шкурах. Наши отцы были их наголову, а вы – сыны тех же могучих предков. Пусть ляхи пугают себя этими пятнистыми попонами и перьями на шапках. Вспомните славу дедов ваших, которые мужеством и отвагой разнесли ее по всему свету. Вы одного с ними дерева дети. Покажите, хлопцы, свое завзятье шляхте и добудьте славы рыцарства. Пришел час постоять грудью за православную веру. Кто за Бога, за того Бог! Гей, витязи, сегодня наша главная битва, сейчас либо пан, либо пропал, а победа – в наших руках!

Договорил Богдан и тут же пошел затяжной весенний дождь, предвещавший удачу. Заулыбались казаки, видя, как быстро размокает еще не засохшая с морозной зимы земля, а значит, железные крылатые гусары не смогут разогнаться в свою смертельную атаку. Четыре реестровые пушки Кричевского повели частый неприцельный огонь по противнику и черный дым быстро и полностью затянул Казацкий фронт, скрыв перестроения полков к атаке.

Бойцы Кривоноса быстро перешли неглубокие Желтые Воды и атаковали польский лагерь с его правой стороны, ведя непрекращающийся огонь из самопалов и мушкетов. Хмельницкий видел, как всадник в леопардовой шкуре начал выводить конные полки на казаков, но тут же был остановлен что-то громко кричащими полковниками. Богдан поднял булаву и качнул ее вправо – реестровые полки Джеджалия пошли в атаку на польский лагерь с его левой стороны. Казаки и поляки сцепились и пороховой дым стал затягивать поле боя.

Тугай-бей с ордой остался на месте, но всадники Богуна и Ганджи зашли в тыл польского лагеря и открыли там частую стрельбу. Шановное панство заперлось в лагере, обложенном с трех сторон. Сражение продолжалось весь световой день и казаки Кривоноса и Джеджалия смогли слева и справа в трех местах ворваться на валы и закрепиться на них. К вечеру у пушкарей, наконец, отсырел порох и тут же запертые в центре панского лагеря две тысячи реестровиков вырвались за фронтальные укрепления, перескочили Желтые Воды и радостно влетели в промежутки шеренг своих братьев по оружию. Видя, что польские пушки замолчали по всему периметру боя, Хмельницкий сам повел вперед центральные полки Кричевского и отрезал лагерь Потоцкого от воды. Напрасно метался между ретранжементами молодой гетманенок и кричал, жолнерам надсаживая голос:

– Вы хотите быть похожими на овец, разогнанных волками? Панове, ради бога, вперед, лучшие умереть в битве!

В пять часов вечера над польским лагерем поднялся белый флаг, означавший переговоры.

Хмельницкий распорядился вернуть полки Богуна и Ганджи из польского тыла, надеясь, что поляки ночью отступят, а значит, будет полевой бой грудь в грудь и не надо казакам бросаться на бившие и бившие мушкетным огнем окопы. Делегатов во главе с полковником Стефаном Чарнецким уже подводили с завязанными глазами к гетманскому шатру. Начинайте, панове, морочить казацкие головы пустыми разговорами о том, как лучше толочь воду в ступе в то время, как ваши непоеные хоругви пойдут в незаметное отступление к Чигирину. Богдан повернулся к Максиму Кривоносу. Все было ясно, и полковник повел конные полки на перехват, уже начавших отступать хоругвей гетманенка. Через шесть часов в пятнадцати километрах севернее Желтых Вод в урочище Княжие Байраки, на единственной возможной дороге отступления, была готова казацкая засада. Бойцы Кривоноса перекопали путь, сделали засеки и завалы и засели в выкопанные по краям дороги окопы. Полякам опять был оставлен только один выход в чистое поле и у него, пыхатых уже готовился встречать Тугай-бей с четырьмя тысячами своих всадников.

В полночь Хмельницкий наконец спокойно остановил бесконечного Чарнецкого: – Вы, панове, привычно называете зло добром, а черное белым. Вы обещаете смертельно покарать тех, кто справедливо поднялся на своих господ. Эх, гоноровое панство, чья бы корова мычала, а ваша б молчала. У вас, ясновельможные, врожденное желание постоянно любоваться зрелищем смерти и разрушений. Хотите стать святыми, коль не удалось сделаться грешными? Вам не удастся первое, так как уже удалось второе. Это участь всех негодяев. Не тягаться польскому коршуну с казацким соколом, да еще когда за второго татарский беркут. Смотрите, ясные паны, покуштуете и вы казацко-татарской юшки!

Гетман поднял руку и громко спросил у вошедших в шатер еще запыхавшихся караульных хлопцев:

– Ну, что там у Стефана?

– Ляхи вышли из лагеря на север, усталые, идут медленно, везут с собой восемь самых легких пушек. Ганджа и Богун ведут их справа и слева.

Хмельницкий повернулся к смертельно побледневшему Чарнецкому:

– Неужели, полковник, вы всерьез думали, что мы заспим тихое отступление нескольких тысяч солдат? О каком перемирии мы говорили с вами почти шесть часов? О котором нам орудийными залпами расскажет приближающееся войско великого коронного гетмана, с которым вы так жаждете соединиться, что даже бросили двадцать пушек и обоз? Кажется, панове, у вас что-то пошло не так, как вы хотели? Идите, полковник, догоняйте своего начального гетманенка и не забудьте передать ему, что не хочет коза на торг, а ведут. Do zobaczenia szanownеmu panstwu.

