Богохульство

Его фотографии нередко появлялись на шестой странице «Вашингтон пост», в светской хронике, среди снимков богачей и знаменитостей. На них Хазелиус был неизменно изображен в «фирменных» костюмах – старомодных пиджаках с широкими лацканами и огромных галстуках. Он хвастливо заявлял, что покупает одежду в магазинах «Армии спасения» и никогда не тратит на шмотки более пяти долларов. Его нередко приглашали на «Шоу Леттермана», где он горячо выступал с бунтарскими, неполиткорректными заявлениями – «неудобоваримой правдой», как он сам их называл, – и красноречиво распространялся о своих утопических проектах.

В тридцать два года он произвел фурор, женившись на Астрид Ганд – недалекой юной красавице, бывшей модели «Плейбоя». Она везде сопровождала мужа, появляясь с ним на всех его публичных выступлениях. В студиях Хазелиус поедал ее глазами, а Ганд беззаботно высказывалась на политические темы. Обсуждая события одиннадцатого сентября, она как-то раз заявила: «А чего они подняли такой шум? Об этом давно пора забыть».

Общественность вновь и вновь негодовала, но Хазелиус на этом не остановился и выкинул номер, сравнимый с утверждением «“Битлз” популярнее Иисуса». Однажды некий репортер спросил у физика, почему он женился на женщине, «чье интеллектуальное развитие настолько ниже вашего». Хазелиус оскорбленно заорал на репортера:

– На ком мне было жениться? Интеллектуальное развитие всех вокруг намного ниже моего! Астрид по крайней мере знает, как любить. В отличие от всех прочих идиотов.

Словом, один из умнейших современников обозвал остальных дураками. Общественному возмущению не было предела. В «Вашингтон пост» появилась передовица под названием, впоследствии ставшим классикой: «Хазелиус – всему миру: “Вы идиоты!”».

Ведущие передач и ток-шоу, имевшие столь большое влияние на общественное мнение, задыхались от гнева. Хазелиуса перестали приглашать куда бы то ни было, объявили антиамериканцем, безбожником, мизантропом, не ведающим, что значит патриотизм, сделали презренным изгоем, недостойным быть принятым в приличном обществе.

Форд отложил бумаги и налил себе еще кофе. Тот Хазелиус, с которым он знакомился – миротворец, дипломат, лидер группы, взвешивающий каждое слово, – ничуть не походил на человека, о котором рассказывало досье. Впрочем, Форд знал его слишком мало.

К тому же несколько лет назад Хазелиус пережил трагедию. Вероятно, именно она настолько изменила его. Форд пролистал досье и нашел то место, где описывалось несчастье.

Несколько лет назад, когда Хазелиусу было тридцать шесть, Астрид внезапно скончалась от кровоизлияния в мозг. Ее смерть потрясла ученого. Какое-то время он, подобно Говарду Хьюзу, провел в затворничестве, потом вдруг снова дал о себе знать, задумав создать «Изабеллу», и вернулся в общество совершенно другим человеком. Теперь его не интересовали ни ток-шоу, ни громкие заявления, ни утопические проекты, ни недостижимые цели. С бывшими друзьями он давно не общался и больше не носил уродливых костюмов. Грегори Норт Хазелиус наконец повзрослел.

Проявляя невероятную ловкость, терпение и такт, он стал шаг за шагом продвигать свой новый проект: собрал команду ученых, выбил значительные суммы и вошел в доверие к представителям власти. При каждом удобном случае он напоминал американцам о том, что в области ядерной физики они отстают от Европы, убедил правительство, что «Изабелла» – эффективный путь к удовлетворению энергетических нужд, не требующий больших затрат, и не раз подчеркивал, что все патенты и ноу-хау навек останутся в руках американцев. Таким образом он добился невозможного: в далеко не лучшие времена выколотил из конгресса сорок миллиардов долларов.

Складывалось впечатление, что Хазелиус – непревзойденный мастер убеждать, талантливый организатор и предусмотрительный мечтатель, который тем не менее готов смело пойти на огромный риск. Именно с таким Хазелиусом Форд мало-помалу знакомился.

