Богорождённый
Шрифт:
Ривен зашагал по комнате.
— Он увидел тебя и позволил уйти?
— Мы сбежали, — сказал Васен. — Он ничего нам не позволял.
— Что вы имеете в виду? — спросил Орсин.
— Я имею в виду, что вы здесь, потому что он позволил вам уйти. Если бы он хотел вас убить, вы были бы мертвы. Я этого… не предвидел.
Он пристально взглянул на Васена.
— Чувствуешь что–то необычное, когда смотришь на меня?
Васен потряс головой.
— Не понимаю. А должен?
Ривен посмотрел ему в лицо.
— Он изменил тебя, Васен. Или, скорее, я тебя изменил… Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Что
Тени заклубились и вокруг Васена.
— Подумал, что я буду знать что?
Ривен резко повернулся к нему.
— Знать, как вытащить это из меня! А ещё из Ривалена и Мефистофеля! Ты ключ, Васен! Ты должен суметь вытащить из нас божественность.
Последовало долгое молчание.
— Я не знаю, как это сделать, — наконец сказал Васен.
Ривен долго смотрел на него. Их тени, их жизни, падали друг на друга, пересекались.
— Это я вижу, — наконец сказал он и отступил на шаг. Он вздохнул, вокруг почернели тени. — Ладно. Имеем что имеем. Нужно торопиться.
— Торопиться куда? — спросил Герак.
— В Ад, — ответил Ривен. — Васен отправляется в Канию, чтобы спасти отца. Теперь Эревис Кейл — наша главная надежда.
— Ты сошёл с ума, — сказал Васен. — Мой отец мёртв.
— Нет, — ответил Ривен. — Он жив. Пойман в магическом стазисе. И ты собираешься его освободить.
Глава тринадцатая
Тени укрыли Сэйида, и он услышал, а может быть, почувствовал грохочущий звук. Когда тьма рассеялась, открылся укрытый ночью разрушенный город.
— Ордулин, — сказал Ривален.
— Вихрь, — произнёс Сэйид. — Я был здесь, когда здесь ещё стоял город.
— Теперь это нечто иное, — заметил Ривален.
Местность заполняли полуразрушенные здания, кривые и покосившиеся, как торчащие из земли гнилые зубы. Клубящиеся тени пронизывали воздух. Сильными порывами дул ветер. Зелёные молнии снова и снова пронзали небо. Руины пахли кладбищем, весь город был мёртв и оставлен гнить на лице мира. На разбитых дорогах, некогда заполненных каретами и фургонами, валялись куски камня и обломки статуй. Сотню лет назад Сэйид гулял по залитым солнцем улицам Ордулина. Теперь он шёл по руинам во мраке, такой же разбитый и разрушенный.
Пока они шли, Сэйид снова и снова вытирал руки о штаны, и никак не мог избавиться от того, что их запятнало. Он убил собственного брата. Не осталось никого, ничего, что держало бы его в этой жизни. У него было лишь единственное стремление, истинное и сильное, и это было стремление к смерти. Он был дырой. Его уже ничто не могло заполнить.
— Здесь темно, — заметил он.
Ривален, наполовину сливающийся с тенью, золотые глаза горят, как звёзды, ответил:
— Всегда.
Ударил гром.
— Я хочу умереть, — выплюнул Сэйид. Покинув его рот, слова показались искалеченными, мёртвыми. — Ты мне обещал. Мне нужно умереть.
— Я знаю, — ответил Ривален, и молния озарила небо зелёными прожилками. — Я могу сделать тебе такое одолжение. Пойдём.
В разрушенном городе кишела нежить: духи, призраки, живые тени. Здесь были сотни, может быть, тысячи. Они налетали на Ривалена, как вода на камень,
кружили вокруг него и над головой, никогда не приближаясь слишком близко.Ривален сказал:
— Тысячи лет назад я убил собственную мать, чтобы доказать госпоже искренность моей веры.
Сэйид промолчал.
— Умирая, она попросила взять меня за руку.
Они вышли на широкую площадь. Площадь была завалена кусками тёмного камня размером с здание, как будто они посыпались сюда с неба. Над центром площади в воздухе висела пустота, ничто. От этого зрелища у него закружилась голова, стало дурно. Вокруг пятна пустоты вертелись листы бумаги, ныряли внутрь, вылетали наружу, как будто пустота прожёвывала их и выплёвывала обратно.
Сэйид не мог удержать взгляд на пустоте. Казалось, пятно ускользает, и он никак не может посмотреть прямо на него. Но он увидел достаточно, ощутил это ничто, почувствовал сочившуюся наружу горечь, презрение. Это было зеркало.
В нём он увидел себя.
— Дай мне свою руку, — сказал Ривален.
Сэйид повернулся, посмотрел в золотые глаза Ривалена, на его протянутую руку, на плоть, окутанную движущимися полосами тени.
— Дай мне руку, Сэйид. Ты получишь то, чего пожелал. Я думал, что с этим… мне поможет брат, но у тебя выйдет лучше.
Сэйид вытянул руку.
Ривален взял её, его кожа была холодной и сухой, а хватка — крепкой, как тиски.
— Пойдём. Ты должен предстать перед оком Шар. Она должна тебя увидеть.
Ривален потащил его к пустоте, к оку, к пасти, к дыре. Приблизившись, Сэйид понял, что пустота, которую он чувствует, яма в центре его бытия, безнадёжное чувство потери, одиночества, было слабым подобием того, что излучало око Шар.
— Подожди, — сказал он и попытался остановиться, отойти от Ривалена. Хватка Ривалена усилилась, тиски сжались.
— Для этого слишком поздно.
— Нет! — воскликнул Сэйид, отчаянно пытаясь вырваться. — Нет, подожди!
Ривален тащил его за собой, как ребёнка. Шадовар обладал сверхъестественной силой. Шаг, ещё один.
— Стой! Стой!
Тени кипели вокруг Ривалена. Его золотые глаза сияли.
— Ты хотел смерти, Сэйид! Ты её получишь! Но сначала мне нужен твой перевод!
— Нет! Нет!
Впервые за сотню лет Сэйид что–то почувствовал. Око Шар заронило в него семя страха, и вскоре оно проросло ужасом. Он чувствовал её внимание, исходящее из дыры — ненависть, злобу, безнадёжность, презрение ко всему и вся. Он закричал, рассудок ускользал от него. Ривален заставил его опуститься перед оком на колени. Вокруг свистел ветер. Бумаги, крутившиеся вокруг ока, исчезавшие и появляющиеся из него, собрались перед ним в облако. Её взгляд опустился на него грузом целого мира.
Его придавило к земле, такого крошечного по сравнению с ней. Он почувствовал, как увядает под её взглядом. Он был таким незначительным, мелким. Он был идиотом, круглым дураком. Волшебная Чума сделала его не человеком…
— Наслаждайся её словами, — сказал Ривален, обхватив ладонями голову Сэйида.
Но Сэйид по–настоящему превратил себя во нечто нечеловеческое, когда убил своего брата. Потекли слёзы.
— Твоя горечь — сладкий нектар для госпожи, — сказал Ривален, и его пальцы погрузились в голову Сэйида, надавили.