Боги Абердина

— Ты о чем?

— О, прекрати. Наивность устарела. — Арт помрачнел. — Ты, конечно, знаешь про Хауи и Эллен.

Я покачал головой.

Артур рассмеялся. Я ненавидел этот его смех. Всезнающий, страшно самоуверенный Арт…

— И не догадывался, да? — он спародировал мой жест — покачал головой, затем злобно улыбнулся. — Это так очевидно. Почти столь же очевидно, как твоя любовь к ней.

— Это неправда!

— Не нужно врать ради меня, — сказал он. — Я знал все это время.

Я уставился на него.

— Она мне рассказала, — сообщил Артур. — Рассказала, как ты признался ей в любви. И про письмо, которое она нашла в твоих штанах. В ту ночь, когда Хауи пытался меня убить. — Он снова рассмеялся. — О-о, я не против. — Арт наклонился и потрепал Нила по голове. — Я знаю, что Эллен — красивая девушка. Кроме того, ты не представляешь угрозы.

Его слова жалили. Хотелось сказать ему что-то обидное в ответ.

— Она тебя ненавидит, — выпалил я.

Арт погладил Нила по спине и оставил на ней красную полосу. Я увидел, что рука Артура кровоточит, пальцы порезаны. Он вздохнул, выпрямился и посмотрел на раненую руку. Кровь капала на пол.

— Ты разве не слышал, что я сказал? — Мой голос дрожал. — Эллен тебя ненавидит. Она считает, что я лучше, чем ты. Она мне так говорила. И я видел ее с Хауи на прошлой неделе. В ее квартире. Они держались за руки.

Кровь была везде — на спине Нила, на полу, на манжете рубашки Арта. Арт держал раненую руку другой, Нил стал слизывать кровь с пола.

— Мы уезжаем завтра утром, — объявил Арт. — Служба начинается в девять. Если мы выедет отсюда в пять, то будем в Бостоне самое позднее в семь.

Все это запомнилось очень четко. Левая рука Артура была залита кровью, она текла и капала на черную спину пса, вскоре весь мех Нила покрылся блестящими красными каплями. На полу капли тоже остались, а рядом — кровавые разводы, там, где их зализывал пес. Из собачьей пасти то и дело появлялся розовый язык, Нил снова лизал капающую кровь. Ею был запачкан и лоб Арта, что стало ясно, когда он откидывал волосы назад.

Я снова сказал Арту, как сильно его ненавидит Эллен, заявил, что все знали об ее изменах с Хауи, говорил о том, как она меня уважает, как сильно меня волнует ее благополучие. Но даже пока я говорил, Артур стал рассуждать о возможности пробок на дорогах, когда мы завтра поедем в Бостон. Он говорил, глядя поверх моей головы, словно ничего не случилось. Теперь, оглядываясь назад, на тот вечер, я думаю: это напоминало затопление «Титаника». Оркестр играл, даже когда корабль скрипел, качался и трясся, звук виолончели возносился к звездному небу, и не столь важно, что темные холод.

Глава 8

Бостон. Все серое в яблоках и крапчато-коричневое, постоянно идет дождь, из-за него на тротуарах и улицах темно. Постоянный поток машин. Под свинцовым небом, вдоль линии берега тихо стоят гребные базы…

Я сидел на заднем сиденье «ягуара» Хауи, приложив голову к стеклу, и смотрел, как мимо пролетают городские виды. Бизнесмены и деловые женщины спешили перейти улицы у светофоров, грязный снег лежал под мерными деревьями без листьев… Зимний воздух с привкусом соли. Узкие улочки, мощеные тротуары. И все серое, серое, серое…

Арт с Хауи помирились или, по крайней мере, заключили временное перемирие. Они даже разговаривали друг с другом во время поездки на машине. Артур пребывал в дидактическом настроении и устроил смехотворные дебаты с Хауи по поводу «Константинова дара», документа восьмого века, предназначенного для усиления власти Церкви. Его фальшивость в пятнадцатом веке доказал Николас Кузанский. Арт заявил, что Николас был не прав, потому что поддерживал идею о главенстве церковных советов над папой. Хауи нерешительно напомнил Артуру, что Николас в дальнейшем изменил свое мнение и заявлял, что папа главнее. Я, в основном, продремал эти два часа.

Мы подъехали в гостинице «Хингам», строгому кирпичному зданию, втиснутому между двумя офисными зданиями в модернистском стиле. Холл оказался маленьким и темным, с резной лестницей и лепным потолком. За стойкой сидел портье и говорил тихим нежным голосом, почти шепотом. Арт сообщил ему, кто мы. Он поприветствовал нас доброй, жалостливой улыбкой, словно знал о причине нашего появления.

— Завтрак до десяти. Если хотите, господа, вам его подадут в номер, без дополнительной оплаты…

— А попьянствовать где? — спросил Хауи и перекинул сумку через плечо.

— Простите?

Художник наклонился поближе:

— Бар. На какое спиртное я могу рассчитывать?

Арт опустил в карман ключ от номера и нажал на кнопку лифта. Похоже, он хотел добраться до апартаментов раньше всех. Мы с ним почти не разговаривали после спора вчера вечером. Но из-за торжественности сегодняшнего мероприятия у обоих не осталось энергии ни на что. Так что мы просто избегали друг друга. Это меня очень устраивало.

— Я думаю, что вам понравится выбор крепких спиртных напитков и вина, — заявил портье и слегка склонил голову. — Если вам что-то потребуется, может, какая-то конкретная марка…

— «Феймоус Груз» и «Гленфиддич», — заявил Хауи.

Портье замолчал, в задумчивости глядя вверх.

— Я распоряжусь, чтобы их сразу же прислали вам в номер, сэр.

— Отличное обслуживание, — заявил художник, хлопнул портье по плечу и подмигнул мне.

Доктор Кейд забронировал нам всем отдельные номера — странные комнаты на седьмом этаже с огромными кроватями и небольшими отсеками для работы, а также с восхитительным видом на город. Судя по расписанию, которое профессор подсунул нам всем под двери вечером перед отъездом, мы должны были встретиться в церкви святого Фредерика в девять. Предстояла короткая получасовая служба, после нее все на машинах отправятся на кладбище для захоронения, потом в дом миссис Хиггинс, на поминальную трапезу. Арту с Хауи предстояло нести гроб. Слава Богу, меня от этой роли освободили.

Я принял душ и побрился. Я не мог смотреть на себя в зеркало, по крайней мере, заглядывать в глаза. И тут мне вспомнилось, что никогда раньше не приходилось бывать в церкви. Я не знал, будет ли выставлено тело Дэна. Моя мать, оставаясь верной своей бунтарской природе и даже после смерти выражая социальный протест, велела не проводить никаких служб в церкви и не открывать гроб. Вместо этого она захотела нечто подобное похоронам, принятым у иудеев. Она умерла в понедельник, и ее похоронили во вторник во второй половине дня. Друзья произнесли речи у могилы, кузины оплакали ее, — и все закончилось. Мать похоронили в простом гробу с ложным дном, несмотря на протесты близких друзей, которые всегда поддразнивали ее за жизнь в стиле «хиппи». Я помню, как бросился к краю могилы, когда гроб опускали. Я вырвался из потных рук Наны и заметил бледную руку мамы, когда дно гроба отделилось, и тело с глухим ударом упало в землю. На ней было ее любимое платье, шелковое желтое, с подсолнухами, пришитыми к подолу. На него попала земля, грязные комья прилипли к ткани. Я это помню более четко, чем что-либо еще в тот день.