Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

Нельзя такой гоноровой шляхте издеваться над людьми даже при опасности внешней угрозы, вежливо ответил Богдан Хмельницкий:

– Нельзя удержаться от меча и до тех пор мы будем держать его обнаженным, пока хватит жизни и пока не добьемся свободы. Лучше положить голову, чем вернуться в неволю. Наша судьба – жить с обнаженной саблей, если хотим быть свободными. Фортуна переменчива, но в конце концов побеждает справедливость. Короля мы почитаем, как государя, но шляхту и панов ненавидим до смерти и друзьями им не будем никогда! Если они перестанут нам делать зло, мир заключить нетрудно. Если опять начнут хитрить и резать людей как кур, война неизбежна.

Выдайте мне Чаплинского и покарайте ката Вишневецкого, потому что именно они причина кровопролития и смуты. Виноват и Потоцкий, но он получил свое. Виноват и Конецпольский, похититель чужих имений, раздававший Украину подонкам. Если этого не сделаете, тогда или мне погибнуть со всем Войском Запорожским, или всем сенаторам, королятам и шляхте лечь в могилы. А я все равно оторву всю Украину от несусветных ляхов. Скажите это королю.

* * *

Послы хотели торжественно вручить Хмельницкому переданные королем гетманскую булаву, знамя с польским орлом и привилей о гетманстве. Когда послы узнали, что вручать клейноды будут не во дворце, а на переяславской площади перед всеми казаками и посполитыми, то заявили, что отказываются это делать, потому что не хотят даже случайно и ненадолго смешаться с украинским быдлом. Кисел, едва выйдя от Хмельницкого, тут же предложил гетманскую булаву его побратиму Михаилу Черноте, показав ему подписанный королем пустой гетманский привилей. Генеральный обозный спокойно плюнул в полномочного польского посла-недоумка и тут же рассказал обо всем Хмельницкому, который быстро решил, что это хороший повод открыть карты с Польской Короной, а заодно устроить послам публичную показательную порку.

Когда Богдану на площади, где собралось войско, послы все-таки вручили гетманские клейноды Яна Казимира, Хмельницкий громко и жестко заявил:

– Зачем вы, ляхи, принесли эти цацки? Чтобы опять нас втянуть в неволю хитростью?

Генеральный писарь читал всей толпе и, конечно, в присутствии турецкого и татарского послов, требования сената и короля к гетману Войска Запорожского: «оставить чернь, чтобы крестьяне пахали, а казаки воевали, а гетман чтобы лучше уничтожал неверных, чем христиан, а для этого пошел за границу».

Услышав польские требования, казацкая площадь расхохоталась. Богдан поднял изумрудную булаву и заговорил в наступившей мгновенной тишине:

– Доказывать ослу, что он осел, может только осел! На Украине ослы не водятся, если только ближе к Висле. Вы, ляшки-панки, будете писать мне условия пером – а я их вам подпишу саблей. Не обещайте нам принудительный рай, без возможности выйти оттуда. Наше восстание – не затмение казацкого ума, а Украинская революция. Никогда наши сабли не покроются ржавчиной, как панские, никогда куры-наседки не устроят гнезда в наших шлемах, как в шляхетских.

Вы будете воевать с нами, даже если на всю Речь Посполитую останется сто панов. Ну что же, кровавой войной будем выбиваться из шляхетской неволи!

* * *

На этих странных домашних переговорах в переяславском казацком дворце, Богдан, видя как Кисел лживо тянет кота за хвост, продуманно взорвался яростной речью и послы докладывали в сенате, что это было так страшно, что они все одеревенели от ужаса:

– Из вашего посольства ничего не выйдет, а только война через месяц! Было у вас время разговоры со мной разговаривать и теперь, и когда Потоцкий искал меня на Днепре, было и после Корсуни и после Замостья. Теперь другое время. Теперь я выбью из ляшской неволи весь наш народ, и воевать буду за нашу веру православную и помогут мне все посполитые до Люблина и Кракова. А народ мне поможет, потому что нами движет правда. А я посполитых не брошу никогда, потому что они наша правая рука – люди, которые, не вытерпев хлопства, ушли в казаки.

