Богиня зеленой комнаты

— Милый Георг! Вы объяснили ему, что я была занята репетициями?

— Нет. Вы думаете, что он смог бы понять? Но он понял, когда я ему объяснил, что вы поехали навестить дочек.

— Понял?! — Она была в ужасе.

— Что у вас есть время для дочерей, и нет времени для сыновей.

— Это же неправда!

Страх перед приближающимся спектаклем был похож на чудовище, которое надвигалось на нее, дышало огнем ей в лицо, а она не могла отгородиться от него, ей некуда было отступать. Она наверняка забудет свой текст. Она уверена, что забудет. Предстоит что-то ужасное. И семья, ради которой она переносит все эти страдания, потому что в глубине души не может не думать о деньгах, сердится на нее только из-за того, что она навестила сестру, испытывая потребность поделиться своими страхами, ибо ее сестра-актриса, и ей самой известно, как тяжело выходить на сцену, когда тобой владеет страх!

— Проклятье! Это правда. Вы не навещали девочек? — спросил Уильям.

— Я поехала поговорить с Эстер об этом кошмаре с «Никто». И если вы не в состоянии понять, что я сейчас испытываю, я не хочу с вами разговаривать. Я не хочу разговаривать ни с кем.

— Это отставка?

— Если вы приехали, чтобы упрекать меня в том, в чем совершенно ничего не понимаете, — да.

— Я кое-что знаю про сцену.

— Палуба «Пегаса» не то же самое, что Друри-Лейн.

Лицо ее пылало от злости. Никогда прежде он не видел Дороти такой.

— Прекрасно, — сказал он. — Отправляйтесь к своим бесценным дочерям и оставьте сыновей мне.

С этими словами он уехал.

Она не могла в это поверить, первый раз он разговаривал с ней так. Дороти думала: это моя вина, я не сдержалась, дала волю своему ирландскому темпераменту. Лучше бы я никогда не слыхала про «Никто». Эта женщина — злая прорицательница с размалеванным лицом, украшенная кружевами, и страх вошел в ее душу вместе с сомнениями в тот момент, когда она ее увидела. И не только из-за пьесы. Она провела день в нервном напряжении и была почти счастлива, когда наступило время ехать в театр.

Обстановка там была ужасная. Назревал большой скандал, и Шеридан был готов к неприятностям. Зал был полон, несколько завсегдатаев игорных домов, без сомнения, пришли с определенной целью. Как только занавес поднялся и начался спектакль, враждебное отношение зрительного зала стало очевидным. На сцену полетели гнилые фрукты. Даже воспитанные леди смеялись, прикрывшись веерами, и до актеров долетали злые и грубые реплики. Дороти держалась, это не может длиться вечно, говорила она себе, это должно когда-то кончиться.

В тот вечер она была очень благодарна своим коллегам-актерам: какие бы баталии ни происходили за кулисами, на сцене они становились товарищами. Все играли, не обращая внимания на зал. Да, в тот вечер она была им благодарна за поддержку. Она не помнила, как они доиграли до конца, но доиграли, и занавес опустился под свист и неодобрительные восклицания. Бедная миссис Робинсон, думала Дороти, это конец «Никто»!

Она чувствовала себя измученной и больной. Может быть, она еще не оправилась после родов. Может быть, та жизнь, которую она вела, была слишком тяжела для нее. Жизнь популярной актрисы нелегка сама по себе, невозможно одновременно с этим быть любовницей требовательного принца и матерью маленьких детей. Может быть, ей следует оставить театр? Так, как Утрата Робинсон?

Только имея столь понятливого и послушного помощника, как Уильям Сиддонс, можно сочетать такие трудные обязанности, как работа актрисы и воспитание детей. «Это начало конца?» — спрашивала она себя и видела его лицо, холодное, почти ненавидящее, когда он напомнил ей о поездке к дочерям. Она открыла дверь своей гардеробной, и когда она туда вошла, кто-то выступил из темноты и обнял ее.

— Уильям!

— Конечно, я приехал, — ответил он. — Ужасная пьеса! Зрители были в отвратительном настроении.

— Вы были в зале?

— Нет, за кулисами. Я был готов выскочить на сцену и увести вас, если что-то случится.

