Богомолец

На место Тарасевича в Новороссийский университет приехал ученик Пашутина и Боткина — Николай Григорьевич Ушинский — личность талантливая, яркая; он весь будто пропитан горячей доброжелательностью к окружающим. Настоящий ученый-энтузиаст, знаток физиологии и патологии пищеварения, бактериологии и микробиологии, Ушинский с первых встреч проникся к Богомольцу симпатией.

Это был еще один случай в истории русской медицинской науки, когда учитель, поверив в ученика, самоотверженно принялся за шлифовку его таланта. Богомолец же, в свою очередь, до самой смерти не перестанет отзываться о совместной работе с Ушинским, как о счастье, будет искренне, страстно убеждать окружающих, «сколь многим он ему обязан». Не раз посетит его сожаление, что «так недолго пришлось работать под руководством столь знающего человека, не удалось полностью пройти его школу».

Правда, в общепринятом смысле слова Богомольца нечему учить. Он уже сформировавшийся ученый. Поэтому Подвысоцкий и Ушинский занимают по отношению к нему позицию «советчиков».

Сама жизнь подгоняет Богомольца: отец смертельно устал от борьбы за кусок хлеба.

Все позже над рабочим столом Александра Александровича горит свет. Он знает цену времени: за два года выполнена работа, на которую в обычных условиях уходит пять-шесть лет.

Под руководством Льва Александровича Тарасевича он изучал роль сенсибилизирующих (повышающих реактивную чувствительность) веществ нормальных и специфических сывороток в явлениях фагоцитоза; по рекомендации Николая Григорьевича Ушинского провел серию опытов по изменению крови и легких при отравлении окисью углерода.

Богомольца не удовлетворили старые — то путаные, то упрощенные, то взаимно исключающие — объяснения сложных биологических явлений.

— Есть ученые, — заметил он, — которые, имея ключ к одной какой-нибудь стороне явления, слишком торопятся подогнать все сложные комбинации жизненных явлений под готовые формулы.

Богомолец добыл экспериментальные доказательства физиологической активности мембраны, которая отделяет ткани от крови, протекающей по капиллярам, тем самым опровергнув закон мембранного равновесия Доннана.

В то же время он продолжает развивать учение о функциях надпочечных желез млекопитающих и человека. Его критический ум за шесть лет успел отсеять массу недостаточно проверенных, носящих случайный характер данных, а эксперименты дали неизвестные медицине факты, позволили сделать интересные обобщения.

Одна за другой в русских и немецких журналах появляются его работы: «К вопросу о микроскопическом строении надпочечников в связи с их отделительной деятельностью», «К вопросам об изменениях в надпочечниках при дифтерии», «К вопросу о надпочечных железах», «Супраренолизины», «О гиперсекреции липоидного секрета корой надпочечников при экспериментальном ботулизме», «Недостаточность надпочечников и спонтанная гангрена».

В них впервые с необходимой полнотой и достоверностью доказана роль и значение надпочечников в защитных реакциях организма при различных заболеваниях. Заключения молодого ученого подтверждаются исследованиями такого европейского авторитета, как К. Бернар.

Богомолец начинает новые исследования. Например, при экспериментальном ботулизме надпочечники не изучались. Что ж, он начнет серию опытов с доставленной из Пражского бактериологического института культурой колбасного яда — бактериями «ботулинус». Введенный кошке фильтрат этой культуры в течение нескольких дней вызывает гибель животного при характерных явлениях: обильном слюнотечении, рвоте, утрате голоса, смертельной слабости.

Разглядывая в микроскоп ткани надпочечников погибших животных, Богомолец и на этот раз видит ясную картину: борясь против прогрессирующей недостаточности сердца, вызванной действием яда, железа усиленно отдает адреналин. Кортикальный слой тоже торопится поставить свой гормон, судя по всему — средство борьбы с незваным пришельцем — ядом.

Теперь Богомольца все больше занимает мысль об искусственном подстегивании секреторной деятельности органов и систем организма. При удаче медицина получит могущественное средство борьбы с болезнями.

В лаборатории И. И. Мечникова несколько лет назад была заложена основа учения о цитотоксинах. Здесь заметили, что малые дозы кровяной сыворотки усиливают кроветворение, но этому не придали значения: увлеклись большими — практически токсичными, а не активирующими — дозами. Исследователи в начале столетия ставили своей целью повреждение органов с помощью избирательно действующих на них цитотоксинов, а не их стимуляцию.

Первая попытка получить специфические для надпочечников цитотоксины принадлежит Бигару. После него Сартиран и Аббот в разное время повторили эти попытки, но результатов не добились.

Богомолец очередные исследования построил по-новому.

В своих опытах он вводил собакам измельченные кусочки надпочечников кошек. По мере того как в крови собак накапливались противодействующие по отношению к надпочечникам кошки вещества, сыворотка крови собак вводилась кошкам. При этом наблюдалось повышение кровяного давления, усиление толчка сердца, ускорение пульса и дыхания, которые в дальнейшем сменялись временно периодом угнетения этих функций. Микроскопические изменения мозгового вещества надпочечника свидетельствовали об усилении его функций. Нормальная собачья сыворотка в таких же дозах не оказывала на кровяное давление никакого влияния.

«Таким образом, — писал Богомолец, — впервые экспериментально была мной установлена возможность цитотоксической стимуляции клеточных функций применением малых доз специфических цитотоксических сывороток».

И тут же подчеркнул: «Изучение действия цитотоксических сывороток на органы и ткани, как метод биологического исследования, далеко не сказало своего последнего слова и заслуживает большего внимания и применения».

Начиная с 1911 года Богомолец будет копить данные, с тем чтобы через двадцать пять лет дать человечеству свою знаменитую антиретикулярную цитотоксическую сыворотку.

В профессорской квартире внушительно торжественная тишина царит только до вечера. С сумерками прислуга то и дело спешит на звонки. Хлебосольный дом профессора С. С. Головина — место многолюдных дружеских собраний людей, для которых наука и университет — весь смысл жизни. Личные симпатии бывающих в ней людей скреплены страстью к исследованиям и любовью к искусству.

Впрочем, гости не схожи друг с другом. Здесь бывают и маститые ученые и молодые люди, только что окончившие университет. Домашнее общение профессоров с ближайшими учениками — видимо, составная часть их системы воспитания преемников. Так, завсегдатаем этого дома стал ассистент В. П. Филатов, а потом, с приездом в Одессу профессора Н. Г. Ушинского, и А. А. Богомолец.

Чуть ли не ежедневно просторная гостиная становится местом то страстных дискуссий, то остроумных схваток.

Но больше всего здесь любят музыку. Среди посещающих дом Головиных некоторые играют на фортепьяно, виолончели, скрипке, у Н. Г. Ушинского — неплохой баритон. Для Богомольца музыка с детства — насущная потребность. Целительная сила ее хотя бы на время смиряет безотчетную, трепетную тревогу, совсем недавно поселившуюся в его сердце. Он стал молчалив, замкнут. Сядет в углу и молча просидит весь вечер. Кончилось тем, что вообще на целых три недели исчез.