Соберу двести, триста тысяч своих бойцов и создам княжество на Украине по Львов, Холм и Галич. Выверну вас всех, ляхов, вверх ногами и потопчу под ноги свои, а потом турецкому султану в неволю продам! А встав на Висле, скажу вам ляхам, магнатам и шляхте – сидите и молчите ляхи, а будете брыкаться, найду и за Вислой. Ноги вашей не будет на Украине! Будете приходить к нам только с добрыми намерениями, с открытым сердцем, послушные королю.

А король Речи Посполитой должен быть королем, вольным в своих решениях. Согрешил короленок – шею ему отрезать, согрешил казак – ему то же самое! Не захочет король быть свободным – я, не монарх, но вождь украинский, буду делать то, что нужно моему народу!

Договорившись о перемирии до первой майской травы, Кисел повез в Варшаву предложения Хмельницкого об автономии Украины в составе Речи Посполитой, с границей по Случь, Горынь, Припять, Брацлав и Каменец. Гетман потребовал у Варшавы лишить Бешеного Ярему булавы великого коронного гетмана и сейм согласился на это, сделав Иеремию Вишневецкого посмешищем всей Польши. Во главе армии встал сам король, назначив себе в заместители – региментари семидесятилетнего Фирлея, пилявицкого Остророга и бесшабашного Ландскоронского.

Об остальных казацких требованиях сенаторы даже не говорили, просто выслушав вдохновенно лживую речь православного украинского сенатора-посла Кисела:

– Отечество в опасности! Казацкое войско наготове и земля украинская поднимается, а к казакам приходит иноземная помощь. Хмельницкий думает уже не о казачестве, а о независимой Украине и хочет нахлынуть внутрь Польского государства. Везде готовят оружие. Надежды нет. Нам остается готовиться к войне или склонить голову под ярмо презренных хлопов!

Королята послали в Чигирин тайных убийц. Охоту на Хмельницкого координировал оставшийся наблюдателем в гетманской ставке личный королевский секретарь, украинский православный шляхтич Петр Смяровский. Характерники проследили, как секретарь искал себе казацких помощников, сумев все же подкупить четверых старшин и писарей из администрации, доложили обо всем гетману и Смяровский со своими польскими и украинскими сообщниками был позорно казнен в Чигирине, как шпион и тайный убийца.

* * *

Богдан Хмельницкий уже знал, что сенат просил о военной помощи у первого министра Франции Джулио Мазарини, но ученик гениального Ришелье не сделал, конечно, очевидной политической глупости. Сенат и королята устраивали и устраивали антихмельницкие заговоры, уперто, не уступая Украине ни в чем, пытались натравить на нее всю Европу. Соглашались потерять половину национального достояния, но только оставить за собой украинские молочные реки и кисельные берега, потому что шляхта по праву рождения никогда и ни за что не осквернит свои руки работой, а вечно будет присваивать себе результаты чуждого труда.

С февраля 1649 года гетман блокировал все попытки Польской Короны организовать интервенцию на Украину, раз за разом, без конца и всегда показывая Европе мерзость и садизм шляхты, добавив к этим двум важнейшим человеческим порокам ее позорную трусость и подлость.

Гений Богдана Великого отчетливо видел, что польская шляхта до смертельного конца будет вешать на украинский народ прежнее ярмо. Впереди бесконечная война, в которой шляхта и казаки не смогут нанести друг другу решающее поражение, а будут после тяжелейших военных компаний подписывать мирные договоры, которые не будут выполнять, и расходиться по своим землям и готовиться к новой резне. Только территория Польской Короны не будет подвергнута военному опустошению и воевать вместо обожравшейся шляхты будут наемники. Ничего этого Украина позволить себе не может.