Богиня света

А значит – расслабиться и не спешить… ей необходимо притормозить и проще смотреть на Фебуса. Да, он выглядел великолепно, но интуиция Памелы кричала во весь голос, что люди редко таковы, какими кажутся на первый взгляд. Одно дело – поразвлечься в выходные. И совершенно другое – впутаться в новые серьезные отношения.

Аполлон видел в выразительных глазах Памелы отражение внутренней борьбы, прочел и пришедшее несколько мгновений спустя решение отстраниться от него – и это причинило богу света такую боль, какой он и вообразить не мог. Но он совсем не собирался сдаваться так легко. Он улыбнулся тепло и открыто.

– Ладно, – сказал он, словно только что сделал девушке некое предложение, которое она проигнорировала. – Мне нравится то, что мы оба радуемся рассветам, но ты сказала, что проспала, а значит, этим утром ты рассвета не видела. А чем еще ты занималась сегодня?

Памела посмотрела ему в глаза. Они были такими теплыми и такими невероятно синими… Эти глаза навевали мысли о летнем небе над Средиземным морем…

Черт!.. Опять она за свое! Опять она покупается на его внешность, как какая-нибудь паршивая школьница!

– Памела?

– Ох, извини.

Она сделала глоток вина.

– Я немножко рассеянна. Иной раз со мной такое случается. Вот только не в отношении работы, – тут же уточнила она. – Тут я полностью сосредотачиваюсь. Как сегодня днем. Я начала делать набросок собственной версии того чудовищного фонтана. Вроде бы занималась этим минут двадцать или около того, но когда наконец перевела дыхание и посмотрела на часы, то оказалось, что прошло два часа.

Памела немного помолчала, прищурившись.

– Я опять, да?

– Что?

– Ну, отвлеклась, ушла от темы. – Болтаю как дурочка, мысленно добавила она.

– Есть такое.

– Извини, Фебус.

Аполлон улыбнулся. Он просто наслаждался ясностью мысли Памелы и тем, как на ее лице менялись выражения, особенно когда она говорила о своей работе. Она совсем не была хищницей, пытавшейся поймать на крючок бога света, или девицей, ослепленной его бессмертной мощью. Памела была искренней, настоящей. Она отвечала ему честно, правдиво – и это возбуждало Аполлона, как никогда в жизни.

– Я ничуть не против. Мне нравится наблюдать, как ты размышляешь о чем-то своем.

– Ну, может быть… – Памела сделала паузу, внимательно всматриваясь в Фебуса и ожидая увидеть признаки сарказма или насмешки. – Может быть, для тебя это просто непривычно. Большинству мужчин это не нравится, их это отвлекает и раздражает.

– В самом деле? – Он покачал головой. – Мне кажется, я уже говорил, что слишком часто мужчины ведут себя как последние дураки.

– А я с тобой полностью согласилась.

Они улыбнулись друг другу. И Памела, поддавшись порыву, подняла бокал.

– За тех мужчин, которые не ведут себя как дураки.

– Этот тост я с удовольствием поддержу. – Аполлон рассмеялся и коснулся своим бокалом бокала Памелы. – А теперь расскажи мне о своем наброске. Ты еще и художница, да? Или это сродни пониманию архитектуры – ты должна это уметь, чтобы хорошо делать свою работу?

Вопрос Фебуса порадовал Памелу; он показал, что собеседник действительно слушал, о чем она говорила вчера, а сейчас было видно, что он с интересом ждет ее ответа.

– Мне нравится делать наброски, и я даже вполне сносно пишу акварелью, но, конечно, не настолько хорошо, чтобы считать себя художницей. Но ты прав. Это так же важно в моей работе, как понимание основ архитектуры. Еще важно умение делать макеты для плотников или обойщиков, или даже для скульпторов, чтобы они могли по-настоящему ухватить, чего именно желают мои заказчики.

Брови Аполлона медленно поползли вверх, а взгляд устремился к монструозному фонтану во дворе перед ними.

Памела тоже посмотрела туда, тяжело вздохнула и кивнула.

– Да, ты угадал. Нынешний заказчик хочет водрузить во дворе своего дома для отдыха копию вот этого чудища.

– Ты уверена, что правильно его поняла?

Аполлон во все глаза таращился на извергающее воду сооружение. Он просто не мог оторваться от отвратительной пародии на самого себя.

– Более чем. На самом-то деле я сегодня как раз и пыталась отыскать более или менее приличный компромисс, но он ведь настаивает, чтобы я сохранила центральную фигуру, Бахуса. – Памела передернула плечами. – Я хочу попытаться как-то убедить его отказаться от этого. Он уже решил, впрочем, что боковые фигуры ему не нужны.

Аполлон бросил на нее быстрый взгляд.

– Ты имеешь в виду статуи Цезаря, Артемиды и… – Он запнулся на собственном имени.

– Да, и Аполлона, – подтвердила Памела. – Вон тот головастик с арфой должен изображать собой бога солнца.

Аполлон изо всех сил постарался сохранить безразличное выражение лица.

– Ну, на самом деле Аполлона правильнее называть богом света, а инструмент в его руках – лира, а не арфа.

– Да? – пробормотала Памела, присматриваясь к статуе. – Я и не знала, что это не одно и то же. А, ну да, ты ведь музыкант, так? А я только и знаю, что эта штука светится неоновым зеленым, когда уродик оживает.

– Да. – Аполлон сумел не скривиться. – Я тоже так слышал.

Все еще глядя на статую, Памела сказала:

– Я даже не знала, что Аполлон – бог света. Я всегда думала, что он солнечный бог.

– Так предпочитают называть его римляне, однако для греков он всегда будет богом света, подарившим людям медицину, музыку, поэзию и правду.

– Правду?

– Да, правдивость очень важна для Аполлона. Он всегда был одним из немногих олимпийцев, которые считали увертки и скрытность оскорбительными.

– Я и понятия не имела. Я думала, все эти мифологические боги весьма импульсивны и самовлюбленны. Я вроде бы помню, что мой учитель английского описывал их как бездельников и распутников.

Аполлон слегка откашлялся и неловко поерзал на стуле.

– Эти боги… ну… да, они, безусловно, очень страстные, и страстность иногда подталкивает их к неожиданным и эгоистичным поступкам. Но ты должна помнить еще и то, что в древнем мире считалось большой честью удостоиться любви кого-то из богов, и в особенности бога света.