Она почувствовала, как покой и счастье наполняют ее сердце.

— О, Уильям... я боялась...

— Нечего бояться, — ответил он.

— Но вы думали...

— Ревнивый, — сказал он, — ревнивый дурак ваш Уильям, вот он кто.

Ссора была забыта.

Они давали «Никто» еще два раза после премьеры, третий вечер оказался последним.

Дороти была счастлива. Не было никаких недоразумений. Между нею и Уильямом все было, как прежде, в самом начале. Но она должна помнить, что нельзя допускать ревности между двумя ее семьями. Она хотела бы собрать всех под одной крышей, и хотя она знала, что Уильям любит ее и готов выполнить любую просьбу, существовало что-то, о чем она не отваживалась его просить.

ПРОВАЛИВШАЯСЯ ПОДДЕЛКА

Она ожидала, что Уильям поддержит ее решение оставить театр, но ошиблась. Он проявлял большой интерес ко всем ее ролям и был готов к тому, что ей часто придется оставаться в Лондоне. Деньги, которые она получала в театре, были очень кстати. Дороти платили больше, чем любой другой актрисе, и она полностью оплачивала все расходы по дому, где жили девочки и Эстер. Она была очень рада, что ей не приходится просить помощи у герцога, особенно теперь, когда у них появились собственные дети. Уильям был очень привязан к сыновьям, и хотя он никогда не возражал против визитов девочек, было очевидно, что мысль поселиться всем вместе не приведет его в восторг.

Она могла это понять: он не хотел постоянных напоминаний о ее отношениях с Дэйли и Фордом, которые продолжали здравствовать. Ей нужны были деньги, которые давала профессия; Уильям, который так же, как его братья, не утруждал себя мыслями о том, что сколько стоит, постоянно был без средств. Она должна работать, она должна знать, что ее дети ни в чем не нуждаются.

Известие о женитьбе Ричарда Форда стало для нее ударом. Его жена имела какую-то собственность, что позволило ему стать членом городского магистрата. Отец одобрил его выбор, и Ричард начал свой путь в высшее общество. Дороти была в гневе. В течение всех лет, прожитых вместе, пользуясь всем, что давали ее заработки, он отказывал ей в единственной просьбе — жениться. И вот теперь... вскоре после того, как они расстались, он женился. Ричард ждал подходящего момента. Он был безвольным человеком. И как только она могла верить, что любит его! И он был отцом двух ее маленьких дочек! Это было унизительно, и только преданность Уильяма успокаивала ее.

Вскоре после фиаско пьесы «Никто» в Питерсгем-лодж появился визитер, просивший встречи с герцогом Кларенсом и миссис Джордан. Он отрекомендовался человеком, беседа с которым будет очень интересна им обоим. Его имя — мистер Самуэль Ирланд — им ничего не скажет, но когда он посвятит их в подробности одного открытия, они, без сомнения, проявят интерес к его визиту.

Герцог, явно заинтригованный, велел проводить его в столовую, где в это время не было никого, кроме него и Дороти.

— Ваше Высочество! Миссис Джордан! — приветствовал их мистер Ирланд с поклоном. — Как хорошо, что вы согласились принять меня. Я сразу же приступаю к делу. Мой сын, Уильям Генри, сделал великое открытие. К нему в руки попал старый сундук, ранее принадлежавший покойному Уильяму Шекспиру, и в этом сундуке оказались пьесы и документы, которые, поскольку они были положены туда самим Шекспиром, никому не известны до сих пор.

— Это невероятно! — воскликнула Дороти. — Где этот сундук?

— Он в доме моего сына, мадам. Он считает это величайшим открытием наших дней. Он попросил меня обратиться к вам, сэр, как к покровителю театра, и к вам, мадам, как к нашей величайшей актрисе...

— Когда мы можем взглянуть на эти пьесы?

— Если Ваше Высочество назначит мне время, мы с сыном принесем одну из пьес, когда вам будет угодно.

— Такое дело должно быть сделано немедленно, — сказал герцог. — Приносите их завтра утром в мой дом в Сент-Джеймсе, — и улыбнулся: — Я надеюсь, что вы там тоже будете, любовь моя?