Утром 6 мая три с половиной тысячи польских жолнеров, усталые и измученные тяжелым боем и ночным переходом, вошли в Княжие Байраки, наткнулись на засаду Кривоноса, были обстреляны, развернуться к бою не смогли, перемешались, получили удар сзади не опоздавшим Хмельницким, бросили пушки и, убиваемые с четырех сторон, прорвались в специально оставленный для них проход, где в минуты были стерты заждавшимися их татарскими всадниками Тугай-бея, бравшего в плен только самых знатных шляхтичей в богатой одежде и оружии. В соответствии с договором, все взятые казаками в плен польские командиры во главе со Стефаном Чарнецким и Яцеком Шомбергом, кроме погибшего от ран Стефана Потоцкого, были переданы Хмельницким Тугай-бею для последующего дорогого выкупа из Крыма и Стамбула.

Радостный Иван Ганджа устанавливал на окованные железом возы двадцать шесть захваченных орудий, а совсем не спавший Михаил Чарнота складывал в тюки польские знамена, прапоры, штандарты, боеприпасы. По всему урочищу собирали брошенное оружие, помогали своим и чужим раненым. Гетман прекрасно понимал, что времени у него уже нет совсем, и утром 7 мая девять тысяч казаков с четырьмя тысячами татар на правом фланге быстрым маршем двинулись к Черкассам, чтобы атаковать пятнадцать тысяч жолнеров великого коронного гетмана Николая Потоцкого, среди котрых было почти две тысячи нанятых украинских драгун. Впереди было почти двести пятьдесят километров пути и Хмельницкий летел и летел впереди победившего войска на своем лихом аргамаке. Казацкая атака коронного войска должна быть молниеносной и Потоцкий узнает о ней, когда она его поразит.

Хмельницкий знал, что в Черкассы к полякам идут подкрепления из западного Бара. Ему уже доложили, что в литовском замке умирает король Речи Посполитой, а, значит, Богдан должен разнести Потоцкого как можно быстрее, несмотря на то, что войск у него намного больше. Смерть Владислава IV значительно усложняла положение восставших казаков. Вся Польская Корона прекрасно знала, что король в своем игрушечном противостоянии против нобилей и магнатов хотел опереться на Войско Запорожское, а значит, и сам мятеж-не-мятеж почти легитимен в глазах общественного мнения, в общем-то отчетливо понимавшего, что несусветные королята быстро ведут Речь Посполитую к заслуженному ею краху. Хмельницкий совершенно не хотел в длительной и кровавой полугражданской войне класть в землю лучших и совершенно незаменимых украинских героев, место которых всегда и неумолимо занимают лучшие из худших и худшие из лучших. После смерти короля грядут новые монаршие выборы и на них должно быть весомым казацкое слово, которое вдруг добьется новых справедливых законов, а значит, будет победа не в озерах невинной крови, а в привычных бумагах. Во время переговоров военные действия не желательны, поэтому Хмельницкому обязательно нужен разгром коронного войска у Черкасс. Казаки разобьют оккупантов, король умрет, и Речь Посполитая со всего своего исполинского уродзонного алчного размаха влетит в межкоролевье без монарха, регулярной армии, гетманов и полковников, в хаосе пьяного панства, управляемого никак сенатным сеймом. Так будет, и тогда посмотрим, гоноровые, как вы будете драть две шкуры с посполитого вола. Я, гетман Войска Запорожского Богдан Хмельницкий, утоплю вас в ваших любимых пустопорожних разговорах и успею создать независимую Украинскую державу. Эх, панове-панове, что же вы так – куда казацкий конь с копытом, туда и шляхетский рак с клешней! И не надо мне говорить, что на Желтых Водах мы пленных не брали. Кто сдавался, остался жив, кто пыхато хамил, отправился в пекло. Вас бы, панята, черт на глубину не нес, вы бы и не потонули. Теперь пишите на своих забрызганных кровью гербах – Когда забираешь чужую жизнь, будь готов отдать свою!

Двигались вперед к Чигирину и Черкассам уже наполовину неостановимые хмельницкие полки, проходя по тридцать километров в день, но еще быстрее от победной реки разлетались по Украине специально собранные к Желтым Водам бандуристы и кобзари, и звенели струны по хуторам и селам, поднимая народ на борьбуза бесценную национальную свободу:

«От Желтых Вод до Княжих Байраков покрылось зеленое поле не весенними цветками, а панскими телами. Лежали паны рядами, вышеривши зубы и ели их собаки и серые волки. Не по одному ляху осталась вдова и дети-сироты. Высыпался Хмель из мешка и нагнал беды ляхам. Напились они желтой водицы, да видно много положили в нее хмеля: не устояли паны на ногах, когда пустились бежать. Да будет погибель ляхам и слава Хмелю-Хмельницкому, освобождающему нашу мать Украину!»

* * *

9 мая конвойная сотня гетмана влетела в радостно-возбужденный Чигирин и Богдан Хмельницкий узнал там от своих товарищей, что Владислав IV почти умер в Литве и счет его жизни пошел на часы; что войско Николая Потоцкого, еще не узнавшего о гибели сына и его войсковой группы, вышло из Черкасс на соединение с ним и в его составе совсем не пятнадцать, а все двадцать пять тысяч жолнеров и это значит, что на одного казака Богдана будет три польских солдата. До Чигирина коронным хоругвям осталось только три перехода и Потоцкий ведет и ведет переговоры с Иеремией Вишневецким, так и не распустившим свои уже восемь тысяч частных жолнеров, о совместных атаках бунтовщиков.