Богдан Хмельницкий

— Сто наших немцев выстрелят — одного убьют, а когда сто козаков выстрелят, наверно, половина выстрелов в цель попадут. Шутить с ними нельзя, — повторял своим соотечественникам Адам Кисель. — Это не та старинная Русь, что выходила на войну с луком и рогатиной, а опытные воины, по искусству в стрельбе из огнестрельного оружия превосходящее наше войско.

Старый воевода напрасно тратил свое красноречие. Уже забыты были Корсунь, Пилявцы и Зборов; покручивая усы, шляхтичи мечтали о «наказании» «хлопов». Любопытно для психологии польского дворянства письмо, написанное Адамом Киселем киевскому кастеляну.

Оно начинается так: «Увы! Некогда ценили более одного гражданина, чем тысячу хлопов, ныне же безумный дух времени производит то, что хлопы, укрываясь за стенами, остаются невредимы, а сыны короны… погибают смертью… причиняющей большое горе отечеству». Этот седой старик, «происходивший от русских ребер» полагал, что жизнь одного шляхтича равноценно тысяче жизней «хлопов».

Большинство панов не было согласно и с такой «калькуляцией». Одним из наиболее непримиримых был гетман Николай Потоцкий. Он и Мартин Калиновский выкупились за крупную сумму из татарского плена [133] , куда попали после Корсунской битвы, и, вернувшись в Польшу, были восстановлены в гетманских званиях. Оба жаждали отомстить за поражение и плен. По свидетельству одного тогдашнего историка, Потоцкий «занялся четвертованием малороссиян, начал их сажать на кол». Многим, замеченным в непокорстве, Потоцкий велел отрезать носы и уши и в таком виде пустить их по стране «для назидания».

133

В некоторых источниках указывается, что Потоцкий выдал вместо себя татарам одного из своих сыновей.

Григорий Кунаков приложил к своему донесению записку, в которой неизвестный осведомитель сообщал: «Во Львове в темном ряду под ратушем слышал сам, господин мой, что сенаторы польские говорили между собою вслух: лучше де Польскому королевству погибнути, нежели мы от козаков многое поношенье терпети имамы» [134] .

В Киеве бушевала «чернь», не желавшая больше терпеть на своей шее панский хомут: польские паны все круче завинчивали режим в своих владениях. Зборовский договор горел с двух концов, и Богдан отчетливо видел, что у ворот стоит новая война, которую он напрасно пытался отсрочить.

134

Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России,т. III, Спб., 1861, стр. 409.

Теперь он уже перестал призывать к повиновению польским помещикам. Ход событий показал ему невозможность повернуть вспять бурное течение национальной борьбы.

Энергия Богдана, направленная к сохранению Зборовского мира, энергия, которой втайне поражались даже поляки, разбилась. Причиной этого было стойкое сопротивление масс и, с другой стороны, непомерно растущие аппетиты шляхты. Увидев тщету усилий Хмельницкого, польские помещики единодушно решили прибегнуть вновь к оружию. Даже Адам Кисель, при всей своей относительной умеренности, писал: «…Хлопы не хотят платить никаких податей. Признаюсь чистосердечно, что такой мир мне не по сердцу».

В декабре 1650 года в Варшаве собрался сейм, две недели обсуждавший вопрос о новой войне. Король требовал для начала выставить сорокапятитысячное войско; сейм согласился на тридцать тысяч. Кроме шляхетских полков, в регулярную армию решено было включить наемные отряды: после Тридцатилетней войны по Европе бродило много завзятых рубак, искавших, кому продать свою шпагу. Одновременно было решено созвать «посполитое рушенье». Словом, в Польше началась деятельная подготовка к войне.

И Хмельницкий готовился к новым боевым схваткам. Во всю ширь развернулся его талант искусного, дальновидного политика и дипломата.