«Изабелла» была изобретением Хазелиуса, его детищем. Он лично объездил всю страну и выбрал самых достойных из лучших физиков, инженеров и программистов. Все шло как по маслу. До некоторых пор.

Форд закрыл папку и призадумался. Ему все еще казалось, что он не имеет понятия о том, кто такой настоящий Хазелиус: гений, шоумен, музыкант, мечтатель-утопист, преданный муж, надменный изгой, блестящий физик, терпеливый лоббист… Кто он на самом деле? Или истинная суть ученого пряталась где-то глубже, а в обществе он появлялся то в одной, то в другой маске?

Отчасти судьба Хазелиуса напоминала Форду его собственную. Они оба внезапно и при ужасающих обстоятельствах потеряли жен, оба переживали беду в уединении. Когда погибла супруга Форда, для него вместе с нею взорвался весь прежний мир, и он почувствовал себя так, будто до гробовой доски будет вынужден блуждать среди развалин. На Хазелиуса смерть жены повлияла иначе: он, напротив, предельно сосредоточился. Форд утратил смысл своего существования, а Хазелиус обрел его.

Форд представил себе, что написано в его досье. В том, что оно существует, и в том, что с ним, как и со всеми остальными, ознакомился Локвуд, он ни капли не сомневался. «Как описали мою жизнь?» – задумался он. Привилегированная семья, частная школа Чоут, Гарвард, Массачусетский технологический институт, ЦРУ, женитьба. А дальше – бомба.

Что потом? Монастырь. И наконец частное детективное агентство «Охранно-разведывательная служба». Название вдруг показалось ему слишком громким. Объявления о предоставлении услуг он разместил четыре месяца назад и за все это время получил единственный заказ. Конечно, работу ему подкинули стоящую, но упоминать о ней в качестве рекламы строго запретили.

Он посмотрел на часы: так, завтрак едва не пропустил, а все из-за того, что убивал время на глупые раздумья о своей несчастной доле.

Форд убрал досье в портфель, защелкнул замок и направился к столовой. Солнце только-только поднялось над красными вершинами холмов: лучи струились на листву тополей, и деревья, казалось, были сделаны из желто-зеленого стекла.

В столовой царствовали ароматы бекона и булочек с корицей. Хазелиус сидел на своем коронном месте, во главе стола, и увлеченно разговаривал с Иннсом. На другом конце Кейт, рядом с Уордлоу, наливала кофе. Увидев ее, Форд почувствовал волнение в груди.

Усевшись на единственное свободное место, возле Хазелиуса, он положил себе с большого блюда кусок яичницы с беконом.

– Доброе утро! – воскликнул Хазелиус. – Как спалось?

– Замечательно.

За столом были все, кроме Волконского.

– Послушайте, а где Петр? – спросил Форд. – У него во дворе нет машины.

Разговоры внезапно стихли.

– Доктор Волконский, похоже, нас покинул, – сказал Уордлоу.

– Покинул? Почему?

Последовало всеобщее молчание. Его нарушил Иннс, произнеся неестественно громким голосом:

– Я психолог. Наверное, мне и придется ответить. Полагаю, что не нарушу профессионально-этические нормы, если скажу прямо: Петр с самого начала чувствовал себя здесь несколько не в своей тарелке. Его угнетала уединенность и напряженный график работы. Ему очень не хватало жены и ребенка, которых пришлось оставить в Брукхейвене. Неудивительно, что он не выдержал и решил уехать.

– Тони сказал «похоже, покинул». Значит, полной уверенности в этом нет? – спросил Форд.

– Мы пришли к такому выводу, – невозмутимым тоном произнес Хазелиус. – Машина Петра пропала, исчез чемодан и большая часть одежды.

– Он что, никому не сказал ни слова?

– А чего ты так разволновался, Уайман? – спросил Хазелиус, пристально всматриваясь в Форда.

Тот одернул себя. Со столь чертовски умным и наблюдательным человеком следовало быть похитрее.

– Не разволновался, а просто удивился.