Прежде всего он сумел расторгнуть почти заключенный уже союз татар с поляками, направленный против Москвы. Хмельницкий предложил татарам участие в организуемой им экспедиции против Молдавии. В 1648 году молдавский господарь Липул (иначе Лупул) обещал выдать свою дочь Домну-Розанду за старшего сына Хмельницкого, Тимофея. Впоследствии он, однако, нарушил слово. Для Богдана этот брак был важен по политическим соображениям. Поэтому он не пожелал отказаться от своего плана: он дал Тимофею 16 тысяч козаков и отправил его добывать просватанную невесту. Привлекая татар к этой экспедиции, Хмельницкий достигал двух целей: во-первых, давал им возможность захватить богатую добычу, чем уничтожалась побудительная причина для нападения татар на Москву; во-вторых, облегчал военную сторону похода, на случай если Польша вступится за Липула.

Но Польша не вступилась. Козаки и двадцатитысячная орда рассеяли молдавское войско и, как водилось, основательно пограбили страну. «Хмельницкий вспахивает Молдавию конскими копытами и поливает ее кровью», жаловался бежавший из Ясс Липул. Лишенный возможности бороться с могущественным козацким гетманом, Липул поторопился подтвердить свое согласие на брак Домны с Тимофеем. Тогда Богдан приказал вывести войска из наполовину разрушенного государства.

По распоряжению Хмельницкого, полковник Джеджалий, которому гетман особенно охотно поручал ведение дипломатических переговоров, ездил в Константинополь и получил там заверения в поддержке на случай новой войны Украины с Польшей. Послы Хмельницкого усиленно подбивали трансильванского князя Ракочи напасть на Польшу. Старания их не были напрасны: большое посольство, в котором участвовали и делегаты Крымского ханства, было послано из Трансильвании в Стокгольм с предложением военного союза против Польши.

Все это должно было компенсировать наметившийся отход народных масс от Богдана. Но, как показали события, этого оказалось недостаточно.

Мероприятия гетмана в этот период яснее чем когда-либо демонстрировали силу, упорство, изобретательность Хмельницкого-политика, Хмельницкого-дипломата. Тон его разговоров с панами в это время дышит уверенностью в своих силах, иногда гетман даже тщеславился своим могуществом.

— Як вас тепер почну, то так и скончу, — говаривал он представителям Речи Посполитой, — маю татары, волохи, угры — як наступлю на вас, то буде вже вам вічная памьять.

Не раз он вспоминал и Чаплинского, негодовал, что до сих пор еще не сумел отомстить ему за налет на Субботов. Богдан умел страстно и долго ненавидеть, почти ничего не прощая и ничего не забывая.

***

Особенно резкое недовольство вызвал Зборовский мир среди населения, жившего по течениям Днепра и Буга. Здесь и был район действий полковника Данилы Нечая, чья популярность возрастала в той же степени, в какой падала популярность Хмельницкого. «Бийте ляхов поганских, бо тепер час маете!» кричали люди, шедшие под водительством Нечая.

Богдан держался осторожно с Нечаем, так как знал, что за того горой встанет посполитство. Он даже породнился с ним: выдал свою дочь Степаниду за Ивана Нечая, брата Данилы.

Популярность Нечая была не случайна. В период времени с конца 1649 года до середины 1651 года борьба украинского крестьянства против панщины, против крепостничества достигла наибольшего подъема. В политике же Хмельницкого как раз в этот момент заметно стремление не нарушать мирных отношений с Речью Посполитой. Он добивается гарантии прав козацкой старш'uны и реестрового козачества и выказывает лойяльность к польскому государственному строю.

Крестьянские массы, городская беднота, ремесленники, «работные люди» промыслов, — словом, «низы» решительно выступают против всяких попыток козацкой старш'uны войти в соглашение с панской Польшей. Однако распыленные массы, лишенные политического и военного руководства, не в силах были сами решить историческую задачу освобождения Украины из-под власти Польши.

Первоначально Хмельницкий пытался тяжелой рукой подавить антистарш'uнское движение сиромы на Запорожье. Он усиливает борьбу против Нечая и других вождей крестьянского движения, против городских низов Киева и ряда других городов. Он требует от украинского крестьянства покорности панам, во главе козацкой старш'uны откалывается от народных масс. Но вскоре наступает